Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

• Название: Крепость
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997

---

- Эти ублюдки! – выдавливает он наконец из себя. В этот миг чувствую, как у меня буквально съеживается кожа головы. Хоть бы Старик, прекратил эту пытку! Но он хватается за свою трубку и дважды глубоко пыхает ею.

Что за проклятая процедура раскуривания трубок! Так долго я не могу ждать! Но Старик зажимает трубку в правом кулаке, приподняв ее на полвысоты, будто во внезапном ступоре. Гадаю, что Старика гложет внутри, но не решаюсь спросить его об этом прямо. Вместо этого интересуюсь:

- Это, наверное, по служебным делам?

- Еще бы! – он вздрагивает как от судороги. Затем, наконец, он смотрит на меня в упор. – Эта банда хозяйничает повсюду – словно паразиты. Они и господин военный судьи!

Старик распаляется все больше. Теперь он говорит быстро, вопреки своей привычки:

- В La Baule имелся, например, филиал военного суда. Ты, скорее всего, совсем этого не знал. Они даже выносили смертные приговоры – в элегантном морском курорте, под прекрасным солнечным светом. После этого на спортплощадке в Saint-Nazaire их приводили в исполнение...

Старик старается сконцентрироваться, произнося свои слова, на воображаемой точке на стене, и сдерживая голос, добавляет:

- Я, естественно, захотел выяснить, действительно ли Симона находится в Fresnes и как обстоят дела...

Так как он ничего больше не говорит, нетерпение снова одолевает меня, и я спрашиваю:

- Ну и?

- Я потерпел полное фиаско. И тоже самое у меня было и у высшего босса этой банды. Вероятно, он уже отправил рапорт.

- Ах ты, Боже мой!

- Глупо только то, что теперь у меня будут совершенно связаны руки – полностью!

Старик откладывает трубку и бесцельно водит туда-сюда ручкой и карандашом по письменному столу. Я еще никогда не видел, чтобы он так не мог удержать руки. Также никогда еще не было таких глубоких вертикальных складок у него на переносице.

- Теперь ты должен рассчитывать только на себя, – произносит он медленно. – А уж мне, что выпадет...

- В смысле считать часы до ареста будешь? – вырывается у меня к моему собственному испугу.

Однако, к счастью, Старик не услышал этих моих слов. Во всяком случае, он продолжает говорить, словно я ничего не сказал:

- Теперь должны дела закрутиться.

Говоря это, он поднимается и говорит:

- Я должен идти на территорию. Посмотреть, что там, на берегу.

Я знаю, что он подразумевает в действительности: разогнать свою ярость. Спустя какое-то время приходит сообщение, что Геринг как «самый старший офицер германского Вермахта» от имени Кейтеля и Деница торжественно объявил о повсеместном введении гитлеровского приветствия в германском Вермахте. Этим заявлением мы стали, тоже хотя бы внешне, солдатами партии. И против этого никто не запротестовал. Старик, услышав эту новость, вне себя от ярости, словно свирепый, пойманный хищник, бегает в небольшом пространстве своего кабинета туда-сюда между письменным столом и моим стулом. Таким взволнованным я еще никогда его не видел. Сумасбродство! Старик принял все: и циничные пошлости новостных дикторов, и ужас, и жестокое коварство, однако команду с этой минуты быть обязанным приветствовать, словно член СА буквально убило его.

- Это последняя капля! То, что в этом еще и гросс-адмирал участвует!

- Новость сообщалась от имени Кейтеля и Деница!

- Не играет роли! – шипит Старик яростно. И затем обращает свою ярость на меня: – Ты действуешь так, как будто это я все это придумал!

Вот тебе и твой чудесный Комфлота, я думаю, воздерживаясь, однако чтобы не ляпнуть это вслух. Этот Дениц подпевает в такт нашему толстобрюхому имперскому егермейстеру! Сливается с ним в экстазе! Геринг сам не смог бы высосать это из своих жирных как сосиски, пальцев. От имени Кейтеля и Деница! – По любому, там должно было быть общее волеизъявление. Во всяком случае, мы влезли в полное дерьмо! Приветствие по-немецки: Само название уже вызывает смех. Никто более не передвигается нормально. Моряки или солдаты-пехотинцы, вскидывающие свою правую ласту в гладиаторском приветствии, пугают меня, делая это, как будто они марионетки управляемые некомпетентными игроками. Теперь мои «faire semblant» удаются мне еще труднее: Я вынужден действовать так, будто бы у меня на глазах действительно находятся шоры, и я просто не вижу, если меня приветствуют вытянутой в воздух рукой. Действую, словно я вовсе не принадлежу к этому союзу. Несколько французов, бредущих по улице, смотрят иногда украдкой, иногда в открытую, иногда с раздражением или совсем открытым ртом на вояк, суетящихся на Avenue de Siam с предупредительно высоко-вскинутой рукой и застывшим взглядом на идущих навстречу офицеров, которые со своей стороны поднимают руку, как будто желая подать сигнал торможения или бросают ее вправо назад согнув предплечье по образцу Геббельса, и так, всем видом своей правой руки показывают желание избегать приветствия гладиаторов прямой как доска рукой. На обеде все молча черпают ложками. То, что у каждого горит в душе, не может быть высказано вслух: покушение, бомбардировки дома, беспросветное будущее. О чем говорить? Когда внезапно чья-то вилка скребет по дну миски, некоторые пугливо вскрикивают как при бомбежке. Старик появляется в проеме двери и держит курс на тут же освободившееся кресло среди молодых офицеров. Со всей осторожностью один поднимает, едва Старик усаживается, тему «Немецкого приветствия».

- На борту подлодки этот вид приветствия не принимается в расчет, – объясняет Старик. – Он больше предназначен для свободной территории.

- Чертовски хотел бы узнать, как сам Фюрер, собственно, выполняет его, – отваживается продолжить к общему удивлению зампотылу.

- Что именно? – тут же рычит на него Старик.

- Так вот вскинутую руку повсюду держать, думаю трудно целыми часами.

- Вероятно, у Фюрера есть установленная опора – такая, ну типа шины для руки из легкого металла, – предполагает кто-то.

- Ее можно было бы легко сконструировать – по принципу складного стола. С чем-то вроде шарнира с защелкой.

- Мне бы такая пригодилась, особенно когда я спускаюсь по Rue de Siam, – смеется Старик. – Надо бы предложить это инженеру флотилии: изготовить небольшую серию, наверное, это не доставит много хлопот.

Я вздыхаю: Оцепенение, напавшее на всех, ушло. Пару раз даже был слышен смех. Похоже, в Берлине из-за этого идиотского приказа теперь под арками на коленях проползают...

- Все складывается хорошо! – постанывает Старик, когда мы сидим снова в кабинете. – Впредь один день недели выделяется на обучение экипажей офицерами нацистского руководства... Я определил пятницу для этого.

- Что? Уж нас-то они никак не пропустят!

Старик демонстрирует крайнее отвращение на лице и ругается:

- Очевидно, господствует мнение, что мы нуждаемся в них!

Затем он откашливается – один, два раза – и добавляет:

- Мы должны очистить, кроме того, нашу медсанчасть. Перевезти транспортабельных больных в Париж. Ты примешь транспорт – а именно два автобуса – столько легкораненых мы должны отсюда вывезти... Естественно, не один поедешь – завтра утром отправляется больший конвой. Ты к ним присоединишься. Перегон дьявольски длинен и осуществим только днем...

Голос Старика звучит по-деловому. Посреди этой тирады он пробует откашляться, но ему это не удается. Два автобуса полностью заполненных ранеными провести в Париж? В конвое? Я сразу заволновался: А потом как все будет? Почему Старик так внезапно выдвинул эту мысль? Не скрывается ли что за этим? Почему Старик хочет освободиться от меня именно сейчас?

- Ты передашь раненых в настоящий военный госпиталь, – продолжает Старик. – В какой конкретно, узнаешь у доктора... Но только ты не отмечайся в твоем Издательстве...

И после небольшой паузы:

- Я распоряжусь тебе, так, на всякий случай, выписать приказ на командировку в Берлин... Однако, ты, естественно, возвращаешься сюда через несколько дней.

- С помощью господа Бога и его госпожи Супруги, – произношу в замешательстве.

- Сдашь раненых, а потом поедешь во Fresnes и попытаешься выведать хоть что-нибудь – и в зависимости от ситуации ты либо возвращаешься, либо...

Либо что? размышляю я. Что я как лейтенант смогу выведать сквозь тюремные стены? Разрывные заряды подложить под них, что ли? Как Старик все это себе представляет?

- В любом случае мы должны узнать, где Симона окончательно пребывает. – Старик тут же поправляет себя: – ... где она находится. «Пребывать» кажется, ему, пожалуй, неподходящим выражением.

- Пока мы этого не узнаем, мы также не узнаем, куда нам нацелиться.

- Итак, поехать автобусом и просто спросить? Как ты это себе представляешь?

- Попытка не пытка! – бросает Старик кратко и добавляет: – Выезд завтра утром, в пять. На первом перегоне должно быть светло. Минимум двадцать транспортов. По существу, все это уже организовано.