Виктор Потанин - Мой муж был летчик-испытатель

• Название: Мой муж был летчик-испытатель
• Автор: Виктор Потанин
• Издательство: Метагалактика
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1995

Повесть из альманаха «Метагалактика» № 1 (1995)

Художник Алексей Филиппов.

http://metagalaxy.traumlibrary.net

---

— Бабушка, ты сказку мне обещала.

— Да какую же сказку? Давай лучше я тебе Некрасова почитаю.

— Нет, сказку, — упорствует Коля.

— Уважь ты, Нюра, парня… — тетя Тоня, когда у нее хорошее настроение, называет мать просто по имени, и той это нравится. Вот и теперь понравилось.

— Ну хорошо, — улыбается мать. — Ты, Тоня, подскажешь, если собьюсь где или заеду не туда. Значит, так: как сама когда-то слышала, так и рассказываю. В стародавние годы жили да были муж с женой. И рос-поднимался у них мальчик Коленька. Смотрели на него родители и радовались: какой он приветливый со всеми, ласковый, обходительный. А Коленька уж читать умел и писал несколько слов и собачку держал при себе, которую сильно уважал…

— Кустика! — хлопает Коля в ладоши…

— Ну почему же… — тянет задумчиво мать.

— Да не хитри ты, Нюра, я и то поняла, что на ходу выдумываешь. Если забыла все, то рассказала бы ему о божественном. Это же очень хорошо — о божественном! — У нашей гостьи заблестели глаза. Она гладит Колю по голове: — Я тебе, батюшко мой, расскажу про чудеса, которые творил преподобный Серафим Саровский. Очень хороший, отзывчивый был старичок. Всю жизнь добро делал, за веру страдал и боролся, а перед самой своей смертью обратился к близким своим: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем скорбите, придите да, припав к земле, как к живому, мне и расскажите. Как с живым со мной говорите, и услышу вас, и скорбь ваша пройдет…» — Тетя Тоня обвела всех глазами, по лицу у ней шло сияние, и заговорила торжественно, как будто читала молитву: — И все сбылось это, милые мои, даже больше того, преподобный старец стал ко многим во сне целителем являться. К примеру, у человека желудок страдает, он по животу легонько стукнет ладонью, и, глядишь, проснется человек, а у него уж желудок здоровый. А если рана на теле — преподобный прикоснется к ране рукой, и сразу заживет рана, останется только сухая пленочка, как луковое перо…

— Ох, Тоня ты наша, — вздыхает мать. — Легковерная ты. Всему веришь и каждому хочешь помочь. А когда умрешь, то, наверно, и твои мощи будут нетленны. Ты же святая у нас.

— Не надо, Анна Петровна, — мрачнеет гостья. — Зачем ты меня высмеиваешь. Это дьявол заходит в тебя, а ты и не замечаешь. У этого гада много, ох, много лиц. А забота только одна — вредить да мучить людей. А мучить-то есть за что, потому что все мы грешны. Вся деревня грешна. Одна только праведница у нас — Вера Черняева, мученица. Ее недавно на небо ангелы поднимали…

— Как это ангелы?! — вскинула голову мать.

— Расскажите, пожалуйста, — попросила моя жена, а мать почему-то нахмурилась:

— Опять ты, Тоня, шутишь.

— Нет, не шучу. Такими делами не шутят, — обиделась тетя Тоня. — Встретила на днях Катерину, а та в голос ревет: раньше, мол, у моей девки ноги отнялись, а теперь разум. Твердит Верка, что ее брали на небо в какой-то там аэроплан, что ли… Нет, не так… Ну подскажите давайте, вы же газеты читаете, там много про это. Прилетали к Верке эти самые… Нет, не могу выговорить, хоть убивайте меня…

— НЛО, что ли? — смеется моя Валя. — Сейчас это модно. Все помешались на летающих тарелках, на гуманоидах — просто смешно.

— Нет, не смешно, — возразила тетя Тоня. — Было бы смешно, так Катерина не причитала бы. И ты, хозяин, не веришь? — Гостья испытующе посмотрела на меня.

— Наоборот, верю! Я верю, тетя Тоня, в то, что на земле все же будут совсем другие люди — красивые, умные и счастливые. И опять колокольный звон поплывет по равнинам, и каждый будет любить другого, и у детей наших будет высокая мечта. Вон и Вера, пожалуй, о таком мечтает — раз потянуло ее в небо, в эту тайну, в эту высоту…

И тут гостья перебила меня:

— Она ведь не одна туда подымалась, а собачонку с собой брала. Вот какое дело, дорогие мои. Одна бы еще ничего. А собачонку-то зачем? Или уж такой праведный этот Кустик?

— А ты самое главное нам не сказала, — теперь я сам ее перебил. — Видел ли еще кто те тарелки-то? НЛО?

— А как же! Такие вот большушшие, в два обхвата. И красного цвета, и чуть с желтизной. Они над бором покружились да полетели, а потом два шара куда-то отправились, а третий-то полетел на деревню. Подлетел поближе, и люди увидали, что он ужался. Но ненадолго. Потом надулся опять и вытянулся, а сбоку вышли какие-то крылышки. То ли коршун теперь большой, то ли какой самолет. А потом этот самолет закружился над Катерининым домиком. Вы что — не верите?

— Верим, Тоня, верим, — усмехнулась мать.

— Ну ладно тогда. А на крылечке-то Верка с Кустиком сидели, семечки лузгали. Верка-то частенько сползает с кровати и по-лягушачьи прыгает. Как подтянется на руках, а потом прыг да скок. Так и допрыгивает до крылечка.

— Ты о деле, Тоня, говори, — засмеялась Валя. — У нас дыханье уже замерло, а ты нас куда-то уводишь…

— Я не увожу, я просто наблюдаю за вами. Вроде не сильно верите? Неуж не обидно? Так вот, этот шарик подлетел прямо к домику. Покачался немного и остановился на месте, бес. А разве не бес? Нас давно батюшка предупреждал, что скоро Антихрист заявится. А когда это будет, никто знать не может. Но надо бороться…

— Так это же борьба невидимая, — заметила осторожно мать. — Этот недруг твой всегда борется с Богом. Но это там, высоко и далеко, потому мы и не замечаем. — И вдруг загадочно улыбнулась и вышла из комнаты. Пока ее не было, Тоня молчала. Наконец мать зашла и принесла полную тарелку спелой клубники.

— Угощайтесь! Нынешний урожай. В прошлом году посадила пятнадцать кустиков, а нынче образовалась плантация. А плоды-то! Вы замечаете? Только бы смотрел, а не ел.

— Красота-а, — согласилась наша гостья, — вот такой же кругленький, красноватенький и был тот шар. И свет от него — на пять верст…

— А разве дело было не днем? — спросил я на всякий случай.

— Не днем. Вечерело уже. Потому Верка и выползла подышать. И вдруг наша Верка поехала вверх. Но не прямо, а какими-то кругами да кругами…

— Ты сама это видела? — спросила мать.

— Нет, милая моя. Мне сеструха ее рассказывала. Нинка только в ограду зашла и сразу оцепенела. Бывает так — оцепенеет человек — и ни слова от него, ни полслова. Ей бы к Верке броситься да сохватать бы ее, а ноги в землю вросли. Зато глаза все видят и замечают. Они и заметили, как шар пополам надломился, и в этот просвет свет хлынул, да какой, милые мои, свет! А потом в проеме высокий человек появился. А одежка на нем как чешуя.

— А руки-то хоть были у него? — засмеялся я.

— Ох, Владимир Иванович! Я думала, ты серьезный, самостоятельный, а тоже ляпнешь — хоть стой, хоть падай. Да разве можно без рук! Нинка их хорошо разглядела. Руки-то у них, милые мои, каки-то неуклюжи да длинные, почти что до пят. Правда, правда. До пят, как у обезьян. Ты видал их, Владимир Иванович, обезьян-то?

— Видел, конечно, — успокоил я гостью.

— А раз видел, то и представишь. А на пальцах у них кожаные рукавицы.

— Как же она разглядела, что рукавицы? — смеется Валя.

— Это уж не наше дело. Раз говорит, надо верить. Да и Нинка честная у нас, никогда не соврет. Ну вот смотрит она и кричать не может. А потом почувствовала, что тепло пошло. И в ноги ударило, и по щекам, и кричать, повторяю, не может. А Верка-то все подыматся да подыматся, и Кустик у ней на руках. И вот уж закрылся проем, и полетела наша девка, и собачонка при ней…

— Значит, это был самолет? — спросила мать.

— Да кто оно! Сама не пойму я. А потом Нинка видит — они опять сидят на крыльце. Незаметно так… Налетались, видно, и вниз опустились.

— Ну и что с Верой там было? Наверно, чаем ее напоили? — спросила с ехидцей Валя, и гостья это сразу почувствовала, сердито поджала губы:

— Я могу и замолчать. Могу и вовсе уйти, если вы меня какой-то погремушкой считаете.

— Не обижайся, Тоня, — успокоила ее мать. — Никто тебя пока не обидел. Просто чудно это. А может, ты пошутила?

— Нет, миленькая! Я шуток не люблю и сама шутить не умею. И я точно знаю — Верку брали к себе эти… ну как их?

— Назови! — засмеялась мать.

— Ты назови, так и я назову, — ответила гостья уклончиво. — Я ведь тоже сперва не поверила. Но Нинка даже заплакала. Как не поверишь? Слезы катятся, как ранетки…

— После этих слов мы все засмеялись. Надо же так сказать — как ранетки. И конечно, гостья еще больше обиделась.

— Гогочете-то вы хорошо, да напрасно. Надо мной, конечно, можно хохотать, а над Веркой — нет, не советую. Как она живет — врагу не пожелаю. А тут хоть маленько девку порадовали. На небо свозили да обратно спустили.

— Значит, вы все же настаиваете? — удивилась Валя и переглянулась со мной. В зрачках у нее образовалось веселое колыханье. Но тетя Тоня ее осадила:

— Ты, Валюша, вижу, не веришь. Как хочешь, я не настаиваю. А я так не могу. Это последнее дело — человеку не верить. Да и Верка сама мне подтвердила. К ней даже из школы математик заходил, Дмитрий Захарович…