Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

• Название: Обитель милосердия [сборник]
• Автор: Семён Данилюк
• Жанр: Детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-1-77192-227-2

Эту книгу я посвящаю людям, благодаря которым не стал брачным аферистом, тунеядцем, маньяком-насильником, вором в законе, не страдаю хроническим алкоголизмом и не скатился на путь измены Родине.

Все эти врождённые пороки мой отец, человек редкой проницательности и удивительного педагогического чутья, разглядел во мне ещё в дошкольном возрасте, когда я забил свой первый в жизни гвоздь. Забил я его в новенький радиоприёмник.

Справедливо полагая, что скверну необходимо выжигать на корню, отец энергично взялся за моё воспитание, за неимением каленого железа используя добротный солдатский ремень.

Если я до сих пор не отбываю наказание в колонии для особо опасных преступников, не состою на учётах как алкоголик и наркоман, не завербован иностранной разведкой и не скрываюсь от уплаты алиментов, то всем этим, как видно из изложенного, я обязан отцу.

Поэтому публикуемый сборник я посвящаю как отцу, так и маме, которая, не обладая педагогическими талантами мужа, так и не поняла, какой мрачный клубок пороков гнездился в душе её сына, и растила меня как обыкновенного ребёнка, каковым я вследствие этого и оказался.

---

Меж тем второй месяц на излет пошел. Начала я сама с собой психотерапию: выбрось, мол, из головы. Тем более будущего здесь изначально не было. Что ж пустые слёзы лить? Наоборот, радуйся, что ни разу не застигли. А то бы новый срок схлопотала. И вообще всё, что свершается, к лучшему: из ниоткуда пришло, в никуда уйдет. Здорово я себя укрепила. Прямо якорем!

К вечеру — гудение. Сердце захолонуло, якорь сорвало, как не бывало, ноги сами к калитке понесли. Вся терапия, само собой, разом с меня слетела. Даже в голову не пришло, что это могут оказаться лагерные — по мою душу.

И точно — знакомый газик подъехал. И в нем всего один человек — Медведик. Оказалось, Володька ногу сломал. Так Медведик, чтоб ко мне приехать, научился сам машину водить. Это он мне после сказал. А в тот момент хотела для порядка отсобачить. Только он как шел, так, не останавливаясь, подхватил меня вытянутыми руками и понес перед собой. А в доме даже на пол не поставил. Приблизил глаза в глаза и…

Дыхание тёти Оли сделалось прерывистым, взор замутился. Вялые щечки зарумянились, по лицу забродила томная улыбка. И это в шестьдесят четыре! Каким же сладким призом становилась она для мужчин, которых любила в молодости.

— Что дальше-то? — некстати поторопил я.

Тетка вздрогнула, смутилась.

— Что могло быть дальше? Пропала тётка. Я ему в ту ночь впервые о себе рассказала, чтоб понимал, какой чумной заразы коснулся, и — бежал, пока не поздно.

Глазищи ее потеплели:

— Не убежал, конечно. Не того калибра мужик. Медведи, говорит, к чуме невосприимчивы.

Тётя Оля хмыкнула растроганно.

— С тем и простились на две недели. То есть это я думала, что на две недели. Забыла влюбленная баба, что нельзя жить надеждами. На другой день поехала на своей Алке в лагерь — сдуру верхом. А та — даром что кляча — с чего-то понесла. Мне после в больнице объяснили, что чудом жива осталась.

И бывают же подарки судьбы — после больницы освободили. Приехала в Караганду к врачихе своей. И что думаешь? В самом деле приняла. И дочка ее меня не забыла — на шею кинулась. Ещё и в больницу к себе нянечкой пристроила. Она же мне и жильё подыскала. Нет, что ни говори, а если человек настоящий — он во все времена настоящим остается. А кисель — всегда кисель.

— А как же?!.. — в нетерпении перебил я.

— О чем ты? — тетка усмехнулась. — Я ж пораженная в правах. И ты хотел, чтоб я к директору комбината заявилась: мол, вот она, ваша нечаянная радость. Одно дело Метка, где никто не видит, и совсем иное среди злых глаз. Правда, Медведик клялся, что вдовец и что будет ждать. Так ночью в чем не поклянешься! Нет уж, не в моих правилах других подставлять.

Тётка глянула на ходики — вот-вот должна была забежать на обед Верочка — и принялась сгребать рассыпанные бумаги обратно в конверт. Должно быть, вид у меня был совершенно разочарованный. Тётя Оля смилостивилась.

— Он меня сам разыскал, — небрежно сообщила она. — Прямо в больнице на глазах у всех подлетел и тряхнул так, что косынка с головы свалилась. «Где ж ты пропадала, стерва?» Думала, прибьет прилюдно. Лицо пунцовое, губы дрожат, глазки навыкате. После выяснилось, что он к моему освобождению руку приложил и, когда не появилась, чуть ли не в розыск объявил. В общем, сгреб в охапку и поволок к себе в берлогу, то бишь в квартиру.

Тётя Оля отчего-то вновь углубилась в обе свои фотографии. А я с нетерпением жду: если о самом Медведике среди родственников смутные разговоры ходили, то почему и как тётка с ним рассталась, никто толком не знал.

В тётке умерла актриса — усиливая эффект, затягивает и затягивает паузу. И, только когда от тишины начинает звенеть в ушах, выдавливает:

— Вот и от него у меня даже фотографии не осталось. Так внезапно всё произошло. Три года прожили вместе. Я уж в судьбу была готова уверовать — будто человеку за несчастья обязательно должно воздаться. И считала, воздалось. Наивная! Как-то вечером возвращаюсь с работы, вижу у подъезда газик, а в нем Володька за рулем. Сразу недоброе почуяла. Он тоже меня увидел, выскочил:

— Ольга Михайловна, поторопитесь, вещи уже в машине.

— Какие еще вещи?

Метнулась наверх, в квартиру. Медведик на диване сидит.

Открыла было рот, чтоб закричать: что, мол, за дела за моей спиной? Но по тому, как он поднялся, поняла: нет времени на бабьи истерики.

Протянул мне листок.

— Здесь адрес моего друга. В Киеве всё может. Он тебе уже комнату выделил и с работой всё организует так, что никто вопросов задавать не станет. Билеты на поезд у Володьки. Он и поса дит.

Обхватил меня, приподнял как когда-то — глаза в глаза. И такую я там тоску разглядела, что можно и не спрашивать. Всё-таки пролепетала:

— Неужели и до тебя добрались?

Медведик насупился:

— Только не вздумай написать. Когда всё уладится, сам приеду.

— Так и не приехал! — тоскливо выдохнула тетка. — Я потом рискнула — врачихе своей черканула. От нее узнала, что арестовали их с Володькой чуть ли не на другой день после моего бегства — за вредительство. Какой-то безумный план не выполнил. А еще через два года звонок в квартиру. Открываю, а там врачихина дочка подросшая стоит. Мать от перитонита умерла, так эта стервочка ко мне сиганула. Так и приросла на всю жизнь. Тётка намекающе ждет. Я уже давно догадался. Но, чтоб доставить ей удовольствие, делаю изумленные глаза:

— Неужто Верочка?!

Тетя Оля, довольная удавшимся розыгрышем, кивает.

— А о Медведике так больше и ничего? — со слабой надеждой напоминаю я. — Может, всё-таки?…

— Сгинул, — тетка посмурнела. — Это у птичек-невеличек вроде меня шанец какой-никакой оставался, а как медведю на лагерной баланде выжить? Да с его-то шатуньим норовом!

Она угрюмо скрежещет зубками.

— Какое племя под корень вывели, сволочи! Зато теперь сплошное быдло свинячье жирует. Вот они, племяш, зигзаги истории. — с привычной ностальгией оглаживает томик Ленина. — Всего-то трех-четырех лет ему не хватило. Совсем в другой стране жили бы!

На этот раз я не спорю. В шестьдесят восьмом сам был в том же уверен.

— А еще я им Мишку Кольцова никогда не прощу! — внезапно выпаливает тётя Оля.

У тётки серьезный счет к советской власти. Нынешних властителей она считает сталинскими последышами, извратившими ленинские идеи, и ведет с ними непримиримую борьбу. На ее счастье, советская власть об этом не догадывается и не мешает ей тихонько стариться в чистенькой комнатенке на Владимирской, под любимыми киевскими каштанчиками.

Золотой мальчик

На всё про всё оставались жалкие три недели. Три недели из трёх месяцев после дембеля.

Еще в армии Игорь Владимирович отвел себе этот срок, чтоб оформить накопленные сюжеты в рассказы и повести и разослать их по журналам.

По возвращении домой, полный радостного нетерпения, принялся он за работу. С азартом, какого не знал прежде, набрасывался на чистые листы бумаги. Два месяца, превозмогая соблазны, просидел, закрывшись в комнате.

Увы! Предвкушение успеха обернулось душевной мукой. Юнцом, стоило остаться одному, воображение захлёстывало его, так что едва находил время наспех записать обрывочные пометки. А чаще не находил вовсе. Слишком сладкими, волнующими были мечтания, в которые погружался, чтобы отвлекаться на ручку и бумагу. И удивительные истории и образы, заслонённые новыми, забывались. А эти новые растворялись среди следующих. Это огорчало, но не пугало. Казалось, избытка им не будет. Всего-то надо наконец заставить себя сесть и записать.

Он заставил. Спустя пять лет. Но что-то надломилось за эти годы душевного простоя. А главное, фантазия, сладкая и верная, казалось, подруга его, испарилась. Быть может, перелетела к другому, более усердному.

Всё-таки он написал с десяток рассказов, наброски к пьесе. Но сам видел, что всё это не дотягивает до серьёзного уровня. Даже лучшее требовало переделки или правки. А сил на кропотливую работу после двух месяцев разочарований более в себе не находил.

Вчера, правда, проблеснул недурной этюд, — Игорь Владимирович самодовольно улыбнулся и потянулся перечитать.

— Игорёк, иди обедать! — крикнула из кухни мать.

Игорь Владимирович в сердцах захлопнул тетрадку, убрал ее в ящик и выскочил из-за стола. Задержался у зеркала. Там отразилась высокая гибкая фигура. «И чего девки во мне находят? Плечи могли бы быть пошире, да и голова мелковата. Будто у ихтиозавра», — ненароком подумал Игорь Владимирович, с удовольствием разглядывая тонкие чистые черты лица.

Из кухни вновь донесся призывный крик матери.

— Да иду же! — Игорь Владимирович раздраженно отбросил расческу.

В коридоре столкнулся с вышедшей из гостиной младшей сестрой. При тусклом свете сорокаваттной лампочки лицо сестры показалось бледнее, чем обычно. Она нервно потерла длинными пальцами виски и прошла на кухню, словно не заметив брата. После последней ссоры они перестали разговаривать.