Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

• Название: Святослав (Железная заря)
• Автор: Игорь Генералов
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4992-5

Великий киевский князь Святослав был сыном Игоря Рюриковича и варяжской дочери Ольги. За свою недолгую жизнь Святослав совершил столько деяний, что историк Н.М. Карамзин назвал его "Александром Македонским нашей древней истории". Удачливый полководец, хитрый дипломат, честолюбивый правитель, Святослав снискал у своих врагов ненависть и восхищение, создав впервые в истории могучее Русское государство, с которым вынуждена была считаться вся Европа и даже Второй Рим - Византия.

---

Она ждала плохих вестей, сама ещё не осознавала. Через два дня по уходу войска шум во дворе заставил выйти на гульбище и выглянуть во двор. Вершник в изодранном платье шатался в седле. Конь под ним тяжело водил боками. Добрые вести так не приносят. Холопы под руки проводили вестника в княгинину горницу. Воин тяжело водил кадыком, вымучивая слова:

— Разбиты... Воевода Лют на рати погинул... Витичевских тоже во град забили...

Разбиты... То, что ощущала душа, стало явью. Кто-то из древних отрубал плохим вестникам головы... Ольга приказала накормить воина и отвести в молодечную.

Нарочитым воеводой в Киеве княгининой волей был поставлен боярин Гуннар. Наедине с Ольгой мерил её странным взглядом.

— Уходить тебе надо с княжичами. Кони и возок с казною готовы, — молвил он. Ольга посмотрела на воеводу своими гордыми зелёными глазами, в которых, как и прежде, в молодости, горел неумолимый блеск.

— Без Киева страны не будет. К чему тогда я и род весь мой? Умрёт стольный город и я с ним.

Воевода потупил взор. Никто не пытался разубеждать княгиню ни в чём.

— Гостей торговых, что в городе остались, перевезите за Днепр, — продолжала она с привычными требовательным железом в голосе, — деток и жён, кого успеете. Мужей попридержите, вооружите, кого можно.

— Беспокоен народ, испуган. Кабы не было чего...

— Делай, что возможно, — обрезала Ольга. — Я хоть и недужна, но не мертва. Выйду к людям. Через меня не переступят...

За Гуннаром заперла дверь на засов. Взяла со столешницы царьградское зеркало в серебряной оправе, с витой долгой рукоятью. Оглядело лицо с тёмными кругами под глазами, с жёсткими властными складками у граней тонких губ. Воздела очи к иконе чудотворца Николая. Негромко, будто боясь, что услышит посторонний, зашептала:

— Последнее и главное испытание готовишь мне, Господи. Ты дал мне власть и возвысил над другими, и я исполняю волю твою. Не ослабы прошу от тебя, но сил к преодоленью. Не за себя прошу, но за народ русский! Не дай на утеху степнякам дело, трудами созданное! Аминь!

Глава 29

По дороге, огибавшей холм, поросший раскидистыми дубами, подскакивая на ухабах, катился воз. Мужик, в тёмной от пота рубахе, выбившейся из-за пояса, нещадно хлестал коня. Пятеро глуздырей согласно мотались из стороны в стороны, чернявая баба, сжимая в руках скрыню, ошалело смотрела на Блуда, остановившего кобылку.

— Эй! Ты откуда? — окликнул мужика Красный, но тот даже не обернулся. Почувствовав недоброе, Блуд перетянул лошадёнку плетью.

Киев могучими своими холмами показался через четверть часа. На всякий случай Блуд направился к Почайне, держась ближе к сосновому лесу, заросшему густым подлеском, к реке плавно переходивший в ивняк. Летнее солнце жгло нещадно, жизнь замерла, пропали даже комары, проводив Красного до опушки. Пот струился ручьями, намертво приклеев рубаху к телу. Блуд пожалел, что надел бронь — если печенеги у Киева, то она не спасёт, а только будет мешать, когда он поскачет к лесу.

Со стороны горы, где стоял княгинин терем и находилось древнее буевище, вывалил с десяток комонных. Упало сердце и радостно забилось, когда Блуд признал своих, что пронеслись мимо, едва обратив на него внимание. Более не скрываясь, Красный поехал в город.

У вымолов стояло столпотворение. Торговые гости, коих убеждали, что печенеги не дойдут, спешно грузились и отваливали. Суетливо сновали какие-то лодки с людьми. На берегу толпился возбуждённый народ. Какой-то боярин с непокрытой головой, призывал всех к спокойствию:

— Печенеги близко! Перевезти всех не успеем! Идите в город!

— Детей с женками пущай заберут, а мы сами о себе промыслим! — отвечали ему.

— Степняки с часу на час будут! А вы со скарбом им навстречу вывалили! — терял терпение боярин.

— Тебе-то что? Сказано: позаботимся о себе!

Боярин сплюнул и дал знак дружинникам. Те, уставив копья, потеснили орущий народ от берега.

На Подоле творилось ещё хуже. Будто после урагана, валялись разбитые бочонки, сундуки, куски рухляди, разодранные кули, прилавки были частью разбиты и перевёрнуты, лабазы стояли, уставившись раскрытыми дверями, показывая пустое, никому не нужное нутро. Два мужика деловито сбивали с чужого амбара замок, ражий детина неспешно тащил на плечах целый постав сукна, двое — один в богатом платье, другой, видимо, слуга — остервенело смертным боем лупили третьего, повалив на землю, пинали ногами, какой-то пьяный безметежно спал в грязной луже вылившегося из опрокинутого бочонка пива.

Удивляться, обмысливать происходящее Блуду было некогда, теперь, когда он здесь, в этой бестолочи нужно было найти жену с ребёнком. Плевать на степняков, кто оборонит теперь Киев, если среди своих порядок не могут навести?

В городе густо висел мат, крики детей и отчаянный вой жёнок смешались, кто-то рвался в город, кто-то валил вон. В воротах намертво сцепились два воза, вовсе перегородив дорогу, ратная стража помогала расцепляться.

Чья-то длань твёрдо подхватила кобылёнку под уздцы. Блуд, смотревший на возы, опустил очи, увидел перед собой пожилого седоусого воина, строго глядевшего на Красного светло-карими глазами.

— С киевского шляха едешь? — спросил он.

— Нет, в объезд, — ответил Блуд.

— С Лютом бился? С войска его возвращаешься?

— Нет, с Тяпшей ходили к Дикому полю. Мы оставались языка брать.

Воин не совсем понял, да и, видимо, не знал, а расспрашивать времени не было, потому молвил:

— Лют разбит печенегами, остатки его людей второй день добираются. У нас каждый меч на счету. Народ в осаду забивать надо. Княгиня больна ещё, бают — ходит еле-еле, не то успокоила бы всех уже. Вишь, что творится.

«Значит, обосрались воеводы!» — с нечаянным злорадством подумал Красный.

— Знаешь, где двор Радима? — спросил воин. Блуд кивнул.

— Иди туда, там скажут, что делать.

Блуд согласно кивал головой, лишь отстал бы кметь, проскочил мимо возов, что уже расцепили и отволокли в сторону и въехал в город.

И всё же кое-что творилось для обороны: какие-то деловые мужики волоком тащили из бора деревья, поднимали на валы, обрубали со своей, защитной, стороны ветки. Приём был старый, когда за неимением стен нападающему трудно целиться из-за скрывающих защитников ветвей, а выпущенные стрелы путаются в этих же ветвях. Ищущие защиту жёнки и дети густо сидели кто на рогожах, а кто и просто на земле, прижимая любимых чад, со страхом и растерянностью в глазах. Мычащую, блеющую, испуганную от творившегося скотину загоняли на задние дворы. Протяжный плачь, крики, слышались со всех сторон. Блуд спешился и осторожно повёл коня под уздцы, петляя между снующими, стоящими, сидящими людьми.

— Чернава! Чернава!

Голос срывался на крик. Отчаяние, витавшее в воздухе, вдыхаемое ноздрями, передаваемое через поры, овладевало им. Идти на какой-то двор и спрашивать какого-то Радима — об этом даже не думалось. И кто попробовал бы задержать его — поплатился бы, меч ещё при нём.

Показалось или действительно кто-то ответил? Баба, в которой Блуд признал соседку и подругу жены Забаву, придерживая одной рукой сбившийся плат, бежала к нему.

— Здесь она, здесь!

Чернава сидела на свёрнутом рядне, скрестив по своему обычаю под себя ноги, спустив саян и вывалив из-под рубахи маленькую грудь, кормила младенца. Блуд, почувствовал, как в горле застрял комок, мешающий сказать слова приветствия или какие-то ещё, неважно какие. Он молча с силой притянул к себе обоих, прижал к груди.

— Я думала, ты не придёшь, — сказал до боли знакомый голос, так трудно выговаривающий славянскую речь. Слёзы жены капали на разогретые солнцем кольца Блудовой брони и каждая слеза загоняла глубже страх, поднимая вверх ярость. Он мягко отстранил Чернаву:

— Я вернусь, жди. Теперь ничего не бойся, я смогу защитить вас.

Стоявшая рядом Забава невольно отшатнулась, заглянув в глаза Красного, горевшие чудным неестественным пламенем, таким, которое зажигает, наверное, Сварог[75] в своей кузнице.

Найдя означенный двор, он привязал кобылёнку у коновязи. Во дворе толкались ратные, на крыльце стоял тот самый боярин, что оттеснял народ у переправы, около него в тени навеса с хмурыми лицами торчали ещё трое-четверо, тоже в богатом платье, и косматый волхв, беззвучно шевеливший губами. Кмети докладывали, убегали прочь с распоряжениями, дошла очередь и до Красного.

— Кто таков? — устало спросил боярин. Блуд вдруг вспомнил его имя, вертевшееся в голове — Любислав, ещё Гуннаром кличут. И он снова повторил свою историю, которую боярин, кажется, прослушал вполуха.

— Иди туда-то, туда-то, — Блуд даже не понял куда. И который раз стало ясно, что всё вываливается из воеводских рук и идёт само по себе. Едва сдержавшись, чтобы не обложить Гуннара по матери, и не переспрашивая, Блуд развернулся и быстро зашагал со двора. Нету в Киеве ни князя, ни толковых воевод.