Владимир Кузнецов - Ртуть и соль

• Название: Ртуть и соль
• Автор: Владимир Кузнецов
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-096631-8

Добро пожаловать в Олднон, темное отражение георгианского Лондона. Это мрачное место, человеческий муравейник, где прогресс идет нога в ногу со средневековым мракобесием, место, полное странных существ и разнообразных человеческих пороков. В поисках пропавшей супруги Эдвард Сол вынужден заглянуть в самые темные уголки этого города – и собственного разума. Попутно Сол успевает побывать членом уличной банды, мастерящим патроны и бомбы, фабрикантом-химиком, матросом, проданным на военный корабль, ветераном морской войны, едва не становится жертвой инквизиции, сталкивается с жуткими чудовищами – все для того, чтобы найти сбежавшую жену и понять, каковы истинные причины их общего макабрического сна. Ранее книга выходила под названием «Алхимик».

---

И тут оказывается, что он зажат в узком проходе между двумя глухими кирпичными стенами. Вверху, метрах в десяти, виднеется серая полоска неба, едва посветлевшая от приближающегося рассвета. Сол поднимается, держась рукой за стену, смотрит под ноги. Картина не самая приятная: утрамбованная земля с небольшими лужицами и явными следами испражнений. Само по себе это не примечательно, Эда больше интересуют стены. А точнее, кирпичи, из которых они сложены.

Не нужно быть строителем, чтобы понять – кирпичи в кладке отличаются от типичных образцов и размерами, и цветом. Они слишком плоские и длинные, а глина, из которой они сделаны, не ярко-красная, как у облицовочного, и не землисто-желтая, как у внутреннего кирпича. Она рыжевато-бурая, почти коричневая. Да и сделаны стены куда аккуратнее, чем заведено у советских каменщиков. Похоже, что кладка довоенная, а может даже – дореволюционная. Чего, само собой, на турбазе, построенной в восьмидесятых, быть не могло. Как и каменных домов в три этажа.

– Дебилы, – резюмирует Эд, потирая застывшие от холода руки. Дурацкая шутка товарищей – вот что это. Дождались, пока заснет, и вывезли в поселок. Может даже, Просперо что-то в коньяк добавил. Нет, вряд ли – он его и сам пил. Пожав плечами, Эд разворачивается и направляется к выходу.

Проход выводит его на небольшую улочку, плотно стиснутую между двумя рядами домов, каждый два или три этажа в высоту. И если кирпичную кладку их еще как-то можно объяснить, то вот фасады – никак. Какие-то из них отштукатурены, какие-то нет, окна разного размера и устройства, но почти все – в деревянных рамах с мелкими ячейками. Крыши встречаются и плоские, и двускатные, словно каждый дом строился сам по себе, без всякого общего плана.

Эд ошарашенно оглядывается, переводя взгляд с домов на прохожих. Губы сами по себе беззвучно произносят единственную подходящую ситуации фразу:

– Да твою же мать.

Мимо него проходит девица в длинном коричневом платье, белом застиранном переднике и потрепанной шляпке с парой облысевших перьев. Одной рукой она держит большую плетеную корзину, прижимая ее к бедру. На вид ей можно дать лет двадцать, может двадцать пять. Руки у нее – со вздутыми венами и белесой, потрескавшейся кожей. Еще не заметив укрытого углом дома Эда, она негромко мурлычет себе под нос какую-то песенку. Мотив Солу незнаком, но слова явно английские:

Переулочек есть, каких, в общем, не счесть,
Где в субботу бушует веселье;
Неширок он весьма, ходят там, как впотьмах,
Но зовут его Райской аллеей.

Там девица одна, хороша и стройна,
Дочка вдовушки местной Мак-Нелли…

Тут она замечает Эда. Широко раскрыв глаза, девушка смотрит на него, верзилу в шортах хаки и оранжевой футболке с тремя няшными японочками-подростками в корпс-пейнте и надписью «Gallhammer».

«Наверное, ощущения у нас похожие, – думает Эд, внимательнее рассматривая девушку. – Хотя нет. Я фигею всяко больше».

А ведь на ней точно не прикид. Ролевой шмот всегда узнается на глаз: он или новый, совсем не ношеный и без меры пафосный; или замызганный и непрактичный, сшитый как попало и из чего попало. Платье свое девушка явно носила не первый год и носила часто – застиранные пятна, потертые рукава, посеревший воротничок. Такого с прикидами, которые от сезона до сезона лежат по шкафам, случиться не может.

– Ну ты и вырядился, парень, – наконец заявляет ему девица. – Ты жонглер, что ли?

Говорит она на английском, но с жутким выговором, заглатывая половину слогов. Эд английский знает неплохо, но понимает ее не сразу.

– Я не жонглер, – отвечает он.

Девушка презрительно фыркает.

– Тогда тебе лучше переодеться – пока мясники Уиншипа тебя не увидели. Ты ведь не один из них, да? Точно. Я бы такого красавчика запомнила.

Горделиво вскинув подбородок и одновременно одарив его игривым взглядом, она уходит. Сол слышит, как уже за его спиной снова раздается довольное мурлыканье:

Уж с десяток парней замуж звали скорей,
Но пока она всех отклоняла.

Впрочем, Томми Килин помнит, как она с ним
Вечерком по району гуляла.

Сверху падают мелкие, холодные капли. Подняв голову, Сол с досадой понимает, что небо, насколько его видно между домами, затянуто низкими серыми облаками. Дождя не избежать.

Он шарит по карманам, пытаясь найти мобильник, – бесполезно. Видимо, выложил, когда укладывался. Зато в заднем кармане – небольшой мешок с образцами игровых монет. Вышли они в этот раз вполне прилично – заводская чеканка, договорились с мужиками на ремонтном за разумные деньги. В боковом кармане шорт обнаруживается дневник Алины. Эд пытается вспомнить, когда его туда положил, но в памяти такого эпизода не находится.

– Да не, – бормочет он. – Это точно шутка. Мобильник забрали, дневник подсунули…

Дождь становится сильнее. Эд оглядывается. Навесы на улице есть, но под каждым навалено столько хлама, что и не втиснешься. Зато над дверями одного дома висит грубая вывеска «Дыра в стене. Выпивка и крысиные бега», а немного ниже красуется грубая надпись: «Мела нет», сделанная тем самым мелом, наличие которого отрицается. Денег у Эда нет, да и отчего-то ему кажется, что украинскую валюту здесь не примут.

– Ну что, – ухмыляется он, направляясь ко входу в заведение. – Вы пошутили, и я пошучу.

Несмотря на ранний час, двери открыты. Входной колокольчик хрипло звякает, петли противно скрипят. Внутри кисло воняет потом, объедками и чем-то еще, совсем уж мерзким. Из мебели здесь одна только стойка, на которой стоит бочка литров на пятьдесят с грубо намалеванным на боку словом «Всякое». Прямо под стойкой лежит какое-то тело, всхрапывает и пускает пузыри в луже не то спиртного, не то чего похуже. Над ним на стойке стоит стеклянный кувшин, полный мутной буроватой жижи, в которой плавают какие-то странные штуки. Из низкой двери за стойкой, согнувшись, навстречу Эду выходит женщина. Правда, понять, что это именно женщина, у Сола выходит не сразу.

Она высокая и костлявая, как смерть. Эд редко встречал девушек, которые были ему хотя бы до плеча, но эта ниже его всего на пару сантиметров. Одета она в длинную черную юбку, висящую на широких красных подтяжках, с кожаным поясом на худых бедрах, за который заткнут угрюмого вида кремневый пистоль. Сверху на ней серая сорочка и жилетка, а на запястье правой руки на шнуре болтается длинная, почти в метр, дубина. Лохматые рыжие волосы жуткой копной торчат во все стороны вокруг вытянутого лица с длинным носом и широким, безгубым ртом.

– Ты что приперся в такую рань, убогий? – смерив его рыбьим взглядом, спрашивает девица. Голос у нее сиплый и скрипучий.

– Дождь на улице, – указывает кивком на дверь Эд.

Девица сплевывает на пол.

– И что с того? Покупай выпивку или выметайся, бродяга.

Эд неспешно подходит к стойке, запускает руку в карман и, выудив оттуда монету, бросает на стойку. Девица ловко ее подхватывает, шагает к лампе и придирчиво осматривает.

– Ты что, моряк? – спрашивает она, попробовав добычу на зуб. Эд в монете уверен. Сплав для чеканки в этот раз покрепче обычного олова. – Никогда не видала таких денег.

– А мне что с того? – Он пожимает плечами. Сомнения жуткой девки его веселят. Ее можно понять – монета ведь сделана на совесть, даром что выглядит непривычно.

– И то верно, – наконец соглашается она, после чего прячет монету за пояс и кивает Эду на бочонок.

Осмотрев его, он обнаруживает длинную трубку, которая ведет к днищу с внутренней стороны стойки. Девка подходит к бочке и кивает Эду:

– Ну чего встал, как столб? Давай прикладывайся.

Эд смотрит на трубку с сомнением. Не похоже, чтоб ее часто мыли.

– Ты бы какую-то кружку дала, что ли, – неуверенно заявляет он, при этом отмечая, что полок с посудой за стойкой не видно. Девка сипло хихикает.

– А ты точно не местный. Говор у тебя чудной. Тебя как зовут?

– Эд. Эдвард Сол.

– Имя вроде наше. А я – Подтяжка Мэг. Смекаешь? – Она запускает пальцы за подтяжки и громко ими щелкает. – Вот что, Эдди: суй эту трубку в рот и тяни. Сколько в один вдох вытянешь – все твое.

Не то чтобы Эду так хотелось выпить, но способ его интригует. Да и утренний холод еще стынет в костях. Только внезапно появившаяся искра в рыбьих глазах Подтяжки Мэг настораживает. Наконец решившись, Сол прокашливается и прикладывается к трубке.

Чувство такое, будто он хлебнул чего-то забродившего или скисшего. Не удержавшись, Эд закашливается, плеснув из трубки на пол. Бдительная Мэг тут же перекрывает кран, заливаясь при этом смехом, больше похожим на кашель туберкулезника.

– Это что за дрянь? – отдышавшись, спрашивает Сол, с запозданием вспоминая надпись на бочке.

– Что написано, – сквозь смех отвечает Мэг. – Все спиртное, что остается, сносят Тику, а он сливает его в бочку. И бродяги вроде тебя, у которых нет денег на приличные напитки, прикладываются к ней.