Александр Морозов - Центр

• Название: Центр
• Автор: Александр Морозов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00697-6

Вызывающее сейчас все больший интерес переломное время начала и середины шестидесятых годов — сложный исторический период, на который пришлись юность и первый опыт социальной активности героев этого произведения. Начало и очень быстрое свертывание экономических реформ. Как и почему они тогда захлебнулись? Что сохранили герои в себе из тех идеалов, с которыми входили в жизнь? От каких нравственных ценностей и убеждений зависит их способность принять активное участие в новом этапе развития нашего общества? Исследовать современную духовную ситуацию и проследить ее истоки — вот задачи, которые ставит перед собой автор этого романа.

---

Не доходя до площади, она усадила его на какую-то скамейку, неизвестно почему выросшую из асфальтовой почвы на отшибе от скверов и прочих бульваров, она села рядом, прижавшись к нему, и молча слушала его ораторскую ярость, глядя не на него, а прямо перед собой.

— Что с вас спрашивать! — вопрошал в пространство Карданов, — когда даже мы, мужики, ничего не можем? Наука развивается сама по себе, информационный взрыв глушит осмысленные речи, а мы только старимся и пишем статьи. Единственная форма самостоятельного деяния — изменять женам, да и то только для тех, у кого таковые имеются. Высшая форма благородства — постараться сделать так, чтобы жена ничего не узнала.

— Дура я, что дала тебе говорить. Вечное пижонство… Надо было сразу сказать, что ключ от номера у меня с собой. В конце концов, имею же я право…

— А ее не обвиняй, Мариночка. Она женщина — существо слабое, неразумное. А виноват я, я виноват тем, что не стал большим начальником, не сделал единственного, что явилось бы для нее доказательством, так сказать, демонстрацией превосходства моего образа бытия. Я виноват, что пренебрег доказательствами, а почему она должна верить под слово? Нормальные люди всегда требовали, чтобы ты сотворил чудо, ну, например, стал большим начальником, а вот тогда пожалуйста, тогда они могли принять и твою аргументацию. Я не продемонстрировал ей, что за моими ценностями стоит сила. В этом я виноват. И перед ней и перед этими ценностями.

— Витя, тебе завтра много надо работать? Или ты уже свободен?

— Нас было четверо плюс-минус десять, я не помню точно, но, кажется, четверо. И мы владели истиной. Прошло столько лет, и кто нам теперь поверит? Если у тебя не хватило духа заставить других тебя выслушать, то кто поверит, что истина была на твоей стороне?

— Почему «была», Витя?

— Потому что истина есть функция от времени и силы духа. Я не жалуюсь, нет, ты не думай, в моей жизни было самое ценное и редкое, со мной была истина. И ее технический секретарь — ясновидение. Я понимал все, к чему ни прикоснусь, это было как во сне. Я не собирал доказательств, но время работало, а мы не умирали, и оно перестало замечать нас. Оно просто перестало с нами считаться. Кто же знал, что возможность действовать дается не навсегда? Нас об этом никто не предупредил. Все произошло само собой, а теперь ты спрашиваешь о том, на что я должен был дать ответ двадцать лет тому назад. Вот так же ночью мы сидели на скамейке, летом или в конце весны, мы могли тогда не спать трое суток подряд, нас было четверо или что-то около того, и никто из нас тогда еще не прикасался к алкоголю, мимо шли в вечном поиске «огонька» ночные благодушные пьянчуги, и среди темноты белели даже женские юбки. Но никто нас не предупредил, что истина уходит от тех, кто не может вытолкнуть ее на сцену. Ты думаешь, истина — это треугольник абэцэ? Я не спорю — это великое таинство, треугольник абэцэ, а тем более его конгруэнтность треугольнику а прим, бэ прим, цэ прим. Но истина в том, чтобы заставить людей включить теорию подобия треугольников в школьные учебники. Чтобы они поверили, что это действительно важный элемент их собственного мышления.

— Ты совершенно протрезвел, вот что плохо. Ты не сможешь уснуть до утра, я знаю, у меня так бывало, это усталость.

— Это классовое чутье, девочка, — сказал Карданов, поглаживая ее по плечу. — Ты ведь, кажется, слегка номенклатурная девочка, а?

— Это тебе Петер сказал?

— Брось, Марина, стал бы Петер меня посвящать? Он бы и сам не прочь завязать ближние бои на дальних подступах. Я же тебе говорю: классовое чутье. Вот мы в МГУ все тогда учились, ну и все в общем-то как все: вместе и сдавали, а когда и заваливали кое-что. Ну а лет через пять про одного слышу: он каким-то уже советником в одной отнюдь не слаборазвитой европейской стране. А лет через десять про другого: он-де уже директор крупнейшего издательства. Вначале мы так и сяк рядили, откуда, мол, пробивнуха такая открылась. А потом я на фамилии их внимание обратил и сопоставил с некоторыми активными участниками гражданской войны. Вот и получается, как с сыном Алексея Максимовича Горького, которого знаешь как называли? Советский принц.

— Ну а я тут при чем?

— Лет тридцать я на эти дела в упор смотрел и не видел. Свои ж все ребята, думал. Ну повезло одному больше, другому меньше… пить, значит, меньше надо было. А потом гляжу, нет, на одном уровне одни шарики по кругу мчатся, на другом — другие, на третьем — третьи. А чтобы между уровнями — шалишь, брат, не здорово разбежишься. А таланты… что ж таланты, если уж такой вундеркинд, ступай в цирк выступать. Хотя и там династия Дуровых чуть ли не с наполеоновских войн все захватила.

— Витя, Витя, я же скромнейшая из скромных. И пред тобой почти безгласна.

— А почему это именно тебя взяли сюда на оргдела? Я понимаю, конечно, что такая поездка не предел мечтаний, но и желающих все-таки нашлось бы предостаточно. Ну пусть умненькая, симпатичненькая, кандидатик свеженький, да ведь по всем этим позициям почему же именно на тебе сошлось? С одной стороны, просто неплохо время проводишь — хлопоты-то пустяшные. А с другой стороны — тут тебе и обкатка молодого кадра, тут и светила на равных с тобой, и неограниченные возможности образования и укрепления полезных на будущее связей.

— Так ведь я же с тобой весь вечер. А не с «полезными».

— Вот-вот, дошли и до меня. И сразу ведь ясно, что ни черта ты не опасаешься, никакой Веры Леонидовны, хоть она и начальник тебе здесь. И Петера с Вячеславом можешь в упор почему-то не замечать. А ведь такими мальчиками другая бы на твоем месте еще подумала бы, пренебречь ли? А со мной знаешь почему ты пошла? А мне тоже, как и тебе, ничего  с п е ц и а л ь н о  от них не надо. Вот тут мы с тобой равны. И вот именно это обстоятельство всегда сбивало с толку некоторых распределителей кадровых забегов: а на каком основании?

— И на каком же?

— А на таком, что никаких оснований для этого не требуется. Еще эпоха Ренессанса открыла, что достаточно быть человеком, чтобы чувствовать себя равным среди людей. Ладно, закрыли тему. Во сколько завтра симпозиум?

— Знаешь что? Орготдел договорился с местными товарищами, они дают большой стационарный магнитофон, и весь симпозиум будет записан на пленку. Если завтра проспишь, я передам пленку тебе. Прослушаешь, расшифруешь нужные куски, если там будет что интересное, а потом вернешь ее мне.

— А если я просплю и тебя?

— Тогда я передам тебе пленку в Москве.

Они дошли до гостиницы, их впустили внутрь, лифт был уже отключен, и они пешком поднялись на четвертый этаж. В дверях кардановского номера торчал ключ, он толкнул дверь, она открылась, и Виктор жестом руки пригласил Марину войти впереди себя в темную комнату. Но она покачала головой и сказала:

— Нет. Я не хочу. Ты большой мастер ухаживать за женщинами. Так что они не знают, куда им деваться.

Они пошли по коридору в обратном направлении до холла, дежурной по этажу за столиком не было, они коротко посовещались приглушенными голосами, Марина еще раз назвала себя дурой и сказала, что он не виноват, что все испортил, и она благодарит его за вечер, ей не хочется с ним расставаться, но в номер к нему она не войдет, потому что там побывала другая женщина, а он все испортил, и в конце концов она имеет право, но короткое знакомство не заключается в том, как они провели этот вечер. Не надо было ему говорить об истине. Карданов молча соглашался, он крепко сжимал ее плечи и несколько раз поцеловал обнаженную шею, наконец она освободилась, и они прошли в глубину холла и сели на небольшой диванчик, и он опять обнял ее.

— Мы что, студенты, что ли? — тихонько посмеивалась Марина и заслонялась от его поцелуев ладошкой, а он целовал ее руку и думал, как она права, еще там, на скамейке, определив, что он не сможет заснуть до утра. Вся будущая статья для журнала, вся целиком проносилась у него в уме, он знал, что запишет ее по памяти в Москве, у него долговременная память, и спешить особенно некуда, все уже у него в голове, так что даже и завтрашняя магнитофонная запись симпозиума вряд ли многое добавит. Он успел побеседовать с основными закоперщиками завтрашних дискуссий и фактически успел закончить работу там, где другой только бы ее начал.

Марина повернула голову так, что ее губы коснулись его уха, и прошептала:

— Почему я не встретила тебя раньше? Не делай ничего больше, ты все равно уже все испортил. Дурачок, твои философские речи не способствуют коротким отношениям. Тебя об этом тоже никто не предупредил?

— Все равно ты пошла со мной. А не с Петером.

— Ты же знаешь, что ты ужасно милый. Но как ты ухитряешься все усложнять? Просто невероятно.

Потом он сказал, чтобы она вычеркнула его из всех списков, потому что у него нет больше денег, и так оно к лучшему, потому что неохота ему ни банкетиться, ни скользить по глади озера, он соскучился по Москве, и если можно перезаказать его билет, то он завтра с ходу и уехал бы.