С. Бельский - Куда ворон костей не приносил

• Название: Куда ворон костей не приносил
• Автор: С. Бельский
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2016

---

— Спроси у кого угодно! муж одной барыни побил. А этот

Али в гостинице „Франция" комиссионером служил.

— Комиссионером?— почти с ужасом спросил Андрей.

— Ну да. Продувной народ! Дрянь!

Было скучно, глухо и пусто. Где-то в чаще кричала ночная птица и грузно ворочалось под скалами бескрасочное море.

III.

Андрей встал поздно. Рана болела и в груди было такое ощущение, как будто что-то вынули. Скучно скользило солнце по усыпанным гравием дорожкам, тускло блестело в волнах.

Осман ходил между дачами и кричал.

— Фрукты! свежие фрукты!

— Его позвал Василий.

— Ей, ты, крымское чучело! иди сюда. Давай четыре фунта груш, только не обманывай.

-Зачем обманывать?— заискивающим голосом говорил

Осман.— Хорошим господам отборный товар носить буду.

- ГОСПОДИ, как скучно! Куда бы пойти? Андрей прижал руку к больной груди и, стараясь не встретиться с братом, пошел на свое любимое место к плоскому камню, где сидел вчера.

— Так это значит все не правда! Талисман кусок полевого шпата. . Каменный монах—глыба известняка! Пустое море.

Пустая земля. Ну, а небо?

Андрей посмотрел на небо. И там тоже нет ничего, кроме пустоты, холода, мрака и туманов, которые то ползут с гор, то поднимаются высоко над морем. Есть только Василий, инспектор

Мокрица, гимназия. Ах, какая тоска!

— Али комиссионер! Вот, должно быть, смеялись они надо мной. Какая пыль на кипарисах, точно люстры в чехлах!

Андрей спустился к морю и строгими глазами впился в зеленую гладь. Под скалой бежали круги, тянулись жемчужные нити пены.

Ну вот же, вот они, зеленые глаза! Как никто не видит! Вот и щупальца, длинные, как корни сосны.

Андрей придвинулся ближе, с трудом удерживаясь за шероховатый камень и вглядываясь в то чудесное, непонятное, в тот сказочный недосягаемый мир, который скрывало море в своей глубине. И вдруг рука, сжимавшая камни, разжалась и тело мальчика по крутой мокрой скале скользнуло к воде. Волны расступились мягко и ласково, на мгновение над водой показалась худая, бледная рука, потом зеленая гладь сомкнулась, и с убаюкивающим плеском закружилась под тупыми камнями.

За стеной кипарисов послышался тревожный голос:

— Андрей! Андрей, где ты?!

Великая пустыня, где мы все.

Мы встречались каждый день вечером в глухом углу кладбища, между двумя могилами, на которых не успела еще вырасти трава. В одной был похоронен её муж, в другой мой брат.

В сумерки, среди немых камней, печально склоненных крестов, на половину разрушенных склепов, заросших сорной травой, мы ждали чуда, напряжённо и мучительно, словно перед нами расстилался не кусок мокрого пустыря на окраине большего города, рядом с аэродромом и артиллерийским учебным полем, а древняя страна чудес, с жёлто-серыми скалами, масличными рощами, пещерами и белой раскаленной солнцем дорогой из Иерихона в Иерусалим.

Мы не решались говорить друг с другом о своих безумных надеждах и притворялись, что заняты уходом за могилами и своей печалью, разумной и примиряющей со смертью, как сумерки примиряют день с ночью.

Я стоял против низкого, белого креста, под высокой уродливой березою. Ветер и топор кладбищенских сторожей, расчищавших места для новых могил, придали дереву такой вид, как будто оно хотело бежать, но задержанное корнями, далеко ушедшими в глубь земли, в ужасе остановилось, простирая к небу черные, искривленные ветви с дрожавшими осыпающимися листьями. На моем кресте не было никакой надписи и только внизу, под веткой куста шиповника, я вырезал слова „может быть"...

На её могиле лежала груда венков. Она приходила раньше меня, садилась на камень, отвалившийся от соседнего склепа, и остановившимся неподвижным взглядом, смотрела на высокую кучу рыжей свеженарытой, земли, под которой в белом глазетовом гробу лежал её муж, или то, что было её мужем.

Сторожа в грязных рубахах и сапогах, на которые налипли комья грязи, старик священник в истрепанной полинявшей ризе, весь день служивший панихиды, с опущенными глазами проходили мимо нас. Они, должно, быть знали, или догадывались, чего мы хотели, и из сострадания не желали нас замечать.

— У вас лучшее место,— сказала она как-то, поднимая на меня влажные от слез, серые глаза и улыбаясь жалкой, печальной улыбкой.

— Да, у меня хорошее место! Сухой песок, что так редко на этом мокром кладбище, и потом береза. Всё-таки она соединяет меня..

Я не докончил и отвернулся, чтобы скрыть слезы. Она плакала беззвучно, опустив голову к камням и перебирая маленькой рукой цветы и комки влажной глины.

— Послушайте, неужели он никогда, никогда не вернется?

— Я верю, что дух бессмертен. Было бы слишком жестоко и нелепо, если бы в могиле исчезало все. Понимаете ли, все!

— Но что же остается?— спросила она с таким отчаянием, что я на минуту позабыл о своем горе.

— Наш дух часть того великого духа, который проникает всю вселенную: звезды, солнце, вот эту траву, камни и неизвестные миры сливающиеся в белые полосы и пятна на ночном небе.

Я говорил неуверенно, пугаясь, что моя слабая надежда потухнет, как лампада, задуваемая холодным ветром.

— Бесчисленные солнца кружатся, как брызги прибоя; каждая волна идет миллионы миллионов лет и таких волн так же много, как на берегу океана.

— Ну?— спросила она, утомленная моим красноречием, и наклонилась расправляя ленту на увядшем венке.

— Наш дух сольётся с этой вечной душой мира,— продолжал я,— как капля дождя возвращается к океану. В это я верю!

Мне самому казалось, что слова мои звучат жалко, фальшиво и неубедительно. Рядом с этим безграничным горем и безграничной печалью, склоненной над свежей могилой, мое верование стоило не дороже глазета, дыма ладана и венков с фарфоровыми цветами.

И от того, что это было так, я почувствовал злобу к себе и к этой маленькой женщине, мысли и чувства которой не отходили от трупа, разлагавшегося в мокрой земле.

- Но где же будет он?— спросила она, как капризный

156 ребенок, не обращая внимания на мои утешения.

- Мне не надо океана, мирового духа, не надо этого прибоя, продолжающегося, как вы говорите, миллионы лет, я хочу видеть и слышать его таким, как он был! Понимаете, его?Она жадно смотрела мне в лицо широко раскрытыми глазами.

Вернее, она смотрела через меня, куда-то вдаль, точно ждала чьего-то призыва.

— Может быть, они нас слышат?

— Я не знаю, ничего не знаю! Вот здесь лежит тело человека, который был моим другом с первых дней детства.

Замученный лишениями и страданиями, сошедший в могилу в тот момент, когда я получил возможность поднять его. Я уже держал его за руку, он оборвался и ушел. Ушел навсегда!

Теперь я не стыдился своих слез и говорил, не обращая внимания на то, что голос мой прерывали рыдания. Но она едва замечала меня. Для неё я значил так же мало, как уродливая береза, далекая ограда кладбища, за которой на полигоне бухали пушки, косые тени, стоявшей под окнами, белой церкви с окнами в узорчатых, железных решетках.

— Вы верите в переселение душ?— глухо спросила она.

— Может быть, хотя меня пугает это учение почти так же, как смерть без надежды на воскресение. По этому учению душа человека может переселиться в тело животного. . Нет, могила лучше!

— Могила,— повторила она тихо и внятно, как будто заучивая новое дли неё слово.

Мы оба подняли глаза и стали следить за вороном, который каркал на вершине березы. У меня, как и у неё, мелькнула безумная мысль.

Представляли вы себе когда-нибудь медленное разложение тела, недавно еще крепкого и здорового, тела, которое вы любили? И что, если последние проблески сознания, отсветы мысли и чувства, все еще остаются в трупе как таится жизнь в дереве, поваленном бурей.

Холод могилы и свет сознания!

Я много раз ночью переживал мгновения этого ужаса, силясь представить себе в могиле брата, как мы это делаем при жизни любимых людей, ставя себя на их место, Нет, лучше ворон, или что-нибудь живое под лучами солнца!

Поднялся синий туман, выполз из могил и тяжело заволакивал кладбище, гнилые кресты, скользкие, заплесневевшие доски, траву, ржавое железо склепов, камни над черными ямами. Ворон снялся с дерева и разом исчез в широко распахнутой расцвеченной зарею дали.

Сторож, стуча тупой лопатой, шел по мосткам и, завидя нас, остановился.

— Пора!— сказал он,— запираем.

И минуту подумав, добавил сердито:

— Ничего сегодня не будет!

Пробираясь по тропинке, между могилами, мы слышали, как он бормотал:

— И чего тут сидят, сидят! Покойник слышит разговоры, ему еще хуже. Дайте лежать тихо, земля их и съест помаленьку. Из могилы не уйдешь!

Мы дошли до церкви, и когда звякнуло железное кольцо на калитке, женщина вдруг остановилась. Волосы её выбились из-под шляпки, бледное лицо стало еще бледнее в свете фонаря, освещавшего за оградой пустынную улицу.