Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия

• Название: Под сенью проклятия
• Автор: Екатерина Фёдорова
• Жанр: Фэнтези

Травница Триша, от рождения уродливая и с усохшей рукой, за свою короткую жизнь научилась многому. Лечить людей и терпеть их косые взгляды, варить приворотные зелья и разбираться в травах.

А ещё она научилась выбирать. И когда судьба предлагает ей выбор, она раз за разом делает его, не пытаясь сбежать или спрятаться. Потому и приведет Тришина дорожка из дальнего села в стольный город Чистоград. А затем впутает в дворцовые интриги — и подарит суженого, одного на всю жизнь.

Но судьба любит смелых. Поэтому в конце концов Триша-травница сумеет изменить не только свою жизнь, но и свой облик. Правда, для этого ей придется схлестнуться с магом из далекого Цорселя — и побороть его магию…

---

Бабка стояла смурная, а у меня в душе все пело. Проклятья, как известно, снимаются. Или уничтожаются. Сама Мирона мне как-то рассказывала, что для этого надо лишь найти того, кто проклятье наложил. Или того, кто будет посильней наложившего в разы.

— Саму Аксею, — строго сказала бабка, — хватились только через седьмицу. Думали, что она в лес за травами пошла. К тому времени мы уже в Шатроке были. Слова её я запомнила. Да только ни денег, ни человечка, на кого могла бы округу оставить по врачевательским делам, у меня не было. А ведь Аксеюшка в последнем своем своем не просто в столицы, в Чистоград, наказывала идти, а в сам Ведьмастерий. Ведьмы не лекарки и не ворожеи, к ним с улицы не войдешь, одним поклоном, пусть даже и поясным, их не проймешь. На них денег много нужно. Да и то сказать — я ведь, деваха, уже тогда старовата была. Могла и не доехать с тобой до Чистограда. Осталась бы ты одна на дороге.

Я кусала губы все сильней.

— Разумею я, судьба это, что матушка твоя за тобой приехала. — Звучно закончила Мирона. В лесу за плетнем радостно завелась кукуха. — Сказала она, что есть у неё ещё одна дочка, помладше тебя. Хочет твоя родительница поженить её с сыном какого-то графы. Да только мать у него злыдня, и при себе завсегда травницу держит. Вот и нужна твоей матушке своя мастерица по травам, чтобы все чужие зелья перебороть и сына графы окрутить. Живет тот парень в Чистограде, вот туда ты и поедешь, вместе с сестрой и родительницей. Не как дочь, вестимо, а как прислужница.

— Это как? — Удивилась я.

Бабка воинственно насупила брови.

— Ты вот что, деваха, ты себе мечты не строй. Дочерью она тебя не признает. Ей травница нужна, чтобы делать приворотные зелья. Она тебя хотела и вовсе задаром получить, мол, моя кровь, что хочу, то и ворочу. Но я про тот горшок зелья напомнила, которым за тебя заплатила. Опять же сказала, что дочери ей не видать, пока по-другому не заговорит. Она покочевряжилась, да и согласилась. Есть ты будешь с их стола, для начала тебе справят три платья, и положат оплату — каждую седьмицу по три бельчи. А коли выгорит дело с сыном графы, то наградит на особицу. Так что ты, в Чистограде живучи, бельчи копи, чтобы было с чем в Ведьмастерий потом постучаться. Все поняла?

Она вдруг пригорюнилась и всхлипнула:

— На кого ж ты меня покидаешь.

И утерлась передником. Деловито сказала:

— Ну, чё стоишь-то? Иди одежки складывай. Родительница твоя в колымаге за холмом ждет, там, где дорога на Соболеково сворачивает. Я ей обещалась, что пришлю тебя, как только переговорю. И помни, Триша — госпожа она или нет, но тебе да мне в этом мире своим умом жить надо. Пусть она свою выгоду ловит, а ты свою лови. Вдруг да выгорит дело, и вернешься ты ко мне раскрасавицей. Ить старая я, внучков хочу.

Она шумно высморкалась в передник. А я вдруг поняла, что день прекрасен. И бабка Мирона раскрасавица, и облака по небу плывут пушистые, каких я ни в жисть не видела.

— Медведю хлеба с медом занеси за меня, ладно? — Попросила я Мирону.

Бабка истово закивала головой.

— Каравай ему снесу, угрюмищу. И всю мякину внутри медом залью, как есть. Пусть будет заступником за нас перед Кириметью-кормилицей, пусть она доброту нашу увидит и смилостивится.

Вещей у меня было немного, а узел все равно вышел большой. Для сборов Мирона выдала мне новую льняную скатерть, которую приготовила под вышиванье. Я постелила скатерть на бабкину кровать и подступилась к сундуку.

— Платье на пуговицах, что справили на прошлый Свадьбосев, отложи! — Распорядилась Мирона, стоя у печи и с надрывом сморкаясь в передник. — В дорогу оденешь, чтобы не хуже людёв быть. Новые поршни достань, обуешь сейчас. А мою неношеную пару про запас возьми. Да зимнее не забудь! Когда ещё твою сестрицу сумеете графскому сыну спихнуть.

Я послушно кивнула и начала метать в середину скатерти вещи. Три нательных сорочицы, три летних сарафана, два зимних. И платье на холодную пору, из тонкой весенней шерсти — вторая моя нарядная одежка, которую я берегла на Зимнепроводы. Гребень, ленты для волос, два полотенчика. Бабка просунулась сбоку, бережно положила на кучу вещей свои новые поршни, обернутые в чистую тряпицу. Я на неё глянула, но отнекиваться не стала. Ещё обидится.

Поверх всего легла зимняя телогрея из стеганого льна, подбитая шерстяной волосиной, две зимние юбки и вязаные чулки на холодную пору. К шерстяной шали, которую я когда-то вышила красными цветами, Мирона доложила вытащенный со дна сундука голубой полушалок. По излому и на отсвет тянулся по полушалку узор, не вышитый, а вытканный искусно нитями того же цвета — цветы и бутоны с широкими лепестками. Не удержавшись, я погладила дивный плат. Шелковая бахрома скользнула меж пальцев, словно струя воды.

— Припасла тут на всякий случай. — потерянно сказала бабка.

В общем, все это да ещё пара валенок. Из всего вышел большой узел. Я скинула старый сарафан, натянула платье с пуговицами, которое сама сшила из тонко выделанного льна год назад. И изукрасила прошвами. Отрез нам дала тетка Лариха из соседних Неглинок за то, что мы с бабкой помогли разродится её младшенькой.

Застегнув последнюю деревянную пуговицу, я прикусила губу. Сердце у меня колотилось. Ведь говорят же, что по одежке встречают, так? Конечно, мое платье, крашенное травой жучихой в коричнево-красный цвет, и близко не походило на ту красу цвета вишень, что носила приехавшая за мной красавица. Однако оно было чистое, справное и с новья, сразу видать. Глядишь, люди и не будут шибко косится в мою сторону, как это случилось во время поездки с бабкой Мироной в Соболеково два года тому назад. Глядишь.

Да и прекрасная госпожа моя матушка будет поблизости. Рядом с такой лебедушкой меня, глядишь, и вовсе не заметят — главное, заплатами людям в глаза не бросаться.

Матушка. Я покатала это слово в уме и решилась на другое. Мама. Однако красавице в вишневом оно удивительно не шло. Госпожа, королевишна — что угодно, только не мама.

И сердце на него никак не отзывалось. Когда-то, лет в двенадцать, я верила, что когда-нибудь всенепременно найду свою родимую, что она, небось, за это время раскаялась и льет слезы горючие, только ко мне явиться не решается, от стыда да от горести. Но с тех пор прошло восемь лет, и в горюющую мать я больше не верила. Последние два года я даже баб из соседних деревень не пытала расспросами о пропавших младенчиках…

Бабка Мирона, шмыгнувшая ненадолго за печь, опять появилась. Протянула мне маленький кошель. Поскольку я не двинулась, она пихнула мне его в руку, и я ощутила кругляши бельчей.

— А как же ты, бабка Мирона? — Мне это все не нравилось. После того, как мы справили обновки в эту весну, две бельчи в кошельке были последним нашим богатством. — Скоро Свадьбосев, торговцы в село заглянут, и не только Гусим. Да и запас, ты всегда говорила, в доме должен оставаться.

— Мне ещё Арфен-мельник задолжал, вот и стребую. — Отмахнулась от меня бабка. — А тебе в городе каждая монета пригодится. Когда ты ещё оплату получишь, мало ли что. Бери, да помни про Ведьмастерий.

Вот так я и ушла из дома, оставив за собой опустевший сундук, пустую затаенку за печью, где хранились бельчи, и опечаленную бабку. Желтяй весело помахал мне хвостом от будки — собаки многое заранее чувствуют и знают, но только не разлуку. Я вышла за вратную калитку, забросив узел за спину и повесив на сгиб короткой левой корзинку со снедью, спешно собранной Мироной.

Передо мной лежала дорога на Соболеково. Бабка застыла у столба врат, сложив руки на животе, вскинув подбородок и скорбно поджав морщинистые губы.

Расписная колымага ожидала вовсе не за холмом. Я наткнулась на неё за первой же извилиной дороги. Мужики с пышными рукавами посиживали себе на козлах — и даже слезть не соизволили, когда я подошла. Пришлось сначала самой пропихнуть в колымагу узел с одеждой и корзинку, а потом карабкаться по высокой лесенке.

Один из мужиков щелкнул кнутом, едва дверца захлопнулась. Меня бросило на колени, укрытые вишневой тканью. Когда я примостилась наконец на скамейке, запихав в угол свою поклажу, лицо госпожи в вишнях было перекошено от отвращения.

Я вздохнула, ухватилась за скамейку задрожавшими руками. Видать, не люба я своей родительнице. Вон как губы-то кривит.

Но поскольку бабка учила меня не дожидаться, пока люди ко мне подобреют, а самой идти к ним с добрым словом, улыбнулась во весь рот. И спросила:

— Долго ждать пришлось? А звать тебя как, по имени да по батюшке?

Красавица в вишневом слегка расправила губы.

— Зови меня госпожой. И запомни — имя моего отца тебя не касается. То, что ты стала моей травницей, не значит, что я тебя признаю.

— Да я о таком и не думала. — брякнула было я.

— Не перебивай! — Жестко заявила баба, которая когда-то носила меня в утробе. — Зови меня госпожой Морисланой. И даже не думай обмолвится кому-нибудь, что ты моя дочь. Запомни, мое дитя от первого мужа, маленькая госпожа Триферья, умерла ещё в младенчестве.