Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II

• Название: Мемуары мессира Дартаньяна. Том II
• Автор: Эдуард Глиссан
• Издательство: Антанта
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 1995
• ISBN: 5-7607-0005-7, 5-7607-0006-5

Простейшим путем к переизданию «Мемуаров месье Шарля де Баатца сеньора Д`Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров короля, содержащих множество вещей личных и секретных, произошедших при правлении Людовика Великого» было бы точно перепечатать оригинальное издание, выпущенное в Колоне в 1700 году.

Не изменяя духу, не опресняя элегантности текста, «Мемуары» были переработаны и даны на языке, понятном и приятном человеку XX века. Сей труд стал произведением месье Эдуарда Глиссана, лауреата Премии Ренодо 1958 года и Интернациональной Премии Шарля Вейона за лучший роман на французском языке 1965 года.

---

Так как он был человеком чести, он не пожелал пострадать вот так от чьих бы то ни было пересудов. Он строго отчитал свою жену и написал ей в то же время, если она не воздержится от свиданий с определенными людьми, она увидит его в Париже, когда меньше всего будет об этом думать. Ей ничего не стоило ему подчиниться, но предпочитая лучше последовать мысли, явившейся ей в голову, чем просто приспособиться к его требованиям, она выдумала себе болезнь и повелела говорить у своей двери всем на свете, что никто не сможет ее увидеть, пока она будет чувствовать себя так дурно, как в настоящее время; ее тесть — кому ее муж порекомендовал понаблюдать за ее поведением, потому как он переехал в Англию тогда как она была еще совсем молода, а так как именно в молодых летах женщина не всегда делает именно то, что бы ей следовало делать, дабы избежать клеветы — сам не имел никакой возможности ее увидеть; ему отказались отпереть дверь, как и остальным, что заставило его опасаться, [383] как бы там, внутри, не происходило чего-либо обидного для его сына; он сообщил этому послу, что если только он сам не явится посмотреть, чем она там занималась, ему было совершенно невозможно оповестить сына о чем бы то ни было в настоящий момент; ее дверь не открывалась ни для кого, и напрасно он кричал и поднимал шум, вот уже дважды по двадцать четыре часа он не имел никакой возможности с ней поговорить. Он сообщал ему даже, что любой другой на его месте, кто не виделся бы с ней ежедневно, как это прежде делал он, имел бы повод поверить, что она вот так затворилась для излечения от некоторых опухолей, довольно обычных в Париже; однако он может пребывать в полном покое с этой стороны, потому как в последний раз, когда он ее видел, она не была еще задета тем недомоганием, какое вынуждает мужа растрачивать деньги для излечения его жены от этого сорта водянки.

Посольство.

Хотя посол приревновал ко мне, он сделался еще более ревнивым по отношению к своей жене, чье исчезновение вгоняло его в страх — если у него и нет еще заботы о какой бы то ни было опухоли, он сможет заполучить ее, может быть, в самом скором времени. Итак, наспех собрав свой Совет, он выехал из Лондона под предлогом большой охоты, что должна была состояться в стороне Дувра; он прекрасно знал, однако, что она сорвалась, но сделав вид, будто ему об этом ничего не известно, он перебрался через море, никому ничего не сказав. Он специально нанял для этого барку, и, пересев затем в почтовый экипаж в Булони, где он сошел на берег, прибыл к себе в час пополуночи. Привратник преспокойно спал; после того, как его хорошенько отколотили, что необходимо было сделать, дабы привести его в чувство, он не осмелился преградить ему дверь, как поступал со всеми остальными. Он позволил послу подняться в апартаменты его жены, но тот нашел их запертыми; он долго стучался туда, но ему так и не открыли; он отправился будить старую служанку, чтобы спросить у нее, что же сделалось с его [384] женой. Так как она его вырастила, он верил, что она расскажет ему все новости скорее, чем какая-либо другая. Старуха отвела его в сторону и ответила, что он спрашивает ее о вещи, по поводу которой она не могла его удовлетворить; ее госпожа распрощалась с ней на две или три недели вот уже дважды по двадцать четыре часа назад, не сказав ей, куда она уезжала, хотя та ее об этом и спрашивала; она, очевидно, сочла, что будет довольно поручить ей все дела в ее отсутствие и запретить ей говорить кому бы то ни было, что она находилась вне дома.

Это была неприятно странная новость для посла; она была ему тем более чувствительна, что у него не было времени ехать искать свою жену, где бы та ни находилась; его должность была несовместима с подобным расследованием, и он даже боялся, как бы его отсутствие в месте его обязательной резиденции не нанесло удар по его судьбе, если Король или его Министр случайно об этом проведают. Итак, все, что он мог сделать в том состоянии, в каком он пребывал — это поговорить с отцом и поведать ему о той проделке, какую сыграла с ним его жена. Он порекомендовал ему отомстить за себя, когда та возвратится, и пока сохранять все это дело в секрете, дабы не только не потерять свою репутацию в свете, но еще и из страха, как бы не упустить случая для ответного удара. Затем он отправился назад в таком беспокойстве, какое только можно себе вообразить, приговаривая про себя подчас по дороге, что ничего не доставало ему для довершения его несчастий, как оказаться таким же неудачником с любовницей, каким он уже почитал себя с женой.

Между тем он прибыл в Лондон, и в тот же день, как он туда добрался, получил, к своему огорчению, подтверждение того, чего он опасался по моему поводу. Малый, кого он поместил подле меня, как ни в чем не бывало, вынюхивавший, чем я занимался, как днем, так и ночью, отрапортовал ему, что вот уже два дня Санчо Панса нажирался, как свинья, с двумя Англичанами, явившимися его навестить; [385] его жена распорядилась перенести их всех троих в одну и ту же комнату. Однако, тогда как они отходили там от употребленного вина, я вовсю развлекался вместе с ней; я провел ночь в ее постели, он видел, как я входил в ее апартаменты около одиннадцати часов вечера и не выходил оттуда до пяти часов утра.

Эти Дамы вечно бьют стекла.

Первое дело, засевшее в голове посла, само по себе было вполне достаточно для приведения его в дурное настроение, но еще и это окончательно его добило; он вышел от себя с намерением произвести странное опустошение в доме своей изменницы. Он преподнес ей множество красивых зеркал вместе с некоторой другой ценной мебелью; он решил перебить их все в ее присутствии и поднять руку хотя бы на них, раз уж его достоинство не позволяло ему применить ту же меру непосредственно к ней самой. Но он нашел свою задачу наполовину выполненной, когда он к ней прибыл. Мадам де Бордо прежде него явилась к этой Даме в сопровождении своей Демуазель, и, не сочтя себя обязанной представляться, начала с того, что превратила все эти зеркала в осколки; потом она излила свою желчь против Англичанки, извергнув на нее тысячу ругательств; все это произошло только что, и осколки были еще совсем свежими. Англичанка была поражена до последней степени, потому как она совершенно ее не знала. Жена посла и одета-то была не слишком великолепно, что хоть как-то могло бы навести на мысль о ее положении; она оделась просто, как путешественница, намереваясь сразу же вернуться в Париж, даже не повидавшись со своим мужем. Но Англичанка твердо вознамерилась ей в этом помешать. Она отослала лакея на поиски того, кого называют коннетаблем в этой стране, кто занимается там почти тем же самым, как тот, кого мы зовем здесь Комиссаром. Тем временем она приказала охранять дверь в ожидании его прихода, претендуя на то, что когда Дама и ее Демуазель окажутся в руках этого Офицера, они не уйдут не только пока не оплатят [386] весь убыток, какой они ей натворили, но еще и в немалую сумму им обойдется нанесенное ей оскорбление.

Таким образом, дверь оказалась запертой, и послу пришлось приложить серьезные усилия для того, чтобы ему ее открыли. Сидевшие в засаде, по всей видимости, боялись, как бы птички не упорхнули в то время, как она будет отперта. Посол узнал, войдя, что было причиной этой предосторожности. Тот, кто охранял дверь, сказал ему то, что он, по его мнению, знал, то есть, что две воровки явились ограбить его госпожу, и они перебили все ее зеркала, когда увидели себя пойманными. Посол принял все это за чистую монету и похвалил его за исполнительность, выразившуюся в охране порученной ему двери. Он поднялся; но он гораздо меньше был бы удивлен, если бы на его голове внезапно выросли рога, чем когда увидел собственную жену и ее Демуазель. В самом деле, так как он приготовился сделаться рогатым, не отыскав свою жену в Париже, рога, пробивающиеся у него на голове, не показались бы ему такими уж чудесами; но поскольку он никак не ожидал подобной встречи, на короткое время от потрясения он лишился дара речи. Тем не менее, рассудок вернулся к нему через один момент; он сказал Англичанке, что умоляет ее отменить вызов коннетабля, и он сам позаботится о возмещении нанесенных ей убытков. Он сказал это только после того, как выставил всех посторонних из комнаты, из страха, как бы не узнали, кем доводились ему эти две женщины; потом, обратившись к жене, он спросил ее, кто внушил ей дерзость покинуть Париж без его на то позволения. Она ему горделиво ответила, что жена не нуждается ни в чьем внушении, когда она имеет мужа, ведущего жизнь в его манере; он, очевидно, не привез ее с собой из страха, как бы она сама не стала всему этому свидетельницей. Но так как новости вроде этой легко перелетают через море, он не должен был бы удивляться, когда она сама пересекла его, дабы выразить ему всю горечь, какую она [387] испытывала по поводу его пренебрежения по отношению к ней.