Тарьей Весос - Рассказы из сборника Норвежская новелла XIX–XX веков

• Название: Рассказы из сборника Норвежская новелла XIX–XX веков
• Автор: Тарьей Весос
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1974

Из сборника Норвежская новелла XIX–XX веков.

---

— Не можешь больше?

— Нет, — ответила она, — дай передохну маленько…

Турвил и Гунхильд уселись по обе стороны от нее.

Кристи было совестно. Старым людям надо знать, что они могут, а что нет. Так думала и Гунхильд, она сидела насупясь.

Солнце уже совсем скрылось. Все вокруг потускнело. Низкорослые сосны, болотная трясина и пушица словно тянулись к ветру, несущему сырость. Было еще сухо, не упало ни капли, но все готовилось к непогоде. Раскрывалось навстречу дождю, впитывая в себя влажный воздух, или съеживалось, чтобы укрыться от дождя, — ведь не все устроены на один лад.

Кристи и Гунхильд упрямо глядели в ту сторону, где был их дом. О чем они думали? Разве не знали, что дома народу хватает, есть лошади и уже в спешке увозят хлеб под крышу? Знали, да что толку? Их тянуло туда, к своим.

— Ну, пора! — сказала Кристи, и они снова тронулись в путь. Заторопились, стараясь шагать пошире. Турвилу-то было все равно, как идти, он мог бы и быстрее, но Кристи и Гунхильд так запыхались, что смотреть на них было тошно.

— Да наши уже возят, — брякнул он им напрямик.

Они посмотрели на него с презрением и ничего не ответили. Столько лет они трудились в круговороте времен года, что и не представляли себе, как могут дома обойтись без них. Без них все должно пойти вкривь и вкось.

Вдруг Гунхильд тяжело опустилась на камень:

— Ну, теперь мой черед…

— Хочешь пить? — подскочил к ней Турвил.

Раздобыли воды. Отдыхали долго, хотя Гунхильд сидела как на иголках. Здесь все ждало дождя, тянулось к нему, а дома, поди, зерно осыпается, до того сухое. Оно высохло еще сегодня утром, теперь-то они это понимали. Теперь это понимают и те, кто остался дома, понимают и досадуют, изо всех сил торопятся свезти хлеб под крышу, а они тут расселись и не могут двинуться с места.

Гунхильд разозлилась на свою беспомощность и сказала в сердцах:

— Никуда мы больше не годимся.

Потом старухи снова поднялись и пошли, но уже еле волоча ноги.

Они надорвались на первой половине пути. А ведь думают небось, что идут быстро! Домой! Домой! Поглядели бы на себя! Хорошо, хоть сами не видят, какие они жалкие, изнемогшие. А на лицах одно — скорее домой.

Турвил помогал им, как мог. Скоро они всей тяжестью повисли у него на руках. Навалились без спросу с обоих боков. Домой, домой! Он понял, что дальше ему на выдержать, и взбунтовался.

— Да куда вас несет! — прохрипел он и оттолкнул их от себя, а у самого сердце так и екнуло.

Они промолчали, и Турвил добавил:

— Сами видите, не дойти вам засветло, хоть убей.

— Да, да, — согласились они покорно. Остановились, но все равно рвались домой. Долговязые, тощие старые девы, совсем дряхлые.

Турвил сел наземь, отдуваясь, как после тяжелой ноши, в глазах у него потемнело, рот приоткрылся.

Вечерело; просто смех, как они долго добираются. Небо было все такое же. Дождь еще не шел.

Кристи и Гунхильд ждали его стоя.

— Сядьте! — скомандовал им Турвил и стал ждать, пока они смогут идти дальше.

— Эко дело, — фыркнула Кристи, — да когда-то я эту милю за полтора часа пробегала, как возвращалась с гулянок.

Он опять смягчился и потащил их дальше. Потихоньку. А дождь так и не собрался.

* * *

Кряхтя добрели они до опушки леса, откуда уже видно было их деревню. Смеркалось. Но, увидев свой дом, они сразу успокоились. И вздохнули сладко:

— Ну вот…

А на душе у всех троих разом стало легко и радостно: в овинах горели огни, во всех до единого.

Откуда ни возьмись, к ним вернулись силы. Но они не двигались с места, им хотелось постоять еще самую малость, посмотреть. Внизу под ними лежала деревня, было темно, но изо всех овинов лился свет и грохотали тяжелые возы с хлебом, въезжая по деревянным помостам в распахнутые освещенные двери. На полях виднелись люди с охапками снопов, и медленно покачивались розы.

Глядя на все это, Гунхильд сказала:

— Я прожила здесь всю жизнь.

А Кристи подхватила:

— И я. Меня привезли сюда, в Бёгренн, на третьем году.

И Турвил родился здесь и никуда не отлучался, но он еще так мало прожил на свете, где ему было тягаться с этими двумя. Он только чувствовал в душе такую же радость, что слышалась в их словах. Когда-нибудь и он сможет сказать как они.

Со старухами творились чудеса, их будто подменили.

— Пошли, пошли, Турвил, — засуетились они, словно теперь они ему помогали. Стали самостоятельные, уверенные. И заспешили вниз, мимо полей и огородов. Твердым шагом. Просто диво, усталость с них как рукой сняло. Обе сразу выпрямились. Никто бы не подумал, что ничего не стоит свалить их с ног, да таких разве свалишь! Они больше не опирались на Турвила, и он вздохнул свободнее, а глядя на своих, возивших хлеб при фонарях, и совсем взбодрился. От усталости и следа не осталось. Ему хотелось все заметить, ничего не упустить, все запомнить — уж больно необычный выдался вечер.

Они приблизились к дому. Кругом кипела работа.

— Слава богу, вернулся! — крикнул кто-то Турвилу на ходу.

— Перекуси чего-нибудь да ступай на подмогу.

Кристи и Гунхильд в этой кутерьме никто и не заметил, старухи не могли поверить своим глазам. Они выступили вперед и сказали громко и важно:

— А вот и мы. Видать, вы нас не дождались.

— Да, да, — отмахнулся кто-то рассеянно, — и ладно, что воротились.

Ничего не понимая, они нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Их место заняли другие, у кого больше сил.

— Иль не нужно хлеб убирать? — спросили они в упор.

Вокруг все были заняты работой. Наконец старухи поняли, что их отставили от дела. Они понурились, нахохлились, как птицы, на которых и без того были похожи.

— Поворачивайся быстрей! — крикнул кто-то Турвилу, и он кинулся в дом.

Через минуту он уже стоял в самом пекле, у проема, куда сплошным потоком текли снопы. Принимал сноп в руки и передавал его следующему, а тот, низко наклонившись, укладывал снопы крестовиной. Слой за слоем они поднимались все выше. На одной из балок покачивался фонарь. Через проем видна была другая, ярко освещенная часть овина, куда сваливали снопы с возов. Каждый поз возникал из темноты и въезжал под проливень света.

Кто-то прокричал оттуда:

— Ну как там, ничего?

— Ничего, — отозвались со двора.

— Слава богу, — сказал тот, кто спрашивал.

Это они о дожде. Он так и не пошел, хотя все притаилось и затихло в ожидании, и не поймешь, будет он или нет. Роса не выпала, иначе хлеб перестали бы возить. Да ведь когда на небе тучи, росы и не бывает. Только солома чуть-чуть помягчела на ощупь.

— Самую малость, — заметил кто-то, — не беда.

— Да сухая, сухая, можно было с утра возить!

— Что они там болтают? — не отрываясь от работы, проворчал лицом в солому укладчик снопов.

— Да говорят, колосья хорошо высохли.

Тем, кто принимал снопы, скомандовали:

— Как попадется непросохший сноп, откидывайте.

— Ладно, — отозвались они.

— Слыхали, что вам сказано?

— Слыхали, слыхали.

Поток снопов не останавливался. Два возчика ездили туда и обратно в темноте. Лошади, сменяя друг друга, появлялись в свете фонаря — то гнедая, то пегая, каждая со своей дорогой поклажей, несущей жизнь и людям и лошадям.

* * *

Кристи и Гунхильд, как две темные тени, слонялись в овине, мешали в общей спешке. Каждая из них за много десятков лет привыкла к отведенному ей месту на уборке хлеба. Ничего не могло быть хуже того, что стряслось с ними в нынешний вечер. Когда беспощадная правда стала им ясна, они опрометью бросились в овин, скрывая обиду, и принялись давать советы и распоряжаться.

Гунхильд заняла место у въезда, куда, покачиваясь на помосте, поднимались возы. Она запускала руку в солому и смотрела, нет ли сырых снопов. Проверяла каждый воз и разрешала им проехать внутрь.

— Хорош, вези, — приговаривала она на один и тот же лад.

Возчика так и подмывало прогнать ее, но он не смел обидеть старуху.

Кристи встала на укладку снопов. Раньше она всегда складывала их сама. Теперь тут был мужчина. Но разве можно на него положиться? Кристи возвышалась над ним, прямая и строгая. Никто не поверил бы, что всего час назад она себя не помнила от усталости. Она тыкала костлявым пальцем под нос запарившемуся укладчику и распоряжалась:

— Этот клади сюда.

— Ладно.

— А этот сюда.

— Да сам знаю, — с досадой отмахивался укладчик. Гора снопов все росла, и колючие колосья хлестали его по лицу.

Дом полнился хлебом. Хлеб тек в каждый двор. Темнота сгущалась, но тем ярче горели фонари, и возы отливали золотом, когда они, колыхаясь, вплывали в круг света. В поле еще работали, пока можно было различать копны. Турвил едва успевал поворачиваться в проеме, лицо у него разгорелось, покрылось потом. Снопы текли через его руки нескончаемой рекой. У соломы будничный, горьковатый запах, но зерна в колосьях спелые, тучные, и каждое несет в себе будущее.