Дмитрий Притула - Факел (книга рассказов)

• Название: Факел (книга рассказов)
• Автор: Дмитрий Притула
• Издательство: Инапресс
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2004
• ISBN: 5-87135-148-4

Новая книга Дмитрия Притулы, известного петербургского писателя, названная по одноименному рассказу, предъявляет читателю жизнь наших соотечественников. Рассказчик, обращая пристальное внимание на утлые, абсурдные, смешные, печальные и невероятные судьбы, возводит изнуряющую жизнь в категорию высокого бытия.

Блестящий стиль Д. Притулы заставляет вспомнить классическую традицию петербургского рассказа XX века: Л. Добычина, М. Зощенко и С. Довлатова.

---

А что толку, так-то разобраться, рвать жилы в оставшейся на донышке жизни, ну, надорвусь совсем и улечу на небушко, разве им будет легче? Пусть сами крутятся, как могут, а уж я доскриплю оставшееся, заботясь только о себе.

То есть, если сказать коротко, она внезапно почувствовала себя вольным человеком. Я от вас не завишу, вот и вы от меня не зависьте. И будем крутиться порознь. Вы как знаете, а я как смогу. Да, вольный человек, хотя и с надорванным сердцем, это конечно.

Когда Ангелина Васильевна пришла в палату, соседка ее прихорашивалась на танцы. Соседке этой было лет шестьдесят, уже перенесла два инфаркта. Один раз она приезжала сюда бесплатно, и ей так понравилось, что раза три-четыре приезжает за свой счет. Цена за лечение уму-непостижная, однако у нее хорошие, но богатенькие дети. Соседка и раньше звала Ангелину Васильевну на танцы, позвала и сейчас. Не пойму, какие могут быть танцы после инфаркта. А нормальные, здесь почти все после инфаркта, ходят же. Пойдем. А пойдем!

А чего там! Любопытно все-таки на людей посмотреть и музыку послушать, и Ангелина Васильевна надела что получше — блузку белую с розовой вышивкой на груди, юбку зауженную, сравнительно модную — за дочкой донашивает.

И они пошли. Нет, не танцевать, какие там танцы в пятьдесят шесть лет, она и не помнила, когда в последний раз танцевала, нет, только глянуть на постороннее веселье.

Да, а зал там был очень какой-то красивый. Большой, на стенах картины висят, но главное — пол, он паркетный, натертый, и ты прямо-таки скользишь по нему, да, это уже не зало, но исключительно зал.

Да, и помостик невысокий, и с него поют певица и певец. Оркестрика нет, он, видать, записался раньше, но певица и певец пели по-настоящему, вот именно в этот текущий момент.

Забегая вперед, можно коротко сказать — Ангелине Васильевне на танцах понравилось. И даже очень понравилось.

Первое. Зря она боялась идти, мол, пенсионерка должна на печи сидеть. Но увидела, что в этом зале она чуть не самая молодая женщина. Даже и подумала, э-э, да я еще ничего себе. И это надо подтвердить: Ангелина Васильевна еще ничего себе. Нераскормленная, почти стройненькая, морщин не так много, и они не такие уж глубокие, а седых волос почти нет. Нет, она еще ничего себе. Все правильно — свеженькая пенсионерка.

Второе. Не было быстрых танцев. Все больше танго и бальные. Но какие! Ангелина Васильевна даже забыла, что такие танцы существуют, «Конькобежцы», там, «Венгерский», в последний раз Ангелина Васильевна танцевала их в пионерском лагере. Когда певица торжественно объявила: «Конькобежцы!» — люди бросились в центр зала.

Ангелина Васильевна удивленно посмотрела на соседку, чему это они радуются, и та объяснила, что человек пятнадцать-двадцать — постоянные люди на танцах, все они когда-то здесь лечились, и теперь в танцевальные дни — по средам и субботам — приезжают, чтоб, значит, встретиться друг с другом и повеселиться.

Эти люди выделялись вот чем: они вели себя вольнее всех прочих и одеты были помоднее. То есть они к танцам специально готовились — одежду взяли у дочек и даже внучек. Такое то есть сочетание: люди весело танцуют, одежды у них сравнительно модные, а лица старенькие. Что характерно, все хорошо танцевали, но это уж тренировка.

Больше всех Ангелине Васильевне понравился тоненький стройный мужчина. Росточка небольшого, в темных брюках и легком белом свитерке. Подросток с белой густой гривой. Спинка прямая, голова вскинута. А как он прищелкивал каблуками, как вбрасывал кверху руку в «Венгерском танце». Лет семидесяти так пяти. Все называли его, кажется, Володей. Нет, пожалуй, абсолютно и исключительно верно — Володей.

Да, а там было принято, кто кого хочет, тот того и приглашает, хоть мужчина женщину, хоть женщина мужчину. Ну, Ангелина Васильевна, понятно, никого не приглашала — давно не танцевала да и не так воспитана.

А ее, это да, приглашали постоянно. Так что в конце вечера еще раз подумала, а я ничего себе, нет, правда, так и подумала, а я еще ничего себе.

Как бы по новой училась танцевать, сперва робко, спотыкаясь, а потом ничего, пошло. Да, пошло. Впервые за много лет ей в этот вечер было именно что весело, и по средам и субботам до конца лечения Ангелина Васильевна ходила на танцы.

Все понятно, красивый зал, натертый блестящий паркет, люди весело танцуют, и все это означает, что жизнь на самом-то деле продолжается, с тобой ли, без тебя, но продолжается, и все-таки, не будем хорохориться, лучше с тобой, чем без тебя.

Эти люди, что ездят на танцы, они ведь не в лучшем положении — все постарше Ангелины Васильевны, и все перенесли по одному и по два инфаркта, а Володя даже три. Но как прямо спинку держит, но как голова вскинута и как, значит, каблуками щелкает.

И он нравился Ангелине Васильевне все больше и больше. Нет, а правда, чего унывать, сколько отпущено, столько и отпущено, и уныние, если разобраться подробно, большой грех, оно-то, главным образом, и уносит людей прочь от этой земли.

И она все ждала, когда Володя пригласит ее на танец, и когда пригласил — слегка щелкнул каблуками, голову уронил на грудь, — она так разволновалась, что поначалу не могла попасть в такт музыке, и чуть даже взмокли ладони, и лицу стало жарко.

Словно бы она все в своей жизни проходит впервые, ну да, первый бал, и впервые мужчина пригласил ее на танец, и ладони взмокли, а лицу стало жарко.

Новенькая, спросил он, она кивнула, и он одобрительно посмотрел на нее. Двигался легко, почти даже невесомо. Ласковый голос, темные веселые глаза, густые седые брови. Замечательно потанцевали. После танца слегка сжал руку, усадил, щелкнул каблуками, уронил голову на грудь.

Ну да, первый бал, первое приглашение, первое пожатие руки — признательность, и намек, и надежда на дальнейшее знакомство.

В оставшееся время по средам, значит, и субботам Ангелина Васильевна ходила на танцы, и когда уезжала из санатория (что характерно, не сама уезжала, но на машине, больница привезла, больница и увозит, такой порядок), подумала, а ведь эти двадцать четыре дня и были лучшими в моей жизни, то есть все совпало: впервые не она обо всех заботилась, а все заботились о ней, и на всем готовеньком, и за всю смену не было ни одного дождя, к тому же ходила на танцы и даже была веселенькой.

Понятно, ей хотелось, чтоб это состояние длилось и далее, и она сказала себе, девочки, даже и постарше меня, ездят на танцы, буду ездить и я — а хоть что-то ждешь приятное.

Да, но ведь что оказалось? Оказалось, что время по-разному ползет, когда человек в унынии и когда он весел. Когда ты каждый день берешь с боем и не знаешь, хватит ли денег до получки и потому надрываешься в тревоге, время ползет медленно, спотыкаясь на каждой колдобине. Но что характерно, когда время уже пройдет и ты кинешь взгляд в прошедшую жизнь, то невесело ахаешь, да куда же это жизнь подевалась, как же незаметно она просквозила, но каждое мгновение, напомнить, при этом ползет медленно, спотыкаясь, значит, на каждой колдобине. То не слишком сложно Ангелина Васильевна хватила, нет?

Когда же ты весел, все как раз наоборот: время летит навылет, ты его не замечаешь, и когда оглянешься, ух ты, скажешь, позади меня не выжженная тоской пустыня, но ух ты, сад весенний, и там вон цветочки, и там травка, и на веточках птички поют. Клянусь этой травкой, и этими садами, и осенью птичек, к примеру, соловьев на этих ветках, жизнь моя прошла не зря.

После санатория жизнь полетела очень уж резво.

Ангелина Васильевна сдержала данное себе слово, и больше она не надрывалась. Отсидела на больничном, сколько позволили, а потом оказалась перед выбором: взять инвалидность и сидеть дома или все же помаленьку работать.

Она ушла из отделения, где надорвалась, в процедурный кабинет поликлиники. Нет, не уставала. Всего три дня в неделю — с двух и до восьми. Никогда не была такой свободной. Ходить по домам для приработка уколами бросила. Пенсийки и процедурного кабинета на одного человека, тем более неизбалованного предыдущей жизнью, хватало.

Вот именно что на одного человека.

Потому что дети оказались сообразительными: Сивку крутые горки укатали, и впредь рассчитывать можно не на Сивку, но исключительно на себя.

Нет, на детей Ангелина Васильевна не обижалась — они навещали ее и в больнице, и в санатории, а вот понятливость их хвалила.

Значит, так. Сын получал копеечки в своей лаборатории, но работу любил и в ожидании лучших времен не хотел ее менять. Да, а становиться вышибалой или мафиозником он не хотел. Да, но жить-то надо не только что в будущем, но прямо-таки и сейчас. Словом, сын закончил соответствующие курсы и стал милиционером. Что ему там платили, сказать трудно, но обходился без материнской помощи. Ну что там рассуждать, любимая работа, нелюбимая работа, если жить маленько надо, тем более с малолетним дитем.