Николай Камбулов - Беспокойство

• Название: Беспокойство
• Автор: Николай Камбулов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Мирное небо над странами социализма. Но в стане капитализма еще разжигается ненависть к советским людям, отравляют международную атмосферу фашистские недобитки.

О революционной бдительности советских воинов и офицеров, о повседневной боевой готовности солдат армий социалистических стран и рассказывается в предлагаемой читателю новой книге известного военного писателя Н. Камбулова. В нее вошли две повести — «Покушение» и «Сын коменданта» — и семь рассказов, написанных на важную и злободневную тему.

---

Громов старался — работал сам, учил солдат, полагая, что в труде можно заглушить боль. Но Курт нет-нет да и возникал вдруг перед ним — неловкий, какой-то виноватый. «Воевал здесь…» — произносил про себя Громов фразу, резанувшую по сердцу. И ему снова становилось душно, как там, возле скамейки.

И вот неделя кончилась. Опять провожал его за ворота командир взвода. Только на этот раз лейтенант немного прошелся рядом с ефрейтором по дороге. Когда остановился, чтобы повернуть обратно, спросил, внимательно вглядываясь в Громова:

— Один пойдешь?

— Один, — пряча глаза, ответил Сергей.

Свернув в поле, он помахал вслед офицеру букетом. Цветы принесла утром жена командира взвода Ольга Петровна. Он мало знал эту женщину и очень был удивлен, что и ей известно о могиле отца. Букет был большой. Он напоминал тот, что в прошлый раз лежал у подножия обелиска. «Может быть, за кладбищами ухаживают наши женщины?» — подумал Громов и быстрее зашагал к роще: ему хотелось, чтобы было именно так.

Еще издали заметил он человека, сидящего на знакомой скамейке. Без труда узнал в нем Курта. Остановился у ровика, раздумывая, что делать — так не хотелось вновь встречаться с немцем, видеть его испещренное морщинками лицо, тонкий нос, потертую куртку. «Что ему тут нужно», — злился Громов, стараясь укрыться за стволом дерева. Сосна была высокой, вершина ее раскачивалась где-то далеко вверху, а над ухом поскрипывала старая кора. Скрип ее неприятно действовал на Громова.

Незнакомец, видно, уходить не собирался. Громов, досадливо махнув рукой, перепрыгнул через ровик. Курт, увидев ефрейтора, поднялся, но, заметив, что солдат не обращает на него внимания, опустился на прежнее место. Громов, подойдя к могиле, снял пилотку, сразу заметил у подножия обелиска холмик цветов. Он посмотрел на свой букет, без труда понял, что цветы совершенно разные.

За спиной громко чиркнул спичкой Курт. И опять Громову сделалось как-то душновато. Он шагнул к обелиску и, не отдавая отчета в том, что он делает, наклонился, сбил в сторону холмик цветов и на место их возложил свой букет. Откуда-то налетел резкий порыв ветра. Букет, вздрогнув, перевернулся несколько раз и прижался к общей массе цветов, смешался. А Громову хотелось, чтобы его цветы выделялись. Он уже протянул руку, чтобы возложить букет на видное место, как к нему подошел Курт. Громов выпрямился, привел в порядок свои волосы.

— Камерад, — голос немца дрогнул, но взгляд его был полон участия. — Послушай, товарищ…

— Ну, что вам надо? — резко спросил Громов.

Не отвечая на вопрос солдата, Курт протянул на раскрытой ладони орден Красной Звезды. Красная эмаль ее во многих местах была повреждена, серебро потускнело.

— Я снял с отец твой… Бери.

— Ты? — вскрикнул Громов. — Зачем ты встретился мне?! — простонал Громов и, скрестив на груди руки, пальцами вцепился в предплечья. Он шагнул к скамье, сел, все еще боясь за себя. Громов глядел в землю, но видел лишь носки куртовских башмаков. Шумели сосны. Он не слышал их: страшно колотилось сердце, а в ушах еще звучало: «Я снял с отец твой, я снял с отец твой…»

— Я, — присаживаясь рядом, сокрушенно произнес Курт и, пользуясь молчанием солдата, продолжал: — Отец твой Филипс. О, гут, гут! — Он произносил слова то по-немецки, то по-русски с большими паузами. Медлительность эта раздражала Громова. «По-вашему Филипс, а по-нашему Филипп, ну и что дальше?» — хотелось крикнуть незнакомцу, по Громов сдерживался, боясь разогнуться или подняться на ноги: казалось, стоит только повернуться к этому человеку, и он снова может вспыхнуть. Да мало ли что может произойти с ним, когда все тело так напряжено, гудит каждый мускул?! Чтобы не слышать, о чем говорит Курт, он зажал ладонями уши. Но какая-то не поддающаяся ему сила заставляла улавливать отдельные слова и фразы мужчины.

— Встретились мы в лесу…

— Ты его убил? — наконец сорвалось у Громова. — Ты?

— Я был ранен в руку, а Филипс в живот… Надвигалась ночь… Филипс страдал… О, это был сильный человек!.. Умирая, он написал… Марта спряталь записку.

— Марта!

— Да, моя жена фрау Марта. И орден твой отец она спрятала. Долго искаль и нашель… Отец твой писал тут…

Теперь на его широкой ладони вместе с орденом лежала и записка, свернутая в несколько раз. Сергей вскочил на ноги.

— Значит, ты его убил? — повторил Громов. На какое-то мгновение перед ним ярко вспыхнула картина жестокого боя. Она заслонила собой все. И он не видел ни протянутой руки, ни ордена с запиской, ни самого Курта. Когда Громов пришел в себя, первое, что он заметил, это удаляющуюся фигуру немца. Тот уходил медленно, тяжело переставляя ноги. Левая рука его как-то неестественно раскачивалась, словно это был привязанный к плечу обрубок толстой жерди. Скрипнула калитка, и Курт скрылся за деревьями…

На скамейке лежали орден и записка. Сергей, о чем-то подумав, развернул клочок бумаги и сразу же узнал характерный почерк отца — сколько раз он, уже взрослым, перечитывал его письма! Прочитав записку несколько раз и схватив орден, Громов бросился к калитке:

— Ку-урт! Ку-урт!

В низине рощи отозвалось глухо:

— Ку-урт… Ку-урт…

Это вторило эхо…

Вокруг никого не было. Опершись локтем о дерево, Громов смотрел на обелиск. Теперь ему не требовалось напрягать свое воображение, чтобы представить картину гибели отца. Он думал о другом — о человеке с безжизненной, как плеть, рукой. Хотелось, чтобы Курт возвратился. Но он не появлялся… А ефрейтор все ждал и ждал…

За спиной послышался шорох.

— Товарищ, — не меняя своей позы, с облегчением заговорил Громов. — Вы уж меня извините… Война-то какая была. Они нас так разозлили, эти фашисты. Но теперь мы вместе и знаем, что делать нам, простым людям, чтобы не повторилось прошлое. Вы понимаете меня, Курт?.. Камерад Готше?..

Сергей поднял голову: перед ним стоял командир взвода.

— Ничего, ничего, говори, говори, — заметив смущение ефрейтора, сказал лейтенант.

— Что говорить… Вот прочитайте, — протянул Громов записку.

— «Товарищ! Я, Громов Филипп Карлович, разведчик 27-го стрелкового полка, умираю от тяжелой раны. Во время разведки боем я был тяжело ранен. В это время наши отошли. Я скрывался в лесу. Под вечер на меня набрел немец. Хотел его убить: в моем автомате были патроны, и я бы его убил, если бы в это мгновение не потерял сознание от острой боли. Пришел в себя в каком-то подвале. Возле меня стоял этот человек. Я опознал его сразу. Только на этот раз у него была окровавленная рука. Потом появилась женщина. Она бросилась перевязывать рану мужчине. Но он настоял, чтобы сначала была оказана помощь мне.

Курт Готше рабочий, а его жена Марта — домашняя хозяйка. Я рассказываю о них потому, что убежден — таких немцев большинство. Они — наши верные друзья. Товарищи, верю, что честные люди Германии будут жить в вечной дружбе с советским народом.

Лейтенант Громов Филипп Карпович».

…В выходные дни Курт просыпается очень рано. Но Марта опережает его — она ждет мужа во дворе с корзиной цветов. Они вместе выходят за ворота. Минуту-другую стоят молча. Потом она поправляет ему берет и торопит:

— Ну иди, иди, Курт. Встретишь младшего Филипса, добрый привет от меня.

Младший Филипс — это Сергей Громов. Да, они — Курт Готше и ефрейтор Громов — теперь встречались часто у могилы лейтенанта Громова.

Примечания

1

Спасибо тебе…

2

Обманываешь…