Фаина Гримберг - Примула. Виктория

• Название: Примула. Виктория
• Автор: Фаина Гримберг
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-025162-9, 5-271-09502-9, 5-9578-1049-5

«Викторианская эпоха» занимает особое место в английской истории, являясь своего рода символом стабильности, могущества и процветания страны.

Расширение колониальных владений (Индия, Бирма, Кипр и др.), успешное участие в войнах (Крымская, Афганская, англо-бурская), начало карьеры одного из виднейших политиков XX века Уинстона Черчилля — вот лишь немногие «вехи» более чем полувекового правления «королевы-матери».

Новый роман известной современной писательницы Фаины Гримберг посвящён истории жизни и правления выдающейся политической деятельницы девятнадцатого века, английской королевы Виктории (1819—1901). В романе использовано большое количество малоизвестных материалов, особое внимание уделено родственным и политическим связям Ганноверской династии и Дома Романовых.

---

Положение в России Александры Фёдоровны на самом деле крайне проблематично. Единственный сын тяжело болен. В случае смерти Николая II престол переходит к его младшему брату, Михаилу Александровичу. Павел I разработал правила престолонаследования, а женщин он не любил. Но Александра Фёдоровна уже усвоила, что в России нет никаких законов и правил! Она во что бы то ни стало пытается добиться передачи престола старшей дочери, Ольге. Но Николай тогда не умер.

То, что несчастную внучку Виктории окружили весьма сомнительные личности, явилось, в сущности, закономерностью.

Витте продолжает вновь и вновь:

«...две дочери князя Николая Черногорского. Он их девочками отдал в Смольный институт, там на них очень мало обращали внимания. Они кончили курс, как раз когда император Александр III разорвал традиционные узы с Германией и союз с Францией был в зародыше. Тогда он за обедом, данным в честь князя Николая Черногорского, провозгласил знаменитый тост: «За моего единственного друга, князя Николая Черногорского». Тост этот, конечно, был провозглашён не столько по любви к князю Николаю, как для того, чтобы сказать всему свету: «У меня нет союзников, и я в них не нуждаюсь». С своей стороны князь Николай делал всё от него зависящее, чтобы заслужить расположение императора. Это расположение, впрочем, совершенно естественно вытекало из того, что князь Николай был князь рыцарского народа — черногорцев, из всех славян всегда заявлявших свою наибольшую привязанность к нам, русским. При таком положении вещей естественно, что император Александр III оказывал внимание кончившим в Смольном институте черногорским княжнам. Этого было достаточно, чтобы явились из царской семьи женихи.

Ведь в это время у нас всяких Великих князей размножилось целое стадо. Слабогрудый Пётр Николаевич, младший сын Великого князя Николая Николаевича (главнокомандующего в последнюю турецкую войну), женился на черногорке № 1, а принц Юрий Лейхтенбергский, третий сын Великой княгини Марии Николаевны, женился на черногорке № 2. Но последний, женившись на черногорке № 2 (вторым браком), продолжал свою связь с куртизанкой за границей, где большею частью и проживал. Такое его поведение, конечно, не могло нравиться такому в высшей степени нравственному человеку, как Александр III, и, я помню, как-то раз на общем приёме представляющихся он спросил одного из представлявшихся, приехавшего из Биаррица, много ли там русских. Он ответил и указал, что там, между прочим, находится принц Юрий Максимилианович, на что государь заметил: «А, и он там полоскал своё поганое тело в волнах океана». Впрочем, должен сказать, что Юрий Максимилианович был, в сущности, безобидный человек и совсем недурной, это тип Великих князей последних формаций. Итак, благодаря Александру III черногорки были пристроены за второстепенных Великих князей, и этим бы при Александре III всё бы и кончилось, но вступает на престол Николай II и женится на Alix.

Молодая императрица встретила со стороны императрицы-матери и русских Великих княгинь самый радушный приём и сердечное отношение, но не такое отношение, как к императрице. А ведь она — императрица. Только черногорки не только гнулись перед нею как перед императрицей, но начали проявлять к ней бесконечную любовь и преданность.

Как раз императрица заболела какою-то желудочною болезнью; черногорки тут как тут, её не покидают, устраняют горничных и сами добровольно принимают на себя эту неприятную в подобных болезнях обязанность. Таким образом они втираются в её фавор и делаются её первыми подругами. Покуда государь не разошёлся, это было не особенно заметно, но, по мере того, как он начал расходиться и императрица-мать начала терять своё влияние, влияние черногорок всё усиливалось и усиливалось.

Конечно, прежде всего явилось у них желание раздобыть побольше денег...»

Много говорилось о влиянии, о дурном влиянии императрицы на русскую политику. Но возможно также говорить, что это ничем не ограниченное русское самодержавие сформировало характер императрицы и закономерно толкало её на поддержку самых крайних и реакционных политических тенденций.

Витте продолжает снова и снова:

«Может быть, далее мне придётся говорить о черносотенном движении, которое сыграло уже громадную роль в нашей революции и анархии, но теперь должен оговориться тем, что партия эта сыграет ещё громадную роль в дальнейшем развитии анархии в России, так как в душе она пользуется полной симпатией государя, а в особенности несчастной для России императрицы и имеет свои положительные и симпатичные стороны. Эта партия в основе своей патриотична, а потому при нашем космополитизме симпатична. Но она патриотична стихийно, она зиждется не на разуме и благородстве, а на страстях. Большинство её вожаков — политические проходимцы, люди грязные по мыслям и чувствам, не имеют ни одной жизнеспособной и честной политической идеи и все свои усилия направляют на разжигание самых низких страстей дикой, тёмной толпы. Партия эта, находясь под крылами двуглавого орла, может произвести ужасные погромы и потрясения, но ничего, кроме отрицательного, создать не может. Она представляет собою дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью, клеветою и обманом, и есть партия дикого и трусливого отчаяния, но не содержит в себе мужественного и прозорливого созидания. Она состоит из тёмной, дикой массы, вожаков — политических негодяев, тайных соучастников из придворных и различных, преимущественно титулованных, дворян, все благополучие которых связано с бесправием и лозунг которых — «не мы для народа, а народ для нашего чрева». К чести дворян, эти тайные черносотенники составляют ничтожное меньшинство благородного русского дворянства. Это — дегенераты дворянства, взлелеянные подачками (хотя и миллионными) от царских столов. И бедный государь мечтает, опираясь на эту партию, восстановить величие России. Бедный государь... И это главным образом результат влияния императрицы».

Надо отметить, что российские мемуаристы крайне редко вспоминают о том, что Алиса Гессенская — внучка королевы Виктории. Но ведь и правда то, что Алиса уже в юности должна была отличаться (и отличалась) убеждениями несколько двойственными. В конце-то концов её двоюродным братом является кайзер Вильгельм, милитаризм которого пугает даже бабушку Викторию. Именно из германской идеологии Алиса — Александра Фёдоровна заимствует для себя идеи необходимости войн; и, разумеется, эти войны должны быть победоносными. Император и императрица крепко держатся друг за друга в обстановке всеобщей нелюбви к ним обоим; и, словно магнитом, притягивают в своё ближайшее окружение людей необразованных, посредственных, одиозных; военных деятелей типа Куропаткина, фактически проигравшего русско-японскую войну, или адмирала Алексеева, вообще мало смыслившего в военных действиях. Впрочем, государыня уже отлично усвоила, что Россия — не Англия бабушки Виктории. Это в Англии и королева, и парламент — всё это для народа. В России, напротив, народ — для покорного исполнения прихотей правителей и аристократии. В России солдату не платят жалованье, он — отнюдь не «наёмный лев». Российский солдат — своего рода «подневольный лев». Для того чтобы выигрывать войны, достаточно не щадить его и тысячами подставлять под пули. Но ни русско-японскую, ни первую мировую русская армия не выиграет; она не готова к ведению активных военных действий, она всё более готова к сопротивлению самому институту Российской империи. К середине двадцатых годов двадцатого уже века российскую армию зажмут в крепкий ежовый кулак тренинга. И она выиграет вторую мировую!..

Но почему всё-таки вокруг императора и императрицы, в их самом ближайшем окружении, клубились концентрированно всевозможные Вырубовы, черногорские княжны, Куропаткины и проч., во главе с Распутиным? Пожалуй, объяснить это не так уж трудно. И Николай Александрович и Александра Фёдоровна, люди недалёкие и чрезвычайно одинокие (мы уже об этом много раз упомянули, но это очень важное обстоятельство), охотно раскрывают свои простые (скажем так, плоские) сердца навстречу самой простой, самой плоской и пошлой лести.

Витте продолжает снова, снова и снова:

«...Особая милость государя выражалась тем, что министра после доклада приглашали завтракать. Старых министров, т. е. министров отца, или совсем не приглашали, или приглашали весьма редко. Министр иностранных дел граф Муравьев и Куропаткин (в первые годы своего министерства) в этом отношении пользовались особым вниманием, они приглашались постоянно.

Первый нравился своими забавными, хотя весьма плоскими, шутками императрице, а второй — по благоволению государя, но для таких приглашений одного благоволения государя было недостаточно, нужно было хотя маленькое расположение Её Величества, и Куропаткин это тоже скоро понял.