Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник)

• Название: Дикий барин в диком поле (сборник)
• Автор: Джон Шемякин
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-099949-1

«Очень многие в последнее время стали задавать мне вопросы, связанные с родом моей деятельности. Для меня такое любопытство кажется странным. Люди не верят, что чтение псалмов на паперти взаправду может кормить!

Любой Шерлок Холмс может подойти ко мне, хрустя пустыми ампулами с семипроцентным раствором под ботинками на пуговицах, и сразу же догадаться, кто я такой и чем зарабатываю себе на кусок горького хлеба и кружку дождевой воды. Раз в тельняшке – значит, моряк. Деревянная нога, подсыхающая у камина, говорит о том, что моряк я не очень хороший, но с богатым прошлым, скорее всего боевым. Где у нас была война последний раз? Значит, боевой моряк из Кандагара. Любит сидеть на стульях верхом, значит, кавалеризмом занимается. Боевой моряк-кавалерист из Кандагара. Часто матерится. Известное дело, гуманитарии. Татуировка «Саша» на тыльной стороне ладони помогает понять, что зовут меня Саша. А сердце, пронзенное стрелой, под синим именем – что я очень эгоистичный, самовлюбленный Саша… Я люблю, когда интрига».

Джон Шемякин

---

В покер с сотрудниками я всегда выигрываю. Это часть традиции. Проигравшихся волоку к креслу и примеряю к погрызу. Смотрю на всех безразлично, пальцами ног зажав под столом карандаш, выводя чуть прыгающие заметки на бумажке. «Семченко – пятый валет… Протасьев – не потеет… целуются… сбросил четыре карты, а часы новые… Номер 18 – кто такой?!»

Выиграв, всегда подвожу мораль таинства.

– Я выиграл! – говорю. – Бог есть, а вы все проиграли!

И начинаю смеяться. А пальцы под столом шир-шир, кто первым засмеялся, а у него часы новые, кто засмеялся вторым, но с таким видом, что засмеялся первым, третий засмеялся с первым, а на второго не смотрит, кто такой номер 18?..

Выиграл, значит, всё сгреб в кучу неопрятную, разложу дома, в покое. Развязал игрокам руки. Попрощался. Выключил свет. Запер подвал. Вышел на свежий воздух. Замок ещё подёргал.

– Не скучайте, родненькие! – говорю. – До завтра. В том ведре – вода. А у меня теперь новые часы.

И ногой в дверь так – бум-бум.

Ежедневники

Рассматривал молчаливо коллекцию ежедневников за последние сто сорок семь лет своей трудовой биографии.

Что могу сказать? Признаки упадка мозговой деятельности, конечно, очень заметны. Видна тенденция.

Первые ежедневники, титульные листы которых красочно и благописно иллюстрируют с киноварью крушение татаро-монголов при реке Угре, – они дышат оптимизмом. Много вставок, вклеек, использованных билетов, счетов из гостиниц, фотокарточек и прочих следов. Графики какие-то. Вокруг некоторых записей восклицательные знаки. Красные чернила, черные чернила, образцы подписей. Мат на полях. Какие-то подозрительные следы от брызг не пойми чего. Ежедневник за 1998 год прокушен в двух местах. Судя по левому клыку, мной.

Ежедневники более позднего времени гораздо сдержанней. Сокращения, заметна небрежность во всём, появляются незаполненные дни. А уж последние ежедневники, исусенасхрани, просто убивают. Видно, что что-то я пытался записывать и соответствовать, тянулся пером через стол, чтобы запечатлеть и зафиксировать, а, нет, всё, не дотянулся. Проплешины в записях на целые недели. Что я в эти недели вытворял? Загадка. Слава богу, ничего не помню. Кардиограмма деловой активности плавно выходит на точку, когда санитарка закуривает у твоей постели.

Сближает одно: от первого до последнего ежедневника ни один не закончен. Ни один. Все сворачивается пятого декабря. Пятое декабря, а сразу за ним 18 января.

Как Шелленберг

У Вальтера Шелленберга в рабочий стол были вмонтированы пулемёты. Чтобы, значит, удобно было начальнику шестого управления РСХА. Или для шику. Не знаю пока.

Я мечтаю о другом. Вмонтировать бы мне в рабочий стол батарею пульверизаторов с гаммой запахов. Слушаешь собеседника, наклонившись доверительно к нему через пространство моего генштабистского стола, а сам задумчиво перебираешь проворными пальцами ног кнопки «впрыск». По всей гамме пробежишься, пока примешь окончательное пахучее решение. Как импровизатор на лайнере в тропиках за роялем в смокинге. Откинулся и пальцами так: тара-рам-тарам-тарам-там! Трам-ба-ра-турам-туруру-бам! И ещё раз всей ножной десятипальцовочкой – хлобысь по кнопкам!

Хорошо всё, доволен, сыто хохочешь – вот тебе, не знаю, морской бриз в Сан-Тропе с оттенками рома и пряного запаха танцующей мулатки. А если нет, не очень хорошо, то не взыщи, н-н-на тебе эссенцию из чего бог послал. Вот тебе каптёрка, вот тебе «Саша», вот тебе курилка, вот тебе освежитель «Ландыш», вот дезодорант золотозубой Светланы Пантелеевны! А вот и нотка стоматологии, принюхайся, вбери трепещущими от ужаса ноздрями. Запах булок и корицы в кофе – это не для тебя, а для тех, кто исполняет мои преступные приказы вовремя! А тебе пока запах библиотечного ящика с карточками, поскучней, пожухни, оботрись рукавом вязаной маминой кофты, подбери с пола очки…

Ну, некоторых встречал бы спецпрепарат «Скунс», как только эти фигуры в проёме двери появятся. Залпом из всех стволов.

Люди бы задумывались, прежде чем вползать в мои чертоги с проектами в оставшихся зубах, с предложениями и жалобами. Кумекали бы, прикидывали бы шансы. Спрашивали у секретаря, мол, как сам, шибает лавандой? А секретарь сдвигала бы на лоб респиратор поверх слезящихся глаз и сипела обожжённым горлом: не, нормально сегодня, кха-ха-кха, два раза секвойя, два раза альпийские грёзы, сейчас посмотрю, да, разок, бха-бха-кха-кхкхик, шипр, три раза богатый сортир, это он случайно нажал, ещё западает кнопка на Казанском вокзале, жаловался, видите, долбанул по мне горным озоном, а-ха-хых, а так всё нормально вроде, сегодня несвежего тушканчика пока не было.

Мне-то ведь интересно овладевать методами невербального воздействия на все органы чувств собеседника. Разом.

Корчить рожи у меня выходит отменно. Брови выгнешь, челюсть нижнюю вперёд, руки в бока и походка тигра, как в китайской опере, сразу на всю стопу на полусогнутых растопыренных ногах. Шагнёшь так два шага навстречу, и многие вопросы решаются просто на глазах.

Использую тактильные методы, имею в карманах сахарок, кусочки жмыха, пластилин, комки соли-лизунца, кто что любит, короче, кто что заслужил. Руководить люблю со вкусом.

А вот с запахами пока не работал. Я их не чувствую практически, поэтому поле для меня новое, надо покрыть его костями.

Барин занят

Весь день в железной уруситской шапке провожу совещания. Люди смотрят на мой загар и сбиваются в цифрах от ненависти, сжимающей их горло. Сипят, пьют воду.

Без меня приняли на работу довольно много разных людей. И эти люди меня не видели, а слухи, ходящие по закопчённым этажам, воспринимают по молодой привычке за шутки.

Они ещё не знают, что на моей живодёрне от лёгкой иронии в адрес начальства передохло больше служащих, чем от эпидемии сыпного тифа, которая внезапно вспыхнула у нас на корпоративе в прошлую зиму. Ну, когда ещё бухгалтерию прежнюю отпевали.

Очень злой, очень. Вторую рубашку выжимаю от злобной испарины.

Молодежь

Наши старшие дети только вступают в сложную систему лизания хозяев бизнеса. Они не теряются. Передают друг другу наработанные приёмы и методики.

Одна из методик доведения руководства до исступления и стонов – это «мы такие горячие! мы заводные! у нас бездна планов, которые губят косные менеджеры среднего звена! давайте устроим тренинг! давайте устроим мозговой штурм!»

Доверчивый хозяин идёт на мозговой штурм во главе горячих энтузиастов, специалистов по штурмам и психическим атакам. В итоге хозяин беснуется на бруствере окопа в гордом одиночестве, грозя бесполезной сабелькой неприятелю, кричит «ура! вперёд! за отечество!», а энтузиасты хлопают и кричат ему «браво!» из тёплой глубины окопов. Пока хозяина не торкнет догадка и он не сползёт в окоп, краснея от стыда.

Сегодня высказал молодым и горячим сотрудникам, пришедшим в субботу на очередной сеанс доказательства преданности, что я человек неприхотливый.

– Я, сотрудники мои, – говорю, – человечек неприхотливый. Я в браке с пяти лет состою. Вот уже сорок добротных годочков, полных тихого счастья, в супружестве. Поэтому для меня даже петтинг – это и новинка, и счастье. А вы вот так на меня сразу любить кидаетесь, группово да с выдумкой. Я от этого теряюсь. Хотите отлизать мне мозг – сначала накормите, к примеру. Подарите букетик цветов. Что там ещё деревенским нравится? Повздыхайте, что ли, у дверей моего кабинета со значением. Подсуньте записку. Или даже открытку.

Но совещание проводить пришлось. Купаясь в сиропе. Такое неожиданное чувство. Два часа в малиновом желе.

По итогам совещания обвёл всех пытливым взором Н. Н. Миклухо-Маклая.

– Я так понимаю, совещания по субботам мы теперь будем проводить часто. Раз у вас фонтан потыренных идей и траченных молью наработок. Я вот даже не знаю, зачем я сосу вашу молодую кровь литрами. По вкусу – чистая вода комнатной температуры для полива офисных фикусов. Давайте вызовем охранников наших, от них бодрящей свежести больше получишь, чем от вас, ей-богу. Значит, решили, да?! Каждую субботу теперь совещание, по вашему почину.

А чтобы люди перестали нести херню на рабочих совещаниях, мы нарядимся. Да хоть бы и в индейцев! И с каждой новой порцией бреда станем снимать с себя по одному предмету одежды. Как вам такой тренинг и мозговой штурм?! Кто у нас тут HR? Вы? Не вы?! А кто?! Вы! Нет, теперь это точно вы! А не вы, вы уже попробовали. Записывайте. Совещание. Индейцы. Или русский народный хор. Успеваете записывать? Вот ручка, бумагу у соседа, ага, ручкой по бумаге, так, получается, вижу. Зря вы скромничали. Значит, переодеваемся и снимаем по одному предмету. Когда через двадцать минут мы окажемся голыми, начнётся разговор по существу. Я обратил недавно внимание на то, что голые люди редко несут околесицу про… про что? правильно – про системы мобильного обжига цистерн со следовым мазутным присутствием! На базе чего? На базе, хором отвечаем, подтолкните Бровкина, на базе полной переработки топливных остатков!