Алексей Жданов - Космическая сказка Тапа

• Название: Космическая сказка Тапа
• Автор: Алексей Жданов
• Жанр: Научная Фантастика

---

ПОЛЬ ГИЙОМАР

Поль не знал и не догадывался, откуда взялась на корабле эта кошка. И в общем, ему было совершенно наплевать на все это: другие мысли терзали его. Далекие от задач экспедиции и научных исследований они превратились в целый комплекс, в своего рода навязчивую идею, - ему не давала покоя загадка человеческого "я". Конечно, разведчик-космонавт галактического флота не принадлежит самому себе до конца и потому не имеет морального права предаваться подобным раздумьям, но кто же виноват в том, что в звездном рейсе времени для ереси - дикая прорва, во всяком случае в десятки и даже сотни раз больше, чем на любой земной работе, и уж куда как больше, чем в загруженной занятиями школе космонавтов?.. А он уже тогда был дьявольски тщеславен. Уже тогда - в школе космонавтов - непреодолимая бредовая идея полностью овладела им, пригрелась, злобная, как аспид, временами покусывая, отравляя жизнь. Сначала он думал, что это мания величия, Ему хотелось, чтоб люди преклонялись перед ним, почитали его, а жажда славы, как и жажда всех радостей земных, не была ему чужда. Однако работать ради славы он не мог. Не потому, что был лентяй, а потому, что не был увлечен. Ведь ни одна из областей человеческой деятельности не прельщала его: и поприще науки манило его так же мало, как поприще искусства. Нет, подлинное величие не нуждается в формах выражения. Зачем доказывать людям, что ты велик, выпячивать и возносить, лелеять собственное Я? Их "я" не менее важны для них, и люди, сколько бы ты не бился, сколько бы не возносился над ними, всегда будут любить и уважать во-первых свое, кровное, доморощенное "я". Тут нет никакого парадокса. Человек уже сам по себе довольно крупное произведение природы, и любое сознание, каким бы тупым и ослиным оно ни казалось, несет в себе все признаки и симптомы Величия. Любое. А уж тем более то, которое объективно не глупее тебя... В последних классах Школы он наконец понял, чего ему хочется: он жаждал свободы, ему попросту было тесно среди людей, среди десятков сотен и миллионов я (он сравнивал себя с рыбой, зажатой в консервной банке другими рыбами). Он хотел жить один, один - среди бескрайнего простора, в такой дали, где лишь зверье да птицы, и ни одна живая душа ни тихим словом, ни осторожным жестом не потревожит вселенскую тишь. И только так он смог бы обрести свободу, свободу истинную, и ощутить всю силу и бесконечность собственного Я. "Миллионы лет назад,- рассуждал он,- люди еще не были людьми. Животный инстинкт стадности держал их вместе. И хоть все муки и страдания, все беды, все напасти происходили от людей, человек не мог покинуть ближних - он был тогда еще очень слаб. С тех пор миновали века и века. Человек изменился. Он рос постепенно, превращался болезненно, с трудом, иногда и с утробным воплем выжигал из себя последние атавизмы животного духа. И неужели теперь, когда он вырос и вырос настолько, что стал самим Богом, неужели теперь он еще не достиг той высокой точки в своем развитии, когда одно лишь одиночество может быть приемлемо для него? Или он вообще никогда не достигнет ее?.. А жизнь в одиночестве - удел одиночек... Ну что ж: монахи-аскеты существовали во все времена, и во все времена нелюдимы и дички бросали осточертевший человеческий мир и уходили в леса, в пустыни, в дремучую глушь". Он был один из них, но он опоздал родиться. Приятно чувствовать себя избранником и сладко грезить об отшельническом ските в укромном уголке, но лучше сразу поставить на этой мысли крест: желание это неосуществимо, мечта несбыточна, как неосуществимо желание прыгнуть вниз с километровой высоты и не разбиться, - на Земле давно уже не осталось укромных уголков. Земля окультурилась до безобразия. Просто страшно себе представить, что сделал с Землей человек: кругом эти проклятые города, эти полисы, эти жилые массивы; все зоны природы и все заповедники, все степи и даже все рощицы взяты на учет, за каждым зверем следят, каждое деревце оберегают, скрупулезно растят... Бедная планета! несчастная старуха!.. Да, полноте, разве связывает что-нибудь с Землей человека? Какие там, к черту, "родственные узы"? Ах, оставьте пустые фразы о "материнском притяжении" и "святости домашнего очага"! Колокольный звон не молитва... Когда мы находимся на Луне, Земля довлеет над нами, мы ощущаем еще свою принадлежность к ней, потому что диск этот, который непрестанно над нами висит, он слишком огромен, чтобы можно было игнорировать его. Но вот на Марсе, или, скажем, на Венере, - где она там, ваша хваленая "голубая планета"? Все звезды пересчитаешь, пока отыщешь ее на ночном небосклоне. А сейчас? Сейчас - за триллионы километров, за четыре парсек от Солнечной системы, когда не видно не то что Земли, но даже Солнце, царственное светило, превратилось в едва заметную звездочку пятой величины - пятнышко на фотопластинке корабельного телескопа, - что теперь Земля? Пустой звук?.. Такие думы не давали ему спать в школе космонавтов и здесь, на борту "Голубой Амадины". Они пылали как раскаленные угли в серой золе остальных мыслей, жгли его почем зря, растравляли его, назойливо требовали действий. Поэтому он и подвизался в галактический рейс, а вовсе не потому, что ему дороги были интересы науки, или потому, что он первым хотел разгадать загадку мифической цивилизации. Да пропади они пропадом, эти тайны вселенной! Ведь он уже не ребенок, а фанатиком вообще никогда не был. Другие разведчики (Тина, Сергей и Дональд), кажется, считают, что он относится к науке фанатично. Еще бы! Живя в среде людей, невольно начнешь прикидываться преданным какому-либо делу. Иначе тебя просто заклюют.

...До чего же, все-таки, странное понятие "личность"! По мере того, как он все ближе подлетал к Планете Безмолвия, конечной цели межзвездной экспедиции и своей конечной цели, все шире разрасталось, все грандиознее становилось его незаурядное великое Я. Планета Безмолвья не просто пригодна была для жизни человека. Это был сам Рай. Рай Безмолвный - здесь не было животных; Рай Щедрый - здесь в изобилии была растительная пища и вода; и Рай Великодушный - лучшего климата он не встречал ни на одной из всех знакомых ему планет. Тина, Сергей и Дональд кинулись в дело самозабвенно, с остервенением, как только и могут кинуться в дело натуры увлеченные (тем горше оказался результат), а Поль, представляясь не менее увлеченным, начал потихоньку подготовлять для жизни свою наконец-то найденную планету. ...в индиговой чаще ее полосатых растений он день ото дня создавал невообразимый склад. Там было все: запасы продуктов, семена для посева, посуда, белье, инструмент для работы, включавший топор и пилу, молоток и рубанок, сверло, долото и, главное, нож - непременный и верный атрибут колониста. Он ждал терпеливо такого момента, когда разведчики отчаются искать и, выполнив необходимый минимум исследовательских работ, соберутся в обратный путь. Он сам, сколько мог, торопил космонавтов: полет не удался, чего ж тут поделаешь? приходится смириться... И вот - назначен день отлета. Звездолетчики суетятся. Сергей рассчитывает курс и проверяет исправность отдельных блоков. Тина распределяет по полкам контейнеров, словно музейные экспонаты, образцы флоры. Дональд, окруженный челядью подвижных машин, вовсю командует заливкой в резервуары холодной воды. Лучшего случая ждать не приходилось, и Поль, сказав друзьям, что перед стартом не мешало бы отснять оставшуюся пленку, - дескать, мало мы, все же, непосредственно общались с планетой, - спросил у Тины разрешения прогуляться в лесу. Пойти с ним никто не мог - слишком много было дела на борту (он специально выбрал такую минуту) - ему предлагали кибера в попутчики, но он отказался, взял только рацию, камеру, двухдневный запас пищи и, тайком от всех, фарфоровую фигурку тритона, счастливый талисман, с которым ни за что не хотел расставаться. Разведывательный вертолет он, разумеется, оставил в ангаре, направился в джунгли пешком, как турист. Рацию он вышвырнул сразу - едва лишь углубился в заросли джунглей. Кинокамеру пожалел: покрутил в руках и сохранил при себе (забавная, все-таки, штуковина, вертится, жужжит)... Спустя несколько часов он был уже на месте. Он нашел ее по компасу, эту балку, где временным кладом лежал его скарб, и здесь же устроил большой привал. Конечно, его будут искать... Он взял в рот былинку и, куснув ее, погрузился в размышления. Конечно, его будут искать: по крайней мере, первые тридцать-сорок дней. Значит спрятаться надо на совесть, зарыться глубже, затаиться, умереть - до тех пор, пока на вечернем небе не вспыхнет, словно блуждающий огонек, слабая точка удаляющейся ракеты... Брезентовое покрытие его барахла... по тону оно отличается от окружающих растений, а следовательно, и с воздуха привлечет внимание. Он взял топор и направился в чащу - рубить эти твердые ветви деревьев, корявые, пышные, - отличная маскировка. Но что это? В траве блеснуло какое-то тело... Он замер с поднятой рукой, боясь шелохнуться: на поляну выползли, привлеченные стуком его топора (или вызванные к жизни магической мощью талисмана), два существа - две ящерицы, и, точно заколдованные, уставились на него... Почему он не смог после этого не вернуться на корабль? Какие силы заставили его идти? Какое вообще дело ему, покинувшему навеки людей, ему, отрекшемуся от Земли, до удач и неудач, иллюзий и проблем земной экспедиции? Он до сих пор не знал ответа на этот вопрос. Была, конечно, известная доля досады, Ему обидно стало за них, за то, что они так долго, два круглых года трубили до полного изнурения, а улетают ни с чем. "Ладно,- решил он тогда,- принесу я им этот гостинец. Сделаю напоследок доброе дело". Вот это его и сгубило! Он вспомнил, как шел, продирался сквозь дебри, как нес за плечами заветный мешок, как вышел на поле пустое пространство - и... не увидел на нем корабля. Он понял, что заблудился... Ужас охватил его! Он бросился назад, спотыкаясь о коряги, трясясь от мысли, что "Голубая Амадина" снялась, улетела, не дожидаясь его, стартовала в строго назначенное время. Он понимал, что это нелепо, что это бессмыслица, но, все равно, какой первобытный страх овладел им тогда! Как бешено колотилось сердце!.. И как он обрадовался, какой вздох облегчения вырвался из его груди, когда он вдруг разглядел - высоко над деревьями - высокие эспадроны лагерных мачт и потом, за поворотом, увидел, как написанный сажей по холсту, силуэт корабля, его супрематические очертания на фоне белесого неба... Да, он не выдержал. Не смог сразу сжечь все мосты. Тяга к людям оказалась сильней умозрительных рассуждений. Но может не в этом причина фиаско, может, не окажись под рукой садальмеликов, неожиданного катализатора, и тяга к людям никогда не проявилась бы?.. Или проявилась бы слишком поздно, когда на планете не осталось бы никого, кроме него, а там... И что было бы тогда? Вот о чем думал в промежутках между фиктивными экспериментами Поль Гийомар, второй пилот, бортинженер разведывательного звездолета.