Александр Александров - Пушкин. Частная жизнь. 1811—1820

• Название: Пушкин. Частная жизнь. 1811—1820
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0322-1

В этой книге все, поэзия в том числе, рассматривается через призму частной жизни Пушкина и всей нашей истории; при этом автор отвергает заскорузлые схемы официального пушкиноведения и в то же время максимально придерживается исторических реалий. Касаться только духовных проблем бытия — всегда было в традициях русской литературы, а плоть, такая же первичная составляющая человеческой природы, только подразумевалась.

В этой книге очень много плотского — никогда прежде не был столь подробно описан сильнейший эротизм Пушкина, мощнейший двигатель его поэтического дарования. У частной жизни свой язык, своя лексика (ее обычно считают нецензурной); автор не побоялся ввести ее в литературное повествование.

А. Л. Александров — известный сценарист, театральный драматург и кинорежиссер. За фильм «Сто дней после детства» он удостоен Государственной премии СССР.

---

— Дай посмотрю, — тянулись к Данзасу жадные руки. — Ну, дай, Медведь!

— Повезло Медведю! Ай да Медведь! — только и слышались восторженные возгласы.

— Уйди! — отмахнулся от кого-то локтем Данзас. — Пыльцу сотрешь с крылышек.

Твердым шагом подойдя к Бакуниной, он с поклоном протянул ей бабочку, сначала дунув ей на крылышки.

— Екатерина Павловна, позвольте вручить вам адмирала!

— Адмирала? Как вы милы! — Она наклонилась к маленькому Данзасу и быстро поцеловала его в рыжий затылок. Пушкин все так же стоял у дерева и смотрел на Бакунину. Она перехватила его взгляд и улыбнулась.

— Катенька! — с укором сказала ей мать. — Так нельзя. Это дурной тон!

— А что, маман? Он ведь совсем ребенок! Как и наш Александр…

— Он? — удивилась Екатерина Александровна. — Он не ребенок! Это ты ребенок! А он просто маленького роста.

Данзас поглядел на всех победно, потом повернулся к Катеньке и добавил:

— Вы его на булавочку, мадемуазель! Очень красиво! А крылышки закрепите. Хотите, я приду вам помочь?

— Мы будем рады вас видеть, — сказала Бакунина-старшая.

Вдруг Пилецкий заметил, что от здания Лицея бежит по направлению к ним лицейский дядька, кривой Матвей, и машет руками.

Он отпустил руки непослушных мальчишек, всматриваясь в бегущего и пытаясь расслышать, что такое тот кричит. Но ветер уносил слова его в сторону.

— Что-то случилось, — все же резюмировал он.

Дядька Матвей подбежал ближе.

— Война, батюшка! Деточки мои, война! Антихрист идет! Всем миром, — причитал он. — Всем миром на антихриста! Он упал на колени и стал истово молиться.

Так началась для лицеистов война 1812 года.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

в которой государь император Александр I узнает о начале войны. — Покупка Закрета у Бенигсена за двенадцать тысяч червонцев. — Попытка покушения на государя. — Расследование директора Высшей воинской полиции Якова Ивановича де Санглена. — Бежавший архитектор Шварц. — Алмазные шифры для фрейлины графини Софии Тизенгаузен. — Полуторачасовой польский в начале бала. — Наполеон переправляется через Неман. — «На зачинающего — Бог!» — 12 июня 1812 года

А для государя императора она началась в Вильне.

В тот день 12 июня он проснулся, как обычно, в пять часов утра. Спал он по-походному, как привык спать, на желтом сафьяновом мешке, набитом сеном, положенном на доски походной кровати. Не вставая, обратился мыслями к Богу, вознеся молитву без слов, но тут же нахлынули мысли, которые не покидали его все последнее время.

Почти два месяца назад, в апреле, в день Вербного Воскресенья, прибыл он со свитой в Вильну под гром орудий и колокольный звон, возвестивший жителям Вильны его прибытие. Первым делом, думая о приближающейся войне, государь стал всячески приближать к себе поляков, составляющих главную силу в этом крае, осыпая их наградами, орденами, придворными званиями, а некоторых паненочек из семейств, которые он особенно хотел отличить, назначал фрейлинами. Государь принимал у себя духовенство, городские власти, купечество и еврейский кагал; никто не был забыт. В первый день праздника Святой Пасхи был большой парад всем войскам, собранным вокруг Вильны, на святой неделе — бал виленского дворянства в его честь. Но каждую минуту государь чувствовал всю фальшь их славословий, особенно литовской знати. «Литва и жмудь, — думал он про них, — с кинжалом за спиной, с камнем за пазухой».

Но на словах расточал любезности и действовал, по обыкновению, через дам, обольщая их и прельщая. Не зря он имел негласное прозвище Прельститель.

Край был наводнен шпионами, да и многие местные жители, как он мог догадываться, работали в пользу Наполеона. Многие ждали его как освободителя. Как любят народы тиранов и поработителей. Намедни ему сообщили, что на границе в Брест-Литовске задержан был французский офицер Генерального штаба, который под видом монаха ордена камиллиан от своего монастыря в Апеннинских горах собирал подаяния на выкуп христианских невольников от марроканцев, алжирцев и тунисцев. На самом деле у него в посохе были найдены планы съемки местности и главных дорог.

Сегодня бал у баронессы Беннигсен в Закрете, который устраивают в складчину дворяне виленские и офицерство. Государь и сам участвовал в подписке, дав триста империалов из своего кошелька. Баронесса Беннигсен сегодня в последний раз выступает хозяйкой усадьбы и хозяйкой бала; мало кто знает, что государь купил у барона Беннигсена его имение с великолепным парком и домом, перестроенным из иезуитского монастыря, и сделался виленским дворянином, получив право носить местный мундир. Правда, граф заломил довольно большую цену за понравившееся государю имение — двенадцать тысяч червонцев с условием заплатить золотом. Договорились произвести выдачу денег из казначейства в три приема по четыре тысячи в год.

Александру нравились здешние балы, он считал, что виленские дамы вообще большие знатоки в этом деле, в других делах он еще их не проверил, но надеялся восполнить и этот пробел. Польки заносчивы, горделивы, несколько холодны, чем всегда вызывали у него ответную страстность. Знал он это по своей Марье Антоновне Нарышкиной, урожденной княжне Святополк-Четвертинской.

Но еще не начавшись, предстоящий праздник уже был омрачен. Накануне ему передали записку с доносом, что на этом балу готовится покушение на его особу, для чего прямо во время бала будет обрушена вновь построенная танцевальная зала. Государь срочно послал директора Высшей воинской полиции при военном министре Якова Ивановича де Санглена осмотреть постройку во всех подробностях. Когда директор контрразведки со своими чинами осматривал залу, верх ее вместе с галереями на самом деле рухнул, только случайно никого не задавив. Бросились искать архитектора, но того и след простыл. Выяснили только, что фамилия его Шульц. Случившийся при главной квартире граф Тизенгаузен, приехавший получить алмазные шифры для своей дочери Софии, которую государь сделал фрейлиной большого двора, сказал:

— Я знаю этого Шульца. Прекрасный малый и скверный архитектор, хотя и профессор. Его постройки всегда стояли недолго, то стена рухнет, то свод обрушится.

— Так почему же ему доверяют строительство? — спросил удивленно государь.

— Другого нет, — развел руками граф Тизенгаузен. — А для нас и этот слишком хорош!

Александр очень смеялся этой шутке, но все-таки неприятный осадок в душе у него остался.

Барон Беннигсен, длинный, как шест, и важный, словно статуя командора, вдруг изволил сообщить:

— Государь, я видел, как он врывает круглые бревна, которые должны были поддерживать крышу, и заметил ему, что, на мой взгляд, он не глубоко их закапывает. «Я укреплю их вместе с крышей, — сказал мне Шульц. — Замаскирую зеленью и устрою над ними капители из цветов каштана». Я подумал, что это будет красиво, а в остальном я, верно, недостаточно понимаю…

Государь лишний раз подивился его хладнокровию. Не зря кто-то говорил, что генерал хладнокровен, как черепаха.

— Ну и где же сам архитектор? — спросил император.

— Наверно, с отчаянья в Вилии утопился, — сообщил барон Беннигсен. — Во всяком случае, на берегу нашли только его шляпу.

Император не поверил в эту версию, он не сомневался, что все это были происки врагов, и решил не поддаваться обстоятельствам.

— А пол цел? — поинтересовался император.

— Пол из наборного паркета цел, только завален обломками, — доложил де-Санглен.

— Немедленно очистить, мы будем танцевать под открытым небом.

И вот сегодня этот бал должен состояться. Что-то судьба ему еще готовит… А все-таки не верится, что архитектор Шульц утопился. Верно, сбежал за Неман, к Наполеону.

Всякий бал в то время начинался с польского. На паркетном полу в саду, в окружении колонн, которые остались торчать на развалинах, только убранных цветами, дамы, в ожидании польского, поглощали десерт. Сплетня о том, что государь приобрел имение, всех взволновала. Говорили об этом полушепотом, патриотично настроенные дамы были уверены, что по приходе Наполеона, а в этом ни у кого не было сомнения, и по обретении Литвой независимости, государь лишится своей собственности. Удивлялись предусмотрительности барона Беннигсена, предпочтившего наличные деньги имению в пограничной провинции в такой час, знавшего, что Наполеон не забыл ему свое почти что поражение в сражении при Прейсиш-Эйлау.