Валентин Иванов - Желтый металл. Девять этюдов

• Название: Желтый металл. Девять этюдов
• Автор: Валентин Иванов
• Издательство: Орион
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2015

В сборник вошел детективный роман, посвященный жизни милиции, и рассказы об охоте.

---

Этот прием «вывески» использовался и используется спекулянтами в разных областях. Так Миша Трузенгельд с помощью своего браслетика совершал сразу несколько действий: нащупывал солидных покупателей, оптовых продавцов и одновременно разыскивал тех, кто по нужде пытался сбыть свои личные вещи. Этих следовало сбить и взять у них вещь по дешевке. Занимаясь тем же, Николай приценился к браслетику, заговорил с продавцом, показал свою вещь. Миша спросил Зимороева:

— А у вас ничего еще нет?

— При себе нету ничего.

— А дома или еще где что есть?

Так завязалось знакомство, и в разговорах между отцом и сыном Зимороевыми появилась кличка, которую они дали новому знакомому, — «еврей Миша». Петр Алексеевич спустил Трузенгельду для начала два царских империала и золотую пятирублевку. А дальше пошло и пошло…

Зимой сорокового — сорок первого года цены на золото и валюту испытывали резкие, мало кому известные колебания. Судороги цен были потрясающе интересны для «деятелей»: спады, подъемы, лихорадка. В общем же обнаруживалась тенденция к повышению.

Бродкин с помощью обоих Трузенгельдов и других маклеров, пыхтя, крутил колесо, которое в меру своих сил с другой стороны толкали Зимороевы. На рынке среди самых различных вещей, валюты и бриллиантов порой вспыхивали, будто гонимые ветром, облачка золотого песка. Это с доверительными записочками от сына Андрея залетали к Петру Алексеевичу Зимороеву торопливые, решительные гости — птички из Восточной Сибири…

2

На следующий день после первого визита Василия Луганова к Петру Алексеевичу и в утро того дня, когда состоялся известный уже торг между Трузенгельдом и Бродкиным, Николай Зимороев спозаранку, задолго до начала работы, поднимался на второй этаж одного деревянного дома. Скрипучая лестница кончилась полутемной площадкой, и Николай Зимороев вошел без стука. В большой коммунальной квартире с густым населением выходная дверь запиралась лишь на ночь, но тогда уж не только на замок и крючок, но и на тяжелый засов.

Жильцы, собираясь на работу, сновали по коридору. На кухне шипели сразу несколько примусов, припахивало чадом и чей-то голос раздраженно взывал:

— Марь Иванна, да Марь Иванна же! У вас опять керосинка коптит!

Детишки, двое или трое, в полутемном коридоре не рассмотришь, с чем-то возились в передней; сразу в двух или трех комнатах говорило радио. Николай Зимороев прошел к Трузенгельду незамеченным.

У Трузенгельда были две комнаты, вернее одна, большая, но разделенная доходящей до потолка перегородкой и с выгороженной крохотной прихожей, подобно «семейным номерам» в старых гостиницах.

Дверь из общего коридора оказалась незапертой. Николай вошел и остановился в темной, хорошо ему знакомой прихожей — каморке площадью метра в три квадратных. Внутрь вели скорее дверцы, чем двери: одна — прямо, другая — налево. На стенах — полки, вешалки для верхнего платья, на полу — калоши, табурет, сундук, загруженный кастрюлями и кухонными принадлежностями.

Николай не успел еще закрыть за собой дверь в коридор, как его окликнул торопливый старушечий голос:

— Кто? Кто?

Зимороев ответил:

— К Мише!

Сейчас же из-за боковой двери — очевидно, там прислушивались — донесся быстрый голос Трузенгельда: «Заходи, заходи!..» — а из первой двери высунулась нечесаная голова старухи, матери Трузенгельда.

Николай вошел. Внутреннее убранство комнаты Трузенгельда не соответствовало убожеству лестницы, коридора и клетушки-передней. Высокий потолок, — дом был хорошей постройки, дорогие свежие обои, обстановка, которую принято называть приличной. Не стоит заниматься ее описанием, несмотря на то, что «приличная» для одних кажется жалкой для других. Здесь не было ни ореховых кроватей, ни пуфов, ни зеркал, ни ковров, ни настоящих «подписных» картин, как в доме Бродкина.

«Не стильно» — такой приговор вынесла бы Марья Яковлевна, знаток культуры и красоты. Так или иначе, но в комнате Трузенгельда было все необходимое для жизненных удобств.

В углу, перед столиком с зеркалом, спиной к двери сидела женщина в одной юбке и причесывала волосы. Сам Трузенгельд встретил Николая босиком и в трусиках.

— Здоров, Миша!

— Здравствуй, здравствуй… — Трузенгельд на ходу сунул Зимороеву руку и приоткрыл дверь в прихожую: — Мама, ты посмотри здесь!

Посмотри… Она-то посмотрит! Мать Трузенгельда, потеснив задом кастрюли, устроилась на самом краешке сундука, наставив уши к двери в коридор — что за ней? — и к комнате сына. Старая женщина с притупившимся слухом вытягивала, как гусыня, голову на тощей шее то в одну, то в другую сторону.

Ей будто слышалось, что в коридоре стоят под самой дверью. Нет, вот сразу протопали двое. Это Петрушины, отец с сыном, ушли на завод. Стук каблучков… Остановка. Это Марья Ивановна поправляет перекрутившийся чулок. У нее всегда и все не в порядке: коптит керосинка, убежавшее молоко разлито по всему кухонному столику… Старуха по звукам могла сказать обо всем, что происходит в квартире.

Пробежали дети: топают, как табун лошадей. Под дверью никто не стоит, иначе дети-то уж не бегали бы…

Она вздохнула и попыталась прислушаться к голосам в комнате сына. Настоящая стена выходила лишь в коридор, а эту сколотили просто из досок и оклеили обоями, когда Мише понадобилось из одной комнаты сделать две. И все же нельзя понять, о чем говорят. Миша умеет говорить тихо, и этот Николай тоже. Но Лиза-то там и все знает. Старуха ревновала. Миша велел посмотреть. И ее внимание снова сосредоточилось на том, что происходит в коридоре.

Все внимание…

3

Дело срочное, обоим нужно во-время выйти на работу, и они старались договориться быстрее, без лишних слов.

Николая отвлекала Лиза, жена Трузенгельда. Женщина продолжала причесываться так непринужденно, будто в комнате никого не было. Зимороев невольно поглядывал через плечо Трузенгельда на голые руки, находившиеся в непрестанном движении, на голую гладкую спину, открытую падавшей с плеч рубашкой. Зимороев-сын не замечал белокурый завиточек на стройной, гладенькой шейке. Такая деталь была, пожалуй, слишком тонка для его восприятий. Ведя деловой разговор, Николай испытывал ощущения, которые можно было бы приближенно и смягченно выразить так: «Сочная баба! Хромой Мишка сумел оторвать себе кусочек…»

Младший Зимороев сейчас не производил впечатления серой скотинки, заеденной жестоким отцом. И характеристика, сложившаяся лишь по наблюдениям тех, кто видел его при Петре Алексеевиче, могла бы получиться односторонней. В разговоре с Трузенгельдом Николай был сух, даже чуть-чуть высокомерен. У него была привычка косить глазами во время разговора. Отец прикрикивал на сына: «Чего глаза прячешь!» — а Трузенгельд, конечно, не мог себе этого позволить.

Николай сидел на стуле прямо, как аршин проглотил. Трузенгельд — напротив него, прикасаясь голыми коленями к коленям Николая. Почти полное отсутствие одежды ничуть не стесняло экспансивного Михаила Федоровича.

Лиза встала, попрежнему не обращая внимания на Зимороева, надела шелковую блузку и повернулась. Как будто не зная до сих пор, что в комнате был посторонний, Лиза улыбнулась Николаю и кивнула головой. Она перекинула через руку жакет, подхватила сумочку. По пути ласково обняла голову мужа.

— До свиданья, милый, я лечу! — и еще раз улыбнулась Николаю.

Лиза Пильщикова, экономист облисполкома, ехала на службу с мыслью о новом костюме. Еще об одном: у нее было немало костюмов. В универмаге продавали новую чехословацкую шерстяную ткань — серо-голубую, двустороннюю. Шить нужно на ту сторону, где гладко. Елочка больше подходит для мужского костюма. Сегодня нужно созвониться с лучшим закройщиком города Марховским, у него шьют все актеры. Завтра, вероятно, уже будет можно получить от Миши деньги на покупку.

Николай Зимороев во-время пришел к Мише: еще несколько дней, и всю красивую ткань разобрали бы, несмотря на высокую цену.

…Разговор дельцов служит скорее сокрытию мыслей, чем выявлению личности. Цель разговора — добиться своей выгоды.

У Зимороевых была своего рода палка, которую они постоянно поднимали над головой Трузенгельда, как только доходило до золота: конкурент, о существовании которого он знал. Всегда опасность: если он, Трузенгельд, не сторгуется, металл возьмет «тот».

Несомненно, «тот», другой, не так выгоден, иначе почему бы Зимороевы делали дела с Трузенгельдом? Однако были известны случаи, когда золото попадало к «тому». Если Трузенгельд оказывался слишком неуступчивым, уплывал барыш. Лучше меньше прибыли, чем никакой!

4

Опасный для Трузенгельда конкурент существовал не как коммерческий прием Зимороева, не как фикция — соперник был реален.