Пётр Вершигора - Дом родной

• Название: Дом родной
• Автор: Пётр Вершигора
• Издательство: Картя молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Действие романа Петра Вершигоры «Дом родной» развертывается в первый послевоенный год, когда наша страна вновь встала на путь мирного строительства. Особенно тяжелое положение сложилось в областях и районах, переживших фашистскую оккупацию. О людях такого района и рассказывает автор.

Решение существенных хозяйственных вопросов во многих случаях требовало отступления от старых, довоенных порядков. На этой почве и возникает конфликт между основными действующими лицами романа: секретарем райкома партии боевым партизаном Швыдченко, заместителем райвоенкома Зуевым, понимающими интересы и нужды людей, с одной стороны, и председателем райисполкома Сазоновым, опирающимся только на букву инструкции и озабоченным лишь своей карьерой, — с другой. Конфликт обостряется и тем обстоятельством, что еще живет в среде некоторых работников дух недоверия к людям, находившимся в оккупации или в гитлеровском плену.

Рассказывая о жизни в небольшом районе, автор отражает один из трудных и сложных этапов в истории нашей страны, поднимает вопросы, имевшие большую остроту, показывает, как партия решала эти вопросы.

---

— Погоди, дядя Котя, не напирай. Не лови на словах, — улыбнулся Зуев. — Я только ночью приехал. Еще дел не принял, ничего не знаю… И побриться не успел. А ты уже на меня наседаешь.

— Ну ладно, ладно. Брейся, умывайся, да не очень долго. У нас тут, брат, жизнь сейчас дыбом встала. Как в революцию бывало. Знай поворачивайся да не зевай… Я тебе по-дружески советую: фабрику осмотри, пролетарского духа, так сказать, хлебни на полную грудь, а после обеда дуй до Швыдченки в райком. Коммунист уже?

— С августа сорок второго года… На Волге, перед боем… — с достоинством ответил Зуев.

— Правильно, так и думал о тебе, — деловито ответил Кобас. — Так вот, к Швыдченке дуй. Я ему характеристику дам для лучшей ориентировки и чтоб не шибко долго приглядывался. У него курс такой — психологию новых коммунистов долго изучает.

— Кто такой Швыдченко? — спросил Зуев.

— Ох, совсем из виду вон, что ты давно не был в наших краях. Секретарь райкома нашего. Из партизан. У самого Коваля, партизанского деда и генерала, комиссаром отряда чи там батальона, по-ихнему, был. Любит себя комбатом величать. Комиссар и вояка, видать, был неплохой. Как партработник сейчас, в восстановительный период, маленько похуже, но парень — наш. Хотя сам из колхозников и дух мужицкий из него даже рейд на Карпаты еще не выветрил. Чересчур хитроват, одним словом. Правой рукой за левым ухом чешется. Ну а в общем, будь здоров, пока… Пошел дядя Котя мозги вправлять вашему брату. Подумай насчет того, чтобы к концу недели собрать всех демобилизованных. А?..

Кобас быстро ушел. Зуев долго еще стоял посреди ящиков, штабелей и лесоматериалов. Кругом сновали разнорабочие, а на путях стояли грузовые пульманы — немецкой конструкции, с распахнутыми дверьми. Грузчики гуськом вносили в теплушки фанерные короба. В это время раздались крики коногонов. Два огромных битюга подтащили на эстакаду новую груженую платформу. Коногоны на ходу сбрасывали вальки, отводя лошадей в сторону. Замедлив ход на подъеме, платформа мягко ударилась тарелками о буфер тупика и остановилась. Капитану, как и предвидел дядя Котя, увлеченному этим началом производственного конвейера, захотелось посмотреть весь издавна знакомый поток — от бревна до коробки спичек.

Мускулистые грузчики заостренными крючьями скатывали с платформы толстые, длинные бревна осины на подвижные железные ложа; те подавали их под диск зубчатой пилы; раздавался завывающий скрежет, и туловище столетней осины разрезалось на метровые чурбаки. Зуев шагнул за этими тяжелыми бочонками. Они сами катились по рельсовому уклону в обдирочный цех. Здесь широкие станки, похожие на комоды, с вертящимися шипами, подхватывали чурбак в тиски конвейера. Рашпилеобразный статор обдирал ему бока. Потом эти изжелта-белые цилиндры мелкого дерева поступали на второй ряд станков, которые распускали их на тонкие деревянные листы. Машины делали это легко, словно разматывая бесконечную нить шелковичного червя на кокономоталке. Часть деревянных листов, изрезанных на широкие ленты, уходила в цех налево, вторая часть, предназначенная для раскалывания на маленькие лучины, поступала в цех направо. Зуев мимоходом взглянул на массовое изготовление лучин, шлифовку, пропитывание их жидким горючим составом и направился в высокое, светлое здание автоматного цеха. Он помнил еще время, когда здесь стояло всего два шведских автомата. Затем прибавилось четыре советских. Теперь среди них, как молодой боец, вернувшийся с фронта, красовался пока один-единственный новенький советский автомат.

Зуев всегда любил этот цех. Это было сердце фабрики. Сюда со всех сторон сходились по частям детали спичечной коробки — результат труда сотен рабочих людей. Автоматный цех определял и регулировал своей мощностью и производительностью усилия двухтысячного рабочего коллектива. Еще мальчишкой, пройдя с матерью в цех, он часами простаивал у автоматов, восхищенно глядя на их умную работу. Петяшку Зуева всегда удивляла и восторгала эта спокойная и словно задумчивая работа огромных машин. Эта сама по себе неподвижная, навеки ввинченная в цемент пола махина с огромными стеллажами движущихся полок-эскалаторов тянула, казалось, бесконечную широкую ленту с маленькими дырочками-зажимами. В них были натыканы сотни тысяч одинаковых лучинок. Внизу под этажерками стояли большие продолговатые корыта, наполненные до краев жидкой кашицей шоколадного цвета. Пропустив порцию лучин, обмакнув их в эту смесь серы, бертолетовой соли и клейких веществ, корытце медленно поднималось и опускалось. Станина, возвышающаяся до самого потолка, напоминала Петяшке этажерку гигантских размеров. Лента, движущаяся день и ночь, казалась распрямленной кожей гигантского ежа с тупыми шоколадными иглами. Здесь рождалась в головках миллионов маленьких лучинок таинственная сила, которую когда-то, на заре человечества, похитил у богов Прометей.

Капитан Зуев и сейчас как зачарованный остановился возле этой магической этажерки. И вдруг он радостно почувствовал, что масштабы, смещенные при утренней встрече с родными улочками и домишками родного поселка, вновь встали на свое место. Перед ним была все та же созданная руками и разумом человека, большая и мудрая машина. А вокруг были люди родного класса, преображающего мир, его братья и сестры по труду, по духу. Среди них вновь стоял он — воин, своей кровью защитивший на равнинах Европы справедливое дело рабочих всего мира.

Из раздумья его вывел крепкий шлепок по спине. Неслышным шагом, заглушенным грохотом автоматов, к нему подошел Кобас.

— Ну как, любуешься? Скоро, браток, все новое поставим, выбросим эту рухлядь. — Кобас улыбнулся: — Понимаешь, унюхали черти, а?! Дознались-таки, что я не сам по себе, а по поручению парткома… И — кто куда, как зайцы… Вояки драповые. А которые и околачиваются еще возле проходной в спор не лезут, все поддакивают. Даже самому противно. Словом, кончилась моя партнагрузка за воротами, га-кха.

Дядя Котя громко засмеялся. Глаза Кобаса даже заблестели от слез, которые стекали по глубокой морщине, рубцом сбегавшей до подбородка.

— Видать, у них своя разведка работает, — поддакнул Зуев.

— Научились, принюхиваются все, черти, — подтвердил Кобас. — Да оно и ничего. Значит, авторитет партии для них закон. Со старым хреном в драку полезли, а пронюхали, что тута дело партийное, — пообдумались. Словами не бросаются… Ну, правда, и делов пока не видать… Дадим им денька два-три на раздумку, а затем собрание созовем. Я тут уже на тебя надеюсь. Идет?

Говоря это, дядя Котя косил глазами в сторону одного из старых автоматов. В паузах он вытягивал шею, прислушиваясь к его равномерному грохоту. Не дождавшись ответа Зуева, он подошел к машине ближе и остановился. Взгляд его скользил наискось, сверху вниз.

— По узлам!.. — крикнул он хрипло, и тут же тихонько выругался. К нему сразу подбежал дежурный. Взгляд Кобаса остановился возле среднего вала. Затем он посмотрел молча на слесаря и укоризненно покачал головой.

— Останавливай, — приказал он дежурному. В цеху сразу стало тише. И только сейчас Зуев отметил, как плавно работает советский автомат.

— Дядя Котя, надолго? — спросила работница.

Кобас поднес к ее лицу свою костистую руку с часами-браслетом и постучал ногтем по циферблату.

— Девчата, полчаса. Проведем летучку! — крикнула работница, видимо, профорг цеха.

Перекинувшись несколькими шуточными фразами с двумя знакомыми автоматчицами, капитан перешел в цех, где производились чехольчики для коробочек. Там стояли длинные ряды станков. Деревянные чехольчики скользили по длинным изогнутым прутам, прыгали на сетчатый конвейер и плыли дальше беспрерывным синим потоком в пышущие теплом, жадные горла сушилок.

Стоявшие рядами станки беспрерывно заглатывали синюю бумажную ленту. Катушка, похожая на колесо скифской телеги, подавала бумажную полосу для склейки тоненьких дощечек в квадратный ящичек, предназначенный для хранения полсотни спичек.

В следующем цеху стояли внушительные, в несколько кубических метров, лейки, полные лучинок с уже готовыми головками. Лейки, беспрерывно трясясь, укладывали их шеренгами.

«Как пленные немцы, строятся в маршевые колонны», — подумал улыбаясь Зуев.

В другом цеху круглые станки судорожно набивали коробки спичками, а из сушилки поступали уже высохшие чехольчики — набивные машины быстро и сноровисто вкладывали в них готовые коробочки. Оставалось только наклеить этикетки, обмазать боковые терки фосфором со стеклянной пылью и упаковать в фанерные ящики. И вот ящик упакован — три тысячи коробок, каждая с полусотней спичек, готовых вспыхнуть теплым огоньком, нужным человеку и в поле, и в огромном городе, и в тайге, и в дальнем плавании.

Проходя через набивочный цех, между длинными рядами небольших суетливых станков, Зуев все время ощущал на себе любопытные и озорные взгляды молодых работниц. Немного смущенный таким вниманием, он неловко протискался в узком проходе и, не останавливаясь, прошел весь цех. Только в конце он остановился. Теплый воздух сушильни врывался из широко открытой двери. Мимо проходили работницы, проносившие ленты синей бумаги и большие рулоны этикеток. Одна из них шла задумавшись и почти столкнулась с капитаном. Она остановилась. Взгляд безразличных глаз скользнул по пряжке со звездой и медленно пополз вверх, по пуговицам, к лицу. Затем вдруг ресницы быстро-быстро заморгали, и она каким-то кошачьим изгибом тонкой талии обогнула военного и быстро пошла в проходе между станками.