Автор неизвестен - Щедрый Буге

• Название: Щедрый Буге
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Природа и животные

---

Сам я в недалеком прошлом турист, и мне стало не по себе от услышанного. К сожалению, встречаются среди неугомонных романтиков эгоисты, для которых природа лишь источник удовольствий и, не получив их в достатке, они «изобретают» развлечения сами, не задумываясь о последствиях.

После плотного ужина, разморенные жаром печки и горячим чаем, мы повалились на толстые спальные мешки.

По брезентовым скатам палатки уютно перебегали блики света, пробивавшегося сквозь щелки печурки.

— Что-то потно стало. Подними полог, — подал голос Лукса. Пахнуло прохладной свежестью. Спать расхотелось, и я попросил охотника рассказать о его самобытном лесном племени, обитавшем в самых глухих местах сихотэ-алинской тайги. Трудно поверить, но из-за оторванности от внешнего мира оно еще совсем недавно жило по простым законам родового общества.

Лукса вынул изо рта короткую трубку, с минуту помолчал, собираясь с мыслями, и неспешно стал вспоминать, глядя на угли в печи.

Слушая, я живо представлял картины недавнего и в то же время такого далекого прошлого.

…Крохотное стойбище на берегу порожистой реки Сукпай: с десяток островерхих, крытых корой чумов, прилепившихся к подножью лесистой сопки. На кострах дымятся котлы с похлебкой. Вдоль косы, между навесов с юколой, бегают черные, как воронята, ребятишки. Невдалеке женщины отминают, коптят кожи зверей и тайменей. У одной из них в удобной заплечной люльке сладко спит младенец. В чумах, в женской половине, старухи шьют из уже выделанных кож улы и одежду. Из бересты ладят посуду. Тут же, на кабаньих и медвежьих шкурах, копошатся карапузы — будущие охотники. У подошвы сопки старики, ловко орудуя инструментом, мастерят — кто легкие нарты, кто ходкую оморочку для предстоящих перекочевок. Молодые, сильные мужчины ушли с собаками на охоту, однако не многие вернутся с добычей. Тайга хоть и богата, да копьем много не добудешь. А для тех нескольких ружей, купленных когда-то у китайских торговых людей на Амуре, давно уж нет боеприпасов.

Зачастую племя потрясали опустошающие эпидемии, разбойничьи нападения жестоких хунхузов, межродовая вражда…

Меж тем негромкий голос Луксы продолжал:

— Как дошла Советская власть, стало легче. Бесплатно дома строили; карабины, патроны, продукты, посуду, инструмент давали. Перед войной хозяйства на Саях и Джанго были. Я в «Красный охотник» на Саях записался.

— Подожди, ты же говорил, что ваш род по Сукпаю кочевал?

— Оттуда я ушел мальчишкой. Через год, как отца с матерью после большой болезни потерял. Мать шибко любил. Все ее украшения вместе с ней положил. Осенью двуногий шатун могилу открыл и серебряные вещи унес! Однако как лед сошел, в Тигровой протоке кое-что нашли в карманах утопленника. У меня сохранилось только вот это: Лукса расстегнул ворот рубашки и показал висевшую на шее небольшую фигурку улыбающегося человека с узкими щелочками глаз и пухлыми щеками. Судя по размеру живота и халату с замысловатыми узорами, человечек этот был далеко де бедный. На его поясе, в углублении, таинственно мерцал драгоценный камешек, а на спине выгравированы четыре иероглифа. — Что здесь написано? — Не знаю. Спрашивал у экспедиции, тоже не знают. Просили дать «китайца» показать ученому. Но как дашь? Память! Старший с экспедиции знаки срисовал. Обещал сообщить, да забыл, пожалуй. — А сейчас в Саях и Джанго почему не живут? — Так всех в одно хозяйство собрали, елка-моталка. Ниже Джанго Гвасюги построили. Зачем так делали? Теперь все там в куче живем. Как живем — сам видел.

Бесспорно, многое изменилось в жизни удэгейцев, но основные занятия остались прежними. Летом охотники заготавливают панты, корень женьшеня, элеутерококк, кору бархата амурского, ягоды лимонника, винограда. Осенью и весной ловят рыбу. Зимой промышляют пушнину, диких зверей.

Бывалый промысловик, взволнованный воспоминаниями, курил трубку за трубкой. В палатке слоился сизый дым.

Я вышел подышать свежим воздухом и застыл, потрясенный увиденным.

Взошедшая полная луна озаряла тайгу невообразимо ярким сиянием. Небо не черное, а прозрачно-сиреневое, и на нем не сыскать ни единой звездочки. Кедры вокруг — словно былинные богатыри, В просветах между ними вспыхивали бриллиантовыми искорками крупные снежинки. Река перламутром выливалась из-за поворота и, тускнея, убегала под хребет, заглатывавший ее огромной пастью. Ощущение такое, что я попал в сказку!

Позвал Луксу. Он тоже потрясен, и что-то шепчет на своем языке. Притихшие вернулись в палатку, однако не выдержав, я вновь вышел под открытое небо и долго еще стоял среди этой неземной красоты. От избытка чувств вонзил в тишину ночи полурев — полустон. Эхо, недовольно откликнувшись, заметалось по раскадкам и стихло в сопках.

ТАЕЖНАЯ АЗБУКА

Утром, пока в печке разгорались дрова. Лукса успел одеться, умыться. Подогрев завтрак, он растормошил меня:

— Вставай, охоту проспишь.

Я вылез из спальника, размял затекшие ноги и налил в эмалированную кружку чай.

— Ты умылся? — спросил Лукса.

— Холодно, — поежился я.

— Холодно, холодно, — передразнил он. — Как со вчерашним лицом ходить будешь? Тайга пугаться будет. Соболь уйдет, елка-моталка.

Поневоле пришлось натянуть улы и выйти на мороз. Зачерпнул и обдал лицо студеной водой. От первой пригоршни сжался, как пружина — ох и холодна! Вторую уже не почувствовал, а третья даже вызвала прилив бодрости. Настроение сразу поднялось, захотелось поскорее приняться за дела. Тут на дне ключа я заметил золотистые чешуйки, вымытые водой из кладовой сопок. Интересно, что это за минерал? Подцепил на лезвие ножа одну пластинку и понес Луксе.

— Я не понимаю в них, — простодушно признался он. — Может, это кусочки чешуек ленков.

— На золото смахивает.

— Может и золото. Раньше китайцы мыли его здесь. Такие чешуйки и в соседних ключах есть.

После недолгих сборов Лукса повел учить меня премудростям охотничьего промысла.

Мягко ступая, он легко лавировал в густых зарослях: только суконная шапка-накидка мелькала в просветах леса. Мне приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не отстать. Большое преимущество в росте не выручало. Умение Луксы безошибочно выбирать самый удобный путь в густой чаще просто поражало. И если я пытался самостоятельно найти более короткий и удобный проход, то отставал еще больше. При ходьбе охотник не расставался со специальным ясеневым посохом, — первой принадлежностью каждого удэгейца. А выглядит он так: верхний конец широкий в виде лопаточки, применяемой для маскировки капканов снегом, в нижний конец вставлен кривой клык кабарги, прочный и острый, им легко тормозить и рулить при спуске с крутых склонов. С остановками миновали пойменный лес, полезли в сопки. Лукса учил читать следы, определять их свежесть.

Так, гладкий, округлый след, по его словам, бывает у здорового, упитанного соболя, а узкий, неровный — у слабого, худого. У такого и шкурка плохая. Мех редкий, тусклый. У сильного соболя мах прыжков широкий, почерк стежки спокойный, уверенный. В теплую снежную погоду ходят только молодые соболя, да и те крутятся возле гнезда. Соболь шагом не ходит, не трусит, а скачет, становясь на обе лапки одновременно. Бежит обычно двухчеткой: задние лапы точно попадают в след передних, получая уже утрамбованную опору для пружинистого прыжка. Бывает, что соболя «троят», очень редко «четверят». Это значит — одна или обе задние лапы не попадают в след передних. Случается такое во время гона и при скрадывании добычи.

Лукса показал, как ставить калканы на норку, соболя, колонка. Я, как губка, старательно впитывал в себя все, что говорил наставник и сделал вывод-успех охоты зависит прежде всего от того, насколько удачно выбрано место для ловушки и от искусства маскировки.

На излучине реки вспугнули рябчиков. Лукса сбил одного петушка. Птицы с шумом разлетелись в разные стороны. Одна из них спланировала на ель неподалеку от меня. Стараясь прятаться за стволами, я приблизился и выстрелил в неясный контур. Рябчик камнем упал вниз. Подбежав, ничего кроме разбросанных по снегу перьев не нашел.

Обойдя впустую вокруг дерева несколько раз, покричал собак, но тех и след простыл. Удрученный, пустился догонять Луксу. Узнав, про оставленную дичь, он нахмурился.

— Ой манга, ой манга. Зачем птица без пользы пропадать будет? Показывай, где стрелял.

Осмотрев разнесенные ветром перья, Лукса поплевал на палец, поднял его вверх, юркнул в кусты и, немного покопавшись в снегу, вынул убитую птицу. На протоке встретился свежий след белки. — На жировку пошла, — отметил Лукса.

— Почему на жировку? Может, наоборот? — предположил я.

Охотник глянул удивленно.

— Ты своей башкой совсем не думаешь. Не видишь — прыжки большие, лапки прямо ставит-легкая пока. Поест — потяжелеет, прыжок короче будет, лапки елочкой начнет ставить.