Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914

• Название: Европа перед катастрофой. 1890-1914
• Автор: Барбара Такман
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-083918-6

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.

Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.

Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.

Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

---

Первые иммигранты, привлеченные американской мечтой, были так же привержены идеалам отцов-основателей, как и старшие поколения американцев. Некоторые бежали после провала революции 1848 года, стремясь вырваться на свободу, подобно отцу Альтгельда или Карлу Шурцу, теперь 66-летнему журналисту, редактору, министру и сенатору, убежденному реформатору со времен администрации Линкольна. Другие бежали от гнета и нищеты в поисках новых возможностей, как, например, шотландский ткач, приехавший в Америку в 1848 году с двенадцатилетним сыном Эндрю Карнеги, или голландский еврей, делавший сигары и уехавший из лондонских трущоб в 1863 году с тринадцатилетним сыном Сэмюэлем Гомперсом. Ехали в Америку и добровольные изгнанники, те, кто просто хотел исчезнуть из старого мира, увлекшись романтикой демократии, подобно Э. Л. Годкину, редактору «Нейшн» и нью-йоркской «Ивнинг пост». Для них, как и для тех, чьи предки прибыли в тридцатые годы XVII века, Америка была символом принципиально нового жизненного устройства, и во вспышке милитаризма они видели измену этим принципам.

«В тревоге за судьбы страны» Годкин решил выступить против нагнетания военной истерии вокруг Венесуэлы, рискуя вызвать неприязнь к газете со стороны «полубезумной публики». Он родился и вырос в семье англичан, предки которых обосновались в Ирландии еще в XII веке, служил корреспондентом британских газет во время Крымской войны и американской гражданской войны. Годкин стал редактором журнала «Нейшн», когда в 1865 году его основали сорок акционеров, вложив 100 000 долларов на борьбу за права трудящихся, негров, утверждение народного образования, «подлинно демократических принципов в обществе и государственном управлении». В 1883 году, оставаясь редактором «Нейшн», он заменил Карла Шурца на посту редактора газеты «Ивнинг пост» и, руководя этими двумя изданиями, по словам Уильяма Джеймса, «оказывал верховенствующее влияние на общественную мысль»38.

Благовидный и бородатый кельт отличался вспыльчивым и даже драчливым характером, став макрейкером [35] еще до того, как Рузвельт придумал это слово. Он настолько затравил политиков-коррупционеров «Таммани», что по их наущению его трижды арестовывали на протяжении одного дня по обвинению в клевете. Джеймс Рассел Лоуэлл разделял мнение английского журналиста, назвавшего «Нейшн» Годкина «лучшим периодическим изданием в мире», а Джеймс Брайс, прославившийся своим сочинением об Америке The American Commonwealth («Американское содружество» [36]), наградил «Ивнинг пост» эпитетом «лучшей газеты, когда-либо издававшейся на английском языке». Однако мнение губернатора Нью-Йорка Хилла было гораздо более политизированное. Он заявлял, что ему нет дела до «выскочек», читающих «Ивнинг пост»39, но это обстоятельство его явно беспокоило. «Беда в том, что чертову газетку читают все редакторы штата Нью-Йорк», – говорил губернатор. В том и заключалось тлетворное влияние Годкина: его мнения брали за основу другие манипуляторы общественным мнением, хотя, безусловно, не все. «Какая устрашающая умственная дегенеративность может наступить, если постоянно читать “Нейшн” и “Ивнинг пост”», – писал Теодор Рузвельт капитану Мэхэну в 1893 году.

В 1895 году Годкину было шестьдесят четыре года, и его очень волновало будущее. Соединенные Штаты, писал он другу, «обладают огромной силой и готовы зверски применить ее, не зная пока, как это сделать, и потому постоянно пребывают на грани ужасной катастрофы»40. На самом деле, Соединенные Штаты в данный момент уже имели один линейный корабль в полной боевой готовности, и Годкин не без оснований опасался «безумия» джингоистов. Он думал, что дух «бешеного оптимизма» неизбежно приведет к беде.

В равной мере был обеспокоен будущим и Уильям Джеймс, профессор философии Гарварда. «Полезно знать, – писал он по поводу Венесуэлы, – как неглубоко во всех нас зарыт давний боевой дух и как мало надо для того, чтобы он выплеснулся наружу. И если его действительно пробудить, то назад пути не будет»41. Коллега Джеймса по Гарварду Чарльз Элиот Нортон, профессор изобразительных искусств, толкователь и арбитр культурной жизни в Америке, осудил воинственный дух в американском обществе на собрании в Шепардской мемориальной церкви Кембриджа. «Аплодисменты жестокости 42, раздающиеся то там, то здесь по всей нации», говорил он, не могут не вызывать «серьезных опасений» за будущее у каждого разумного почитателя своей страны».

Нортон, седовласый, немного сутулый, говоривший сиплым, но мелодичным голосом с акцентом бостонского брамина, очаровывал «изысканной мягкостью манер» и непринужденно чувствовал себя в любой аудитории 43. Он родился в 1827 году, через год после смерти Джефферсона и Джона Адамса, и был подлинным представителем пуританского и либерального мировоззрения старшего поколения. Его отцом был Эндрюс Нортон, «унитарный папа» Новой Англии и профессор духовной литературы Гарварда, женившийся на Кэтрин Элиот, дочери богатого бостонского купца, и происходивший из рода священников, начало которому положил Джон Нортон, пуританин, эмигрировавший в Америку в 1635 году.

Подобно лорду Солсбери, Нортон верил в естественность господства класса аристократов, в основе которой, по его мнению, лежали не права землевладения, а общность культуры, образованность, утонченность натур и манер. Его огорчало исчезновение этого класса, и в своих лекциях он яростно бичевал экспансию вульгарности. Пародируя его, один из студентов говорил: «Сегодня я хотел бы сделать несколько замечаний по поводу ужаа-саа-ющего про-явлее-ния вульгаа-р-нос-ти ВО ВСЕМ». Студентка в Радклиффе записала в дневнике за 1895 год, каким «умиротворенным и довольным он выглядел, когда говорил, что нам не следовало бы появляться на свет в этом дегенеративном и несчастном веке»44. Нортон был одним из первых вкладчиков в фонд журнала «Атлантик мансли», когда в 1857 году его создавал Джеймс Рассел Лоуэлл, позднее вместе с Лоуэллом редактировал «Североамериканское обозрение» и в числе сорока акционеров принимал участие в основании журнала «Нейшн».

Делясь переживаниями по поводу Венесуэлы, Нортон писал Годкину, что ультимативное заявление президента печально омрачает «завершение столетия» и вскрывает «самое худшее в нашей демократии… высокомерие и безрассудное своекорыстие». Больше всего его тревожило то, что демократия не служит «гарантией мира и цивилизованных отношений», поскольку она способствовала «возвышению пошлости, которой никакое школьное образование не прибавит интеллекта и разума». То же самое мог сказать и лорд Солсбери. Нортон выразил горечь человека, обнаружившего, что предмет его любви не столь прекрасен и чист, как он думал вначале. «Боюсь, – писал Нортон другу в Англии, – что Америка встала на долгий путь ошибок и дурных деяний и, по-видимому, все в большей мере будет превращаться в движущую силу непорядка и варварства… Похоже, мир готовится приобрести новый опыт, познать новые страдания, которые приучат людей к жизни в новых условиях»45.

Но печаль Нортона отличалась от беспросветного пессимизма Генри Адамса, который уезжал и возвращался в Вашингтон, метался между Европой и Америкой и, уподобляясь голодной вороне, непрестанно жаловался на жизнь. Адамс считал столетие «прогнившим и обанкротившимся», общество – «погрязшим в вульгарности, слабоумии, моральной атрофии», себя – «на грани умственного угасания» и «умирающим от душевной опустошенности». Находя жизнь в Америке невыносимой, он уезжал в Европу. Видя, что Европа для него в равной мере нестерпима, Адамс возвращался в Америку. Везде ему мерещились «упадок» и «мертвечина fin de siècle… [37] где ничто не могло всколыхнуть удушливую атмосферу просвещения или потревожить онемелую апатию самодовольства»46. Венесуэльский кризис лишь убедил его в том, что «общество сегодня прогнило гораздо в большей мере, чем когда-либо в известные мне времена»: «Все построено на долгах и мошенничестве». Адамс выражал не столько настроения в обществе, сколько собственные чувства, издерганные финансовой паникой 1893 года. Как и большинство людей, Адамс приписывал обществу личные ощущения импотенции и паралича. В 1895 году он говорил о себе: «Я впал в декадентство, и у меня не осталось жизненной энергии для высоких чувств». «Прогнивший» уходящий век тем не менее бурлил жизненной энергией, и ему надо было лишь повнимательнее присмотреться к некоторым представителям своего сословия вроде Лоджа и Рузвельта и увидеть «бешеный оптимизм», отмеченный повсеместно Годкином.

Хотя Нортон и был на десять лет старше Адамса, он не лишал себя оптимизма, находя, например, удовлетворение в том, что потеря некоторых моральных ценностей компенсируется успехами в повышении благосостояния человека. «Сегодня гораздо больше материально обеспеченных людей, чем когда-либо в истории мира», – писал он в 1896 году, добавляя не без восторга: «Как интересно жить в наше время»47.