Конрад Фиалковский - Homo Divisus

• Название: Homo Divisus
• Автор: Конрад Фиалковский
• Жанр: Научная Фантастика

Молодой биофизик Стеф Корн, 31 года от роду, погиб в автокатастрофе. Его останки поместили в криокамеру и заморозили, а несколько десятилетий спустя тело Корна воссоздали и модифицировали, внедрив в его психику память учёного Тертона.

---

— Что тебе сказать? Не каждый огонь вечно горит ярким пламенем. Порой он угасает, порой разгорается, но тем не менее не гаснет.

— Это не ответ. Сделай что-нибудь. Ты должен мне помочь! Сделай еще одну операцию. Вскрой этот череп и убери ЕГО. Так жить невозможно.

— А ты подумал о нем? Мы вдохнули в него жизнь, он перестал ожидать, увидел мир, людей, себя. Начал жить.

— А те, кого вы всего этого лишаете, те, что ожидают в холодильниках, они ведь тоже хотели жить и думали о жизни, когда их тела погружались в жидкий азот. А вы расчленяете их, используете отдельные части, элементы, а остальное сжигаете. Запоздалый церемониал погребения. Вы убиваете их, дорогой мой, а ведь они не мертвы. Они только ожидают.

Тельп побледнел, и Тертон заметил это.

— Мы используем только тела, о которых точно знаем, что они не пригодны для жизни.

— Не шути. Что значит «знаем»? Знает кто? Современная наука? Тот, кто помещал их в азот, тоже «знал», что все они нежизнеспособны, а сегодня оказалось — далеко не все. А вы уверены, что через сто, двести, тысячу лет их не удастся вернуть к жизни? Всех. Ведь практически они могут ожидать вечно.

— Это вопрос техники, Джуль, и только. Человек может жить, жить по-настоящему как человек лишь в том времени, в котором он родился и вырос. Потом… потом он превращается в анахронизм, в музейный экспонат. Он не понимает нового мира, этот мир ему чужд. Для того, кто перестал бы ожидать через тысячу лет, быть может, единственным нечуждым местом был бы зоопарк. Отсюда вопрос: имеем ли мы право будить их через столько лет? Ведь это люди, которые после пробуждения хотят жить, мыслить, понимать. Хотят быть счастливыми. Они ожидают не для того, чтобы просто когда-то проснуться, — Тельп замолчал. — Об этом много думали и я и другие. Даже теперь, по прошествии всего нескольких десятков лет, мы создаем ему. Корну, имитированную действительность, тот мир, который он знал. Мы обязаны это для него сделать…

— Так пусть он всегда живет в своем имитированном, а не в моем реальном мире. Мир — не его, а мой. Он отнимает у меня мои дни, мои часы, потому что мы неумолимо стареем вместе, он и я.

— Он дал тебе столько новых часов, столько лет. Не жалей их для него. К тому же неизвестно, правы ли мы?

— Не понимаю.

— Правильны ли наши предвидения, истинны ли наши суждения о человеке, которому предстоит начать быть в новой действительности.

— Заметь, это сказал не я, а ты.

— Сомнения — фундамент науки. Мы хотим это проверить. И поэтому Корн иногда выглядывает в наш мир.

— Значит, такова правда? — проговорил Тертон после долгого молчания.

— Да. Одновременно это и эксперимент. Эксперимент, который, возможно, наконец ответит на вопрос, могут ли ожидающие жить в новом времени, где-то между годами своего рождения и далеким будущим, которое им вообще не известно, — Тельп замолчал.

Тертон глядел сквозь прозрачные стены на озеро, где мальчишки уже спустили лодку и подняли парус, и он сейчас казался всего лишь белым штришком на фоне темно-голубой воды.

— Да. Теперь я понимаю, что вся наша беседа была беспредметной. Ты не изменишь ничего, потому что не хочешь и, вероятно, не можешь. Но почему я? Почему выбрали меня, ты или кто-то там еще?

— А смог ли бы ты ответить, будучи на моем месте?

— Не знаю. Но как мне жить дальше?

— Жить и все. Не ты первый, не ты последний. Природа уже давно указывала на такую возможность. Известны по меньшей мере несколько случаев. Я говорю только о тех, что изучены и подробно описаны. В прошлом веке во Франции жила женщина с двумя совершенно различными, попеременно сменявшимися индивидуальностями. Это были два существа в одном теле. И дожила до преклонных лет. Конечно, нам известно только то, что происходило в последние столетия. А сколько таких погибло в застенках, сгорело на кострах инквизиции…

Тертон молчал.

— И знаешь, Джуль, что я еще скажу? Ты справишься. Но этот парень… Мне его действительно жаль…

Тертон рассмеялся так громко, что Тельп подозрительно взглянул на него.

— Что с тобой?

— Ничего, — продолжая смеяться, ответил Тертон. — Просто ты напоминаешь мне старуху, срезающую в саду цветы для букета и одновременно страдающую от того, что им предстоит завянуть.

— Ну, знаешь… Впрочем, я говорил, что ты выдержишь, Джуль. Именно поэтому когда-то я перестал смотреть на тебя влюбленными глазами. Божества должны быть великими, неподражаемыми и немного неловкими в своем величии.

— И все-таки это забавно, Кев. Эксперимент в эксперименте. Пожалуй, ты перещеголял меня. Мне бы такого не придумать. Да, дорогой мой, дети всегда обходят отцов и создают проблемы, которые потом сами и их последователи вынуждены разрешать. Что ж, на сегодня довольно.

— Я сожалею, Джуль… честное слово.

— Не страдай, пройдет, — Тертон встал. — Однако мне надо немного познакомиться с Корном, — сказал он. — В конечном счете благодаря тебе он тоже управляет моим телом.

— Все, что мы знали о нем — чем он был, каким был, передано тебе.

— Не о том речь. Я должен войти в его имитированный мир. Его действия здесь в определенной степени обусловлены тем, что происходит там. Я должен это знать и понимать.

Тельп стоял в нерешительности.

— Ты так считаешь? И ты сможешь сориентироваться в его мире?

— У каждого из нас есть опыт работы с фантотронами. Это ведь то же самое.

— Не совсем. В фантотроне ты имеешь жестко заданную структуру, а влияешь только на процесс. Как и в жизни. Мир таков, каким ты его застал, и ты можешь только действовать в нем.

— А там… у него?

— Там ты можешь влиять и на структуру. Это выглядит так, словно ты своими мыслями изменяешь реальность. Мы слишком мало знаем о его времени, о тех деталях, наличие которых позволяет ему воспринимать имитированный мир как реальный и собственный. Поэтому, когда он подумает о чем-нибудь, представит себе что-то, что было в том его мире, но о чем мы не знаем, это немедленно вводится в структуру.

— Понимаю. Например, если он представит себе бегемотов на улицах города его времени, они там появятся.

— Вот именно.

— Забавно. И много он уже напридумывал?

— Нет. Он просто заполняет свой мир деталями.

— Хорошо. А как с противоречиями? Если, например, он вообразит себе, что проникает сквозь стены, либо, что у бегемотов шесть ног…

— Противоречия, которые можно установить объективно, немедленно отсеиваются и не вводятся в структуру имитированного мира.

— А логические противоречия?

— С этим хуже. Но в конце концов это проблема не новая. Ошибки синтаксического характера можно распознать и не вводить. Проблемой остаются семантические ошибки.

— Понимаю. Так как же попасть туда, в его имитированную действительность?

— Это тоже не просто. Всякий раз, когда он надевает контактный шлем — начинает «работать» его индивидуальность. Если в момент включения шлема существуешь ты, твоя индивидуальность угасает, если он — остается.

— Ясно. Так как же?

— Ты считаешь, что это действительно необходимо?

— Полагаю, да.

Тельп задумался.

— Кев, — сказал Тертон, — все, что произошло до сих пор, я могу понять. Возможно, я и сам поступил бы не иначе, если даже объектом таких действий был ты. Но то, о чем я прошу, думаю, ты можешь сделать для меня, Джулиуса Тертона, которого знаешь чуть ли не с пеленок и, вероятно, немного любишь.

— Хорошо, — решился Тельп. — Я введу поправку в программу, но только на один сеанс. Помни, что в том мире ты — Корн и неотличим от него.

— Ясно. Знаю. Спасибо, Кев. Прощай! — Тертон встал и, не гляда больше на Тельпа, вышел. Посмотрел на озеро, но белого штриха паруса там уже не было. Домики Центра Космического Прослушивания по другую сторону озера расплылись в тумане, стелющемся над водой.

Направляясь к вездеходу, он уже знал, что станет делать.

7

На обратном пути и за обедом он обдумывал свои действия. Окончательно решился к вечеру, когда продумал все до конца, вплоть до предварительных тестов, тщательно увязав их с принципиальными элементами так, чтобы все вместе взятое образовывало единое целое. Конечно, для существа дела это, возможно, и не имело значения, однако он не видел причин, мешающих реализовать задуманное таким образом, чтобы не только достичь намеченной цели, но и получить конструкцию, которая бы ему нравилась.

Когда все было решено, он вызвал робота и приказал установить шлем на прежнее место. При этом в который уже раз мелькнула мысль, что робот выполняет приказы, не задавая вопросов, и в этом его преимущество перед человеком. Закончив работу, робот удалился. Тертон надел шлем, поджал электроды и… очутился в странном помещении, из окон которого был виден город, а еще дальше — лес и поля. Он с удовлетворением отметил, что Кев выполнил свое обещание.