Филип Фармер - Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

• Название: Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол
• Автор: Филип Фармер
• Издательство: Полярис, 1996. — 351 с.
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88132-184-7

Включенные в этот том романы и повесть объединены общим миром будущего, в котором после опустошительной войны власть захватила тоталитарная секта, подавляющая все человеческие стремления и чувства.

---

Хэл поймал себя на том, что увлекся воспоминаниями, в то время как Фобо все еще продолжал ему что-то говорить. Он заставил себя сосредоточиться.

— …Этот «козл», как тебя в ярости называл монсеньор Порнсен, что это у вас означает?

— Это означает человека, не являющегося специалистом в какой-нибудь одной науке, но разбирающегося во всех понемножку. На деле я — связующее звено между различными учеными и государственным аппаратом. Мое основное занятие — суммировать и интегрировать текущие научные исследования и в обработанном виде представлять их иерархам.

Говоря это, он как бы, невзначай взглянул на статую — женщины не было видно.

— У нас наука, — продолжал он, — стала настолько специализирована, что общение между учеными даже близких специальностей стало почти невозможным. Каждый из них имеет узкую специализацию, он развивает свои познания, двигаясь как бы по вертикальному лучу, но по горизонтали на тех же уровнях у него нет никакого соприкосновения с другими лучами. И чем больше он развивает и изучает собственную тему, тем больше он отдаляется от других. У него физически не хватает времени, чтобы обработать огромный поток информации в различных направлениях. Наша беда в том, что из двух докторов, занимающихся патологией носа, один глубоко и всесторонне изучает правую ноздрю, а второй — соответственно — левую.

Фобо в ужасе воздел руки к небесам.

— Но это же заведет науку в тупик. Нет, конечно же, ты преувеличиваешь.

— Насчет докторов носовых наук — честно говоря, да, — признался Хэл, пытаясь выдавить хотя бы слабенькую улыбку. — Но, впрочем, не намного. И то, что наша наука уже развивается не в геометрической, как некогда, прогрессии, а гораздо медленней, это правда. У ученых не хватает времени на самое минимальное общение, им больше не помогают открытия, сделанные в других областях, потому что они о них просто ничего не знают.

Хэл увидел, как из-за статуи буквально на секунду высунулась голова и тут же исчезла. Его прошиб холодный пот.

Но Фобо никак не хотел уходить и продолжал терзать его вопросами. Теперь его уже интересовала религия Предтечи. Хэл отмалчивался как мог, отвечал скупо, а несколько вопросов просто проигнорировал, тем более что разговор становился все труднее. Очкец не соглашался понимать и принимать ничего, в чем, по его мнению, отсутствовала логика. А логика была тем светом, который Хэл не смел обратить против того, что с детства слышал от уриэлитов..

— Все, что я могу тебе сказать, — так это то, что большинство людей действительно могут субъективно путешествовать во времени. Но только Предтеча, его брат-отщепенец Противотеча и жена Иуды — единственные люди, способные перемещаться во времени объективно. И это истина, не вызывающая сомнения. Предтеча не раз предсказывал, что произойдет в будущем, и все его предсказания всегда сбывались…

— Так уж все-все-все?

— Ну хорошо, все, кроме одного. Но потом уриэлиты исследовали этот вопрос и признали его многоложной фальшивкой, которую Противотеча исхитрился вписать в «Западный Талмуд» с целью ввергнуть нас в мнимобудущее.

— А откуда вы тогда знаете, что среди тех предсказаний, которые еще не сбылись, нет других фальшивок?

— Откуда? Да мы и не знаем. Единственный способ проверить — это подождать, пока придет то время, когда они должны сбыться. Таким образом.

— Именно таким образом ты и узнал, что то частное предсказание было сфальсифицировано Противотечей, — с улыбкой вставил Фобо.

— Ну да. Но уриэлиты уже несколько лет разрабатывают метод, благодаря которому мы по тайным признакам научимся отличать истинные предсказания от сфальсифицированных. Когда мы готовились к полету сюда, они были настолько близки к решению, что мы буквально с минуты на минуту ждали сообщения: метод найден. Но теперь, конечно, чтобы это узнать, нам придется ждать, пока мы не вернемся на Землю.

— Чувствую, что этот разговор тебе не по душе, — сказал Фобо, — уж очень ты нервничаешь. Вернемся к этому как-нибудь в другой раз. Лучше поговорим об этом городе. Как он тебе?

— У меня к нему особый интерес, потому что его исчезнувшие создатели были млекопитающими, как и мы, земляне. И мне трудно представить себе причину, по которой они вымерли. Если они были вроде нас (а, похоже, они такими и были), они должны были бы сейчас процветать.

— Это было очень сварливое, капризное, алчное и кровожадное племя, — поморщился Фобо. — Хотя, вне всякого сомнения, среди них было немало порядочных людей. И все же я сильно сомневаюсь, что они перерезали друг друга, оставив пару дюжин на развод, или что всех в одночасье скосила какая-нибудь чума. Нет, здесь было что-то другое, а вот что? Может, когда-нибудь мы и узнаем правду. А теперь пойду-ка я в постель. Что-то устал сегодня.

— А я — нет. Пожалуй, поброжу немного еще, если ты не возражаешь. Уж очень здесь красиво, особенно ночью.

— Напомни мне при случае, чтобы я прочел тебе одно из стихотворений нашего величайшего поэта Шамеро. Если, конечно, я его вспомню и смогу перевести на американский.

Фобо зевнул во весь четырехгубый рот:

— Все. Пошел спать. Просто отключаюсь. Да, кстати, у тебя есть какое-нибудь оружие, желательно огнестрельное? Здесь по ночам бродят не только любители древности.

— У меня в сапоге нож. Другого оружия мне не дозволено.

Фобо достал из-под плаща пистолет:

— Держи. Надеюсь, что тебе не придется использовать его, но ведь никогда не знаешь наперед. Мы живем, друг мой, в жестоком мире, полном опасностей — особенно здесь, в джунглях.

Хэл с интересом повертел в руках пистолет — нечто подобное он уже видел в Сиддо, но тогда у него не было возможности разглядеть подробно. Конечно, по сравнению с автоматическими парализаторами и бластерами с «Гавриила» он смотрелся кустарно, но у него было свое очарование. Он не казался пустячком и был похож в чем-то на первые земные пистолеты. Шестигранное дуло не больше тридцати сантиметров длиной, калибр приблизительно около десяти миллиметров. В обойме пять латунных патронов, набитых порохом и свинцовой дробью, а в капсюлях, по предположению Хэла, должна была быть гремучая ртуть. Однако у него не было спускового крючка — палец нажимал прямо на боек, оттягивая его, а на место его возвращала тугая пружина.

Хэл с удовольствием еще занялся бы изучением механизма, поворачивающего барабан, но ему не хотелось задерживать Фобо. И все же он не удержался и спросил, почему нет курка. Фобо очень удивился этому вопросу. А когда Хэл разъяснил ему, что имеет в виду, этаозец заморгал большими круглыми глазами (довольно неприятное для землянина, особенно с непривычки, зрелище — очкецы моргают нижними веками) и сказал:

— Никогда не думал об этом! Но, похоже, это более эффективно, да и металл не так быстро амортизируется.

— Для меня это очевидно. Но я же — землянин. И думаю, как землянин. И уже успел заметить (что меня, впрочем, не особо удивляет), что у нас с вами во многом различное мышление. — Он протянул пистолет Фобо и добавил: — Спасибо, но я не могу его взять. Мне запрещено иметь огнестрельное оружие.

Фобо посмотрел на него с удивлением, но, очевидно, посчитал, что спрашивать причину этого будет не очень вежливо. А может, он просто хотел спать.

— Хорошо. — Он еще раз зевнул. — Шалом, алоха, добрых снов, и да посетит тебя Сигмен.

— И тебе шалом, — ответил Хэл. Он проводил взглядом исчезающую в ночной тени широкую спину и вдруг признался себе, что испытывает странную симпатию к этому жуку, несмотря на то что они были полностью чуждыми друг другу обитателями разных миров. Да, Фобо по-человечески нравился Хэлу, хоть и не был человеком.

Хэл убедился, что остался один, и направился к статуе Великой Матери. Но только он ступил в тень ее постамента, женщина перебежала в темноту, сгустившуюся у подножия огромной кучи щебенки, и полезла по ней вверх. Хэл последовал за ней, ориентируясь только по звуку осыпающихся из-под ее ног камней. По ту сторону кучи раскинулось озеро — серебряно-черное в лунном свете.

Хэл уже почти догнал женщину, до нее оставалось не более пяти метров, как вдруг она остановилась и заговорила тихим грудным голосом:

— Baw sfa, soo Yarrow.

— Baw sfa, — как эхо повторил он, понимая, что на ее языке это должно означать приветствие.

— Baw sfa, — повторила она и после, старательно произнося звуки, перевела эту фразу на сиддо: — Abhu’umaigeitsi’i.

Что действительно означало: «Добрый вечер».

Хэл остолбенел.

ГЛАВА 8

Ну конечно же! Теперь он наконец-то понял, почему ее слова показались ему неуловимо знакомыми! Ритм ее речи всколыхнул в его памяти недавний опыт работы с крохотной общиной последних франкоговорящих землян в заповеднике Гудзонского залива.

Baw sfa. Baw sfa — это, наверное, — Bon soir[7].