Владимир Кузьмич - Высоты

• Название: Высоты
• Автор: Владимир Кузьмич
• Издательство: Алконост
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

«Высоты» - написанная с чрезвычайным пафосом и стилистическими «изысками» повесть (1934) о фантастическом полете в стратосферу. Ее автор, украинский советский писатель В. С. Кузьмич (1904-1943), погиб в сталинских лагерях.

Перевод Н. Семиренко.

---

— Эх, ты, безвоздушное пространство, — перебивает беседу Красин, — о душе своей забыл. Пробки «Аудос» положил вчера в гондолу?

— Он от радости забыл! — откликается юная Шевченко. — Если бы не я…

На первый план выплывает Горячев, командующий воздушными силами. Его худощавая фигура, одетая в кожаное пальто с сибирским мехом, сверкает гордостью за новых высотных пилотов. Большой нос горбится при повороте в профиль, а глаза горят волнующими мыслями о результате задуманного полета.

— Итак, товарищи, вы бодры, как никогда. Отдых наградил вас силой. Прекрасно. Пройдемте ко мне на последний инструктаж.

И группа голубых пилотов в сопровождении Горячева, Линецкого, Ивагина уходит. Опять видна предполетная суета аэродрома. В последний раз пробегают красноармейцы, ведя на водопой огромного слона — последний газгольдер.

— Ррр-грр-грр… — влетает в ваш «динамик» гулкое эхо далеких безоблачных молний. Это атмосфера напоминает о себе. И советует не забывать о ней ни радистам, ни пилотам, даже самым умным, смелым и ловким.

Золотое туловище «Комсомола» простерлось на высоту ста десяти метров. Крепежные лучи строп веерными брызгами спускаются вниз к опорному кольцу.

Этот мощный обруч, оснащенный совершенными приборами, замер в цепких клещах красноармейских рук. И только вихристые порывы утреннего ветерка, порожденного тягой вокруг нагретой части, покачивают стратостат.

— Гондолу!.. — кричит начальник старта.

На специальной шинной коляске привозят круглую гондолу. Она играет серебряным металлическим блеском, играет черными точками многочисленных приборов. Как медные черточки, разместились на ней стеклянные трубочки с паяльными устройствами… Словно восклицательные знаки, встали термометры в металлических шеренгах разъемов кабины.

Верхний люк открыт.

Минута — и опорное кольцо принимает на себя тяжелую гондолу. Все готово к отлету. Трещат киноаппараты, снимая сцены предполетной суеты.

Нервное напряжение растет. Особенно насторожились комсомольские делегаты, студенты воздухоплавательных институтов, представители советской науки. Волнение распространяется электрически быстро, и мощная волна нервной индукции долетает до вас за тысячи километров. Движение прекращается.

Вдруг… редкостная тишина воцаряется над белым полем с золотым шаром на синем полотне неба. К стратостату подходят герои полета: Красин, Шевченко, Мурзаев. Они становятся рядом с гондолой, и секундный взмах кинопленки записывает в историю комсомола этот короткий эпизод.

Горячев быстро достает часы. Без четырех минут восемь. В восемь — взлет. Приказ, даже собственный, надо выполнять со сталинской точностью. Линецкий, профессор физики, нервно поглаживает седую бороду и с восторгом смотрит на свою любимую воспитанницу Шевченко.

— Ах, как хорошо!.. Как прекрасно!.. Я завидую вам, мой друг, — говорит он Инне. — Почему я не комсомолец и не могу полететь… туда, с вами?

Строгое лицо молодой девушки-ученого светлеет и заливается ярким румянцем. Голова Инны запрокидывается вверх и она долго, с немым вдохновением вглядывается в стратосферную голубизну.

— Товарищи!.. Лететь на «Комсомоле» — это родиться коммунаром, а значит…

Мягкая лирика звучит в ее словах. Она захвачена своим неслыханным счастьем, и мелкие слезинки скатываются в покрасневшие уголки ее глаз.

— Я полечу на сорок километров… нет, выше… на пятьдесят, на шестьдесят километров!

И весь мир видит мечту в ее горячих глазах. Весь молодой комсомольский мир видит волнение молодой девушки-ученого и завидует… завидует кровно, по-родному.

— Товарищи! — слышите вы внезапный и, по вашему мнению, необычайно скорострельный голос Ивагина. Секретарь комсомола спешит сказать свое слово и поднимает вверх руку с флагом.

— Именем многих миллионов ваших ленинских братьев я передаю вам этот красный флаг с единственной надеждой, что вы поднимете его на невиданные высоты, так подобающие нашей эпохе, что вы прославите нашу, по-комсомольски молодую советскую науку. Желаю вам наилучших успехов и надеюсь, что этот незапятнанный красный стяг вы вернете на землю еще до окончания нашего…

— Грррр… тррр… (гремит атмосферный разряд рупора радиоприемника)… надцатого съезда. Да здравствует ленинский комсомол и его золотой одноименный стратостат!

— Урра… — и ваш радиоприемник вздрагивает от взрыва единодушного возгласа. От мощного гудения дрожат неоновые нити блестящих точек на экране. Телевизор темнеет, и краски расплываются в диком танце светящихся точек, выстроенных в дивизии.

Но только на минуту. Экран снова загорается красным пятном флага, голубым комбинезоном Красина и серебряным сиянием круглой гондолы. Красин забирается на опорное кольцо и откидывает голову назад.

— Товарищи!.. Впервые я говорю с такой высокой трибуны. Этот флаг, врученный комсомолом, мы понесем… вот туда… Да здравствует сталинский полет в темный фиолет стратосферы, которую мы украсим нашей красной большевистской звездой! Ур-ра, черт побери!

И дружный взмах руки и флага пересекает экран двухсотмиллионной страны.

— Гррр… ааа… грррааа… урррараррра!..

Музыка, марши, крики. Грозовые прыжки слов и звуков — непрерывны… И острое сожаление терзает вашу грудь. Почему вы не настоящий зритель, почему в эту боевую минуту вы не в Москве, не на снежном аэродроме, вместе с делегатами?

Картинка: Шевченко быстро влезает в гондолу и исчезает в ней. Мурзаев поспешно карабкается по веревочному трапу, а Красин деловито сворачивает флаг и передает его в кабину.

— Парашюты исправны? — отрезвляет его Горячев.

— Исправны, — отвечает командир стратостата.

— Кто выпрыгнет первым в случае аварии?

— Первая Шевченко, второй Мурзаев и последний я.

Мурзаев, готовый исчезнуть в круглом желудке гондолы, бросает слова:

— Товарищ публика и товарищ комсомол, будьте уверены — я всегда сообщу вам по радио, какое облако мы поджарим, как поросенка.

— До свидания, товарищи!..

— Отдай поясные!.. — и красная рота мгновенно выпускает канаты из рук. Стратостат лениво дергает головой и в первые секунды медленно всплывает вверх. Затем, почуяв свободу, бросается в высоту. Гондола быстро мчится за ним. Голова Феди уменьшается еще быстрее. И полнокровным подтверждением его молодого бытия гремит с высоты зычный голосина:

— Советской науке — небесное ура!

— Партии, молодежи, мировой революции — ура!

— И нашим высоким ударным вождям — высокое, ударное ура!..

Во всю мощь грохочут оркестры. Вздымается в небо «Интернационал», летят шапки, кепки, шляпы. Вьется взмахами рук тонкая вуаль толпы на фоне грандиозных высот, куда с каждой минутой удаляется золотой шар с серебряным грузом.

2

Гондола.

Красин становится на колени и извлекает голову из люка, чтобы плотно, герметично завинтить его. Перед глазами стоит дивное сверкание зимней, припорошенной снегом земли. Он ослеплен великолепием Москвы, убранством советской Москвы, украшенной серией новостроек, дворцов культуры. Еще мелькает в глазах скульптурное великолепие большого Дворца Советов. Он полностью достроен, и лучшие произведения художников и скульпторов покрыли его стены, плафоны, пилястры, углы. Могучая фигура незабываемого вождя впилась снизу в небо и, как маяк, охраняет красную столицу. На него, на великого Ленина, смотрел Красин, прощаясь — возможно, навсегда — с людьми, с теплом коллективного бытия.

Тяжело было оторваться от нее, Москвы, прокопанной лопатами экскаваторов, просверленной тоннелем метростроя, рассеченной ветками новых магистральных улиц. Ведь она дымилась МОГЭСом, двумя новыми теплоцентралями, целилась пушечными стволами заводских труб, громоздилась серыми цехами гигантов советской индустрии. Ведь там — друзья, товарищи, там, внизу — тепло, приятная суматоха коллективных битв. И там, внизу, невидимые сейчас с высоты, остались его маленький сын и молодая жена… Они ведь глядят на него со стратодрома и ждут его привета.

Вздохнув, Красин прищуривает глаза. Надо развеять радостный страх ослепительной земли.

Федя вспоминает о своих обязанностях прежде, чем проверяет работу товарищей. Люк он завинтил достаточно прочно. Значит, теперь надо снять первые показания приборов, замурованных в толстые прослойки стены. Барограф ползет вверх синей ровной чертой. Термограф, заглядывая через стекло снаружи, не отстает от своего пружинного коллеги. Он четко наносит на бумажную полоску линию зенитного мороза. Газометр главного баллона, золотого воздушного шара, застыл на цифре 64.000 кубических метров. Гелий возносит их сейчас все выше, вверх.

Второй газометр пока молчит. Настанет его время заговорить языком цифр при спуске. Красин заглядывает в перископ, выведенный внутрь стратостата, и видит черную темноту.