Джоди Пиколт - Время прощаться

• Название: Время прощаться
• Автор: Джоди Пиколт
• Жанр: Детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-8488-6, 978-966-14-8487-9, 978-966-14-8484-8, 978-966-14-8322-3, 978-5-9910-3116-5

Мама Дженны работала в заповеднике, изучая поведение слонов. Она исчезла при трагических обстоятельствах, когда малышке было три года… Теперь Дженне тринадцать, и больше всего на свете она хочет узнать, что же случилось с мамой. Ведь она не могла ее просто бросить! Девочка просит ясновидящую Серенити Джонс и детектива Стенхоупа помочь ей в розысках. Втроем они начинают расследование событий десятилетней давности… Но чем дальше, тем больше открывается трагических тайн. Сумеет ли Дженна выдержать жестокую правду?

---

Помню, как мама делала наброски, рисовала гигантские, похожие на букву «G», уши слонов, которые она потом помечала метками или дорисовывала капли, чтобы распознать каждого слона. Она описывала поведение слонов: «Сайра убрала пластиковый пакет с бивня Лилли; принимая во внимание, что слоны обычно носят на бивнях растения, это свидетельствует об осознании слоном наличия инородного предмета и необходимости его удаления…» Она давала научное объяснение даже такому тонкому чувству, как сопереживание. Именно поэтому другие ученые принимали ее работу всерьез: нельзя просто уподоблять слонов человеку, нужно беспристрастно изучать их поведение, а уже потом экстраполировать факты.

Что касается меня, то я собираю свои воспоминания о маме и пытаюсь делать выводы о причинах ее поступков. Я понимаю, что это абсолютно ненаучно.

И не могу избавиться от вопроса: если бы мама встретила меня сейчас, разочаровалась бы она?

Верджил вертит в руках мамин бумажник. Он настолько хрупкий, что кожа начинает крошиться у него прямо в пальцах. Я замечаю это, и в груди щемит, как будто я опять ее теряю.

– Этот бумажник совершенно не доказывает, что твоя мама стала жертвой нечестной игры, – говорит Верджил. – Она могла потерять бумажник в ночь, когда оказалась лежащей на земле без сознания.

Я складываю руки на столе.

– Послушайте, я знаю, что вы думаете: что она сама спрятала бумажник на дереве, чтобы потом сбежать. Но очень тяжело взобраться на дерево и спрятать бумажник, когда лежишь без сознания.

– Если все так, как ты говоришь, почему она не оставила бумажник там, где его легко могли найти?

– И что потом? Разбила себе голову камнем? Если она действительно хотела исчезнуть, почему просто не сбежала?

Верджил медлит с ответом.

– Возможно, возникли некоторые обстоятельства…

– Например?

– Пострадала не только твоя мама, ты ведь это знаешь?

Внезапно я понимаю, на что он намекает: моя мама пыталась выставить себе жертвой, хотя на самом деле была преступницей. Во рту пересыхает. За эти десять лет я много кем представляла маму, но слово «убийца» даже в голову мне не приходило.

– Если вы на самом деле полагаете, что моя мама убийца, почему не стали ее искать, когда она исчезла?

Он лишь молча открывает и закрывает рот.

«Хватит меня дурачить!» – думаю я.

– Смерть признали несчастным случаем, – отвечает он. – Но на месте происшествия мы обнаружили рыжий волос.

– Это все равно что сказать: в журнале «Холостяк» опубликованы фото девиц. Мама не единственная рыжеволосая в Буне, в Нью-Гемпшире.

– Волос мы нашли внутри мешка, в котором перевозили труп.

– И что? «А» – это грубо! И «б» – подумаешь, большое дело! Я смотрю «Закон и порядок». Это означает лишь то, что женщины контактировали друг с другом. Это случалось раз по десять за день.

– Либо же это означает, что волос оказался на теле во время драки.

– От чего умерла Невви Рул? – спрашиваю я. – Патологоанатом определил, что ее убили?

Он качает головой.

– Он заявил, что смерть наступила в результате несчастного случая, от удара о тупой предмет во время нападения слона.

– Может быть, о маме я мало что помню, но я точно знаю – она не могла весить две с половиной тонны, – говорю я. – Поэтому позвольте мне описать другой сценарий развития событий. А если это Невви набросилась на маму? И один из слонов увидел драку и отомстил?

– А слоны на такое способны?

Я точно не знаю. Но помню, как читала в маминых журналах о слонах, которые затаили злобу: они могли ждать несколько лет, чтобы свести счеты со своими обидчиками или обидчиками своей семьи.

– Кроме того, – добавил Верджил, – ты сама говорила, что мама оставляла тебя с Невви Рул. Сомневаюсь, что она доверила бы Невви свою дочь, если бы считала ее опасной.

– А я сомневаюсь, что мама оставляла бы меня с Невви, если бы хотела ее убить, – добавляю я. – Мама ее не убивала. Концы с концами не сходятся. В ту ночь на месте происшествия побывало с десяток полицейских. Основываясь на теории вероятности, есть шанс, что один из них был рыжим. Вы же не знаете, принадлежит ли волос моей маме.

Верджил кивает.

– Но я знаю, как это выяснить.

Вот еще одно мое воспоминание: дома, родители ссорятся. «Как ты могла! – обвиняет отец. – Как ты могла так поступить?»

Я сижу на полу, плачу, но, кажется, никто меня не слышит. Я не шевелюсь, потому что из-за меня весь этот крик и начался. Вместо того чтобы сидеть на одеяле, играть игрушками, которые мама принесла в вольер для слонов, я погналась за желтой бабочкой, когда она упорхнула от меня. Мама сидела ко мне спиной, записывала свои наблюдения. И тут как раз мимо проезжал папа, увидел, что я направилась вниз, туда, куда полетела бабочка… и где, так уж случилось, стояли слоны.

«Это же заповедник, а не дикая природа, – оправдывается мама. – Она же не встала между самкой и детенышем. Слоны привыкли к людям».

Отец кричит в ответ: «К детям они не привыкли!»

Внезапно меня обхватывают две теплые руки. Их хозяйка пахнет пудрой и лаймом, а ее колени – самое безопасное на свете место.

– Они злятся, – шепчу я.

– Они просто испугались, – объясняет она. – Просто от злости и страха кричат одинаково.

Она начинает петь мне на ухо, чтобы я слышала только ее голос.

У Верджила есть план, но место, куда он собирается, слишком далеко – на велосипеде я не доеду, а в машину с ним садиться пока еще не решаюсь. Мы выходим из закусочной и договариваемся встретиться у него в конторе завтра утром. Солнце уже садится, качается в облаке, как в гамаке.

– Откуда мне знать, что завтра вы тоже не напьетесь? – спрашиваю я.

– Можешь приносить алкотестер, – сухо предлагает он. – Увидимся в одиннадцать.

– Одиннадцать – это уже не утро.

– Для меня утро, – отвечает он и шагает по направлению к своей конторе.

Когда я возвращаюсь домой, бабушка как раз откинула на дуршлаг морковку. Перед холодильником крутится Джерти, дважды бьет по полу хвостом – это вместо приветствия. Когда я была маленькой, собака едва ли с ног меня не сбивала, когда я возвращалась из ванной, – так была рада меня видеть. Интересно, когда становишься старше, уже не так сильно скучаешь по людям? Вероятно, быть взрослым означает просто ценить то, что имеешь, а не зацикливаться на том, чего у тебя нет.

Наверху слышатся шаги. В детстве я была уверена, что в бабушкином доме живут привидения; я постоянно слышала какие-то посторонние звуки. Бабушка уверяла, что это гудение воды в ржавых трубах или скрип стен – дом постепенно оседает, появляются трещины. Раньше я все недоумевала, почему кирпич и известь с годами трескаются, а я нет.

– Ну как он? – интересуется бабушка.

На секунду я замираю, гадая: неужели она за мной следила? Какая ирония судьбы – бабушка следит за мной, а я с помощью частного детектива пытаюсь выследить свою маму.

– Э… немного нездоров, – отвечаю я.

– Надеюсь, ты ничего от него не подхватишь.

Маловероятно, если только пьянство не заразно.

– Я знаю, тебе кажется, что весь мир крутится вокруг Чеда Аллена, но даже если он и хороший учитель, родитель из него никудышный. Кто оставляет детей одних на два дня? – ворчит бабушка.

«А кто оставляет своих детей на целых десять лет?»

Я настолько погружена в мысли о маме, что не сразу понимаю: бабушка до сих пор полагает, что я сижу с Картером, капризным яйцеголовым сынком мистера Аллена. И сейчас она думает, что ребенок простудился. И завтра я тоже сошлюсь на него, когда пойду к Верджилу.

– Он не один. Он со мной.

Я иду за бабушкой в столовую, взяв по пути два стакана и пакет апельсинового сока из холодильника. Запихиваю в себя пару кусочков рыбных палочек, методично жую, остальное прячу под картофельным пюре. Просто не хочу есть.

– Что случилось? – интересуется бабушка.

– Ничего.

– Я целый час потратила на то, чтобы приготовить тебе обед, и меньшее, что ты можешь сделать, – это съесть его, – пеняет она.

– Почему ее не стали искать? – срывается у меня с языка, и я прикрываю рот салфеткой, как будто пытаюсь засунуть слова обратно.

Ни одна из нас не собирается делать вид, что не понимает, о чем я говорю. Бабушка замирает.

– Если ты чего-то не помнишь, Дженна, то это не значит, что этого не было.

– Ничего не было! – восклицаю я. – Целых десять лет – тишина. А тебе наплевать? Она же твоя дочь!

Она встает и швыряет еду с тарелки – почти нетронутую – в мусорное ведро.

Неожиданно я чувствую себя как в тот день в детстве, когда погналась за бабочкой на холме в сторону слонов и вдруг поняла, что ни за что не должна была этого делать.

Все эти годы я считала, что бабушка не хочет говорить о том, что случилось с мамой, потому что это слишком тяжело для нее. А теперь я задумалась: может, она не хочет обсуждать случившееся, потому что это будет слишком тяжело для меня?