Эдуард Белтов - Второй фронт Иосифа Сталина

• Название: Второй фронт Иосифа Сталина
• Автор: Эдуард Белтов
• Жанр: История

---

Фронт. Август. Котел пол Рославлем. В плен немцами взято 38 тысяч советских солдат и офицеров, захвачено около 250 танков, около 250 орудий.

Тыл. Август. Воспоминания М. Штейнберг (продолжение).

"По гулу машины, которая шла где-то сзади, я поняла, что это большая машина. Я не могу решить, намеренно ли он бросился под машину или поскользнулся. Думаю, что бросился сам. Под машиной был какой-то крюк, и этот крюк зацепил его за оторванный хлястик на куртке. Его несколько раз перевернуло под машиной, и я видела сама, как колеса прошли по этому человеку, - сама видела. И самое поразительное - он остался жив! Машина проехала, не останавливаясь. Конвой ее не задерживал. Этап остановился только на такое время, которое потребовалось, чтобы подогнать подводу, ехавшую за колонной. Ведь колонна растянулась так, что те, кто шел в ее начале, не видели последних рядов. Когда подогнали подводу, подошли двое конвоиров: один взял моего попутчика за плечи, другой - за ноги, раз-раз - раскачали и бросили его на подводу. Я слышала стук головы о заднюю перекладину. Я не видела, остался ли он в сознании, но во всяком случае вечером он был еще жив. На следующий день, коща нам дали хлеб, я взяла кусок, зачерпнула в консервную банку воды, которую нам тоже дали, и подошла к подводе: он был еще жив. Он даже узнал меня. Я подняла его голову, напоила, попыталась всунуть кусочек хлеба - ему уже не хотелось есть.

Вечером его на подводе уже не было. Они не хоронили тех, кого сбрасывали по дороге. Крестьяне находили эти трупы и закапывали где-то.

Да, я могу повторить, что в нашем этапе в основном погибали мужчины. Помню еще одного из них, Седого. Он был до революции редактором газеты "Одесские новости". Когда его взяли, ему было уже далеко за семьдесят - он был глубокий старик. И меня поразило, с какой заботой относилась к нему молодежь. Его все время поддерживали под руки, вели по двое. Вели эстонцы, латыши... То ли это были сокамерники, то ли нет - мне трудно сказать, какое это было знакомство. Я не могла выйти из рядов, чтобы с ним познакомиться, но я знаю, что это Седой. Я его все время видела.

...Его добили, когда выбилась из сил молодежь, когда никто не мог тащить никого и ничего. ("Седой - литературный псевдоним редактора "Одесских новостей" Ильи Львовича Соколовского, бывшего в молодости близким другом Троцкого и родным братом его первой жены - Натальи Львовны. Мемуаристка либо не знала, либо запамятовала, что к моменту ареста И. Л. Соколовский был уже совсем слепым (поэтому, вероятно, его и поддерживали под руки), а упомянутая выше Б. И. Соколовская - жена "Седого" - была его спутницей во всех скитаниях, начавшихся во второй половине 1920-х годов ссылкой в Ташкент, и в описываемом этапе также шла вместе с ним. - Э. Б.).

Фронт. Август. Котел под Смоленском. В плену - 310 тысяч солдат и офицеров Красной армии, немцами взято в качестве трофеев около трех тысяч танков и около трех тысяч орудий.

Тыл. Август. Воспоминания М. Штейнберг (продолжение).

"А мы все шли. Конвой нас подбадривал: "Ну немножко, ну вот еще немножко. Вот дойдем до Днепропетровска и больше не будем идти пешком". Но в Днепропетровске не было никакого транспорта, чтобы нас грузить. Все эвакуировались, все было занято, все было переполнено.

И нам сказали, что надо пройти еще до Павлодара - это 140-150 км от Днепропетровска. И мы пошли. Немцы нас уже не догоняли. Да мы и не могли делать ни 70, ни 50 км в день. Мы и 30 не могли пройти. У меня такое впечатление, что эти последние 30 км мы шли неделю. И конвой чуть подобрел: бери сколько хочешь палок. Но палки съедали руки. У нас были страшные руки. Мы же бросили все свои вещи в начале пути, и ни у кого никакой тряпки не было, чтобы завязать эти кровоточащие раны".

Фронт. Август. Котел под Уманью. Немцами взято в плен 103 тысячи солдат и офицеров Красной армии, захвачено 317 танков и 858 орудий.

Воспоминания М. Штейнберг (продолжение).

"Как я шла... Как раненые собаки оставляют на снегу окровавленный след, так каждый шаг мой отпечатывался. На подошвах уже ни сантиметра кожи не было. Но мне казалось, что не очень больно - ощущение боли как-то притупилось.

...Нас подвели к вагонам - это были рудовозы. Это такие гигантские деревянные ящики для угля, а сбоку - узенькая лесенка. Но начинается эта лесенка на высоте человеческого роста, так как вагоны стоят на очень высоких рессорах.

Какая женщина могла так поднять ногу, чтобы взобраться на эту лестницу? Никто не мог. Не только я, но даже молодые женщины не могли. И тут конвой озверел. Стали вчетвером у двери вагона и толкали, били:

"Скорей, скорей!" Но когда мы ставили ногу на эту лестницу, то не было сил, чтобы поднять ногу на следующую ступеньку. И даже если нам удавалось подняться до самого верха лестницы, то уже не хватало сил, чтобы спрыгнуть внутрь вагона. Но что делать? Как-то спрыгивали. Прямо на рифленый пол рудовоза. Вагон наполнялся очень быстро. В первый момент мы не отдавали себе отчета в том, что в этом вагоне жутко тесно, что придется ехать в нем почти месяц, что в этих вагонах нет уборных, нет параши, что если начинаются женские функции (у многих они к тому времени еще сохранились), то негде помыться. И, что самое главное, на верху каждого вагона было устроено как бы седалище. Чуть ниже крыши было место, чтобы постелить доски. И вот на этих досках_ехали конвоиры - так что все свои отправления мы должны были делать у них на глазах. У нас еще не выработалась привычка не считаться с этим, еще убивало чувство стыда, еще мучились до предела, до конца терпели. Можно ли представить это? Большинство так ослабло, что не могло дожидаться ведра или параши - все делали под себя. И стояла ужасная вонь и грязь. Потом принесли ведра. Эти ведра должны были выносить через верх, а вагоны выше человеческого роста примерно на метр. Никто не мог поднять ведро на такую высоту, не на что было встать, поэтому становились на людей. Причем это не так, что вот человек встал, а другой встал ему на плечи. Уже никто не стоял - никто не мог стоять, поэтому просто ложились друг на друга. И когда кто-нибудь собирался вылить парашу, он кого-нибудь подтаскивал к тому, кто уже лежал, и клал этих двоих. Шаткая эта подставка из двух лежащих людей не всегда выдерживала, и поэтому ведро часто опрокидывалось не за стенку вагона, а внутрь, на нас".

Фронт. Август. Котел под Гомелем. Немцами взято в плен 78 тысяч солдат и офицеров Красной армии, захвачено около 150 танков и около 700 орудий.

Тыл. Август. Воспоминания М. Штейнберг (продолжение).

"Ужасно было и другое - быстро возникла вшивость. Так их много было, этих вшей, что когда вагон засыпал, люди шевелились, кипели, прямо как вода в кастрюле кипит. В вагоне было больше ста человек. Скамеек никаких не было. Поскольку дно было рифленым, то ни один человек не мог лечь на пол на протяжении всей дороги. Мы сидели в вагоне, как в камере: каждая из нас вдвигалась в следующую. Ноги при этом страшно затекали.

В вагоне была перегородка. За перегородку в первый же день положили умирающих. Положили мужчин в наш женский вагон в надежде на то, что мы будем за ними ухаживать. Перегородка была невысокой - два ряда сбитых досок, так что легко можно было перелезть.

В Кировоградской тюрьме сидела врач, Софья Викторовна. С ней сидел и ее отец - священник, отец Виктор. Отец Виктор сразу же попал в наш вагон за эту перегородку. Мы с Софьей Викторовной вдвоем кормили его и других умирающих. Мы брали их пайки и пытались заставить их есть, но почти никто из них уже есть не мог.

Тогда мы выносили эти пайки конвоиру и спрашивали, можно ли раздать их другим заключенным. Если он разрешал, то мы клали пайки на крышку ведра, и тот, кто хотел, брал. Хотели многие. Себе мы пайки не брали. Никогда. Ни я, ни Соня. И не потому, что мы не хотели есть, а чтобы не выглядело, что мы помогаем больным ради этих паек.

Из тех, кто был за перегородкой, никто больше трех дней не прожил. Перегородку эту скоро разобрали.

Первые три дня нас не кормили. Совсем. И почти не давали воды. На третий день нам сварили кашу из манной крупы. Сварили её в бочке из-под керосина или бензина. А приносили кашу в ведрах, на которых было столько грязи, что сомнение брало - а не бывшие ли это параши.

Трое суток я не ела, но эту кашу съесть не могла. Может быть, позже, через год, скажем, я бы эту кашу и съела, но в тот момент - нет. И не только я одна. И кроме того, снова возник вопрос: во что взять кашу? Приносили ее горячей. Чем есть? Как есть? У нас не было подолов, не было платков, не было ничего. У меня был, правда, бюстгальтер. Раздеться - значит догола раздеться на глазах конвоиров. Я сейчас не могу вспомнить, как этот вопрос разрешался. Есть прямо из ведра вагон не мог. Возле ведра могло есть пять, ну, десять человек. Да и ведра эти... Они так напоминали только что использованные параши! Это было хуже скотства, это было ужасно, ужасно. Но - ели. Ели не все, но многие.

Регулярной пайки сначала не было. Выдавали хлеб,нарезанный, конечно, без всякой хлеборезки - как получится. Мы страдали не столько от голода, сколько от жажды. Воды давали страшно мало. А ведь мы ехали в начале августа по Украине в жуткую жару. Только день на двенадцатый мы доехали до Урала: ночи стали очень холодными. Но дни все равно были очень жаркие. По ночам мерзли. Прижимались друг к другу. Все-таки спали, потому что были очень измучены. Продолжались женские функции, а помыться было совершенно негде. Мы жаловались врачу, что у нас просто раны образовываются. От этого многие и умирали - от грязи умирают очень быстро.