Рекс Уорнер - Гай Юлий Цезарь

• Название: Гай Юлий Цезарь
• Автор: Рекс Уорнер
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010018-3, 5-271-02759-7

Романы американского писателя-историка повествуют об античном Риме середины I века до н.э. — времени крушения республики и прихода к власти великого Юлия Цезаря. Автор проводит читателей по всей жизни знаменитого римлянина, постепенно разворачивая гигантское историческое полотно той эпохи.

---

Наши силы располагались таким образом. В стране сенонов стоял Лабиен со своими четырьмя легионами. К юго-востоку, недалеко от него, среди лингонов располагались ещё два легиона. Стоянка двух других легионов находилась на территории треверов. В такой обстановке решиться на что-либо было чрезвычайно трудно для Лабиена, и, по-моему, он поступил правильно, не сдвинувшись с места. Наши легионы были в сравнительной безопасности там, где они тогда находились, и любое их продвижение — вперёд или назад, — любая ошибка или поспешность могли привести к новым осложнениям. Такое положение дел требовало присутствия в войсках их главнокомандующего, а я был отрезан от них горами, которые сами по себе считались в это время года непреодолимыми, а за ними ещё лежали многие мили вражеской территории. Так вышло, что изо всех сколько-нибудь серьёзных племён только эдуи и ремы оставались верными нам, однако, зная Галлию так, как знал её я, я был готов к тому, что даже эти племена могут тем или иным способом — с помощью ли взяток, или обещаний, или обманом — присоединиться к национальному движению. Восстание лишило меня почти всей галльской кавалерии, и теперь я был особенно рад, что сохранил несколько отрядов германской конницы у себя на службе. А враг тем временем захватил инициативу повсеместно. Их крупные силы, в основном кавалерия, очень быстро, по первому требованию руководства, могли собраться в любом нужном месте. В этот начальный период мы сильно страдали от недостатка продовольствия и от ужасного состояния дорог.

Я понял, что Верцингеторикс весьма разумно грозит нам в двух направлениях. Он наносил удары по нашим самым уязвимым позициям, и то, что он не колеблясь применил эту стратегию, убедило меня в том, что я имею дело с талантливым командиром. Было в его суждениях, по-видимому, историческое прозрение. Он понял, что единственным надёжным оплотом у нас в Галлии была Нарбонская провинция, первоначальное наше приобретение, расположенное на побережье и в долине реки Рона, окружённое Севеннами и Альпами. Именно с этой нашей крошечной и уже итализированной базы двинулись мы на север, сначала потихоньку, с осторожностью, потом в течение шести месяцев моего командования с такой скоростью, что захватили всю страну, от Средиземного моря до Атлантики и Рейна. И ещё он догадался о том, что так далеко продвинуться, сохраняя при этом видимость законности и регулярное снабжение нашей армии, нам удалось только благодаря тем дружественным отношениям с эдуями, которые я постоянно культивировал. Ещё в давние времена эдуи и арверны соперничали между собой за господствующее положение в Галлии. Теперь с помощью римлян эдуи заняли место незаслуженно высокое, если иметь в виду численность и возможности племени. Но я знал, что вопреки всему, что было сделано нами для эдуев, Думнорикс не единственный среди его соплеменников противился нашей власти; и не только я — Верцингеторикс тоже знал об этом и понимал, что, если бы ему удалось обособить эдуев, наша армия оказалась бы изолированной в центре страны, и тогда во всей Галлии не осталось бы племени, которое не было бы вовлечено в движение против нас.

У Верцингеторикса были основания считать, что на тот момент его собственной стране ничто не угрожало. Между провинцией и землями арвернов возвышался горный массив Севенн, покрытый снегами. Считалось, что эти горы непроходимы. Поэтому он подумал, что может оставить свою страну без прикрытия и пойти на север, к границам с эдуями. Ясно, что он хотел сначала встретиться с несколькими небольшими племенами в том регионе, которые ещё оставались верными нам, а потом соблазнить самих эдуев присоединиться к нему. В то же время он набрал большое войско из племён на юго-западе Галлии. Это войско двигалось по горному ущелью между Пиренеями и Севеннами прямо на нашу провинцию. Я никак не ожидал подобной дерзости ни от одного галла и поэтому оставил провинцию, не позаботившись как следует укрепить её.

Опасность или опасности стали совершенно очевидны и настоятельно требовали моего внимания. Мне необходимо было присоединиться к моей армии, спасти провинцию и защитить эдуев, но сделать всё это сразу казалось невозможным. Оставалось одно: как можно скорее приступить к решению первоочередных задач. Пока я всё это не сделаю, инициативы мне не видать.

Мне казалось, что начинать надо с провинции. Если её захватят, я не только потеряю основную свою базу, я потеряю репутацию полководца. Я представлял, какай паника началась бы в Риме в случае утраты или даже нашествия на эту богатую область, такое долгое время остававшуюся мирной. Почти наверняка поднимется движение за отстранение меня от командования, и, несомненно, Помпею предложат сыграть привычную для него роль воссоздателя спокойствия в этой отчаянной ситуации. Я не хотел, чтобы меня ставили на одну доску с Крассом, потерпевшим поражение в войне, и не хотел, чтобы моё завоевание Галлии приписали Помпею, как в своё время ему же досталась слава завоевателя Востока, которая, по сути дела, принадлежала Лукуллу. Так что в сопровождении небольшого кавалерийского отряда я направился в провинцию, стремительно продвигаясь по побережью Средиземного моря через Массилию в Нарбон. Там я нашёл всё население в тихой панике. За несколько дней мне удалось успокоить народ. Я собрал всех мужчин, способных держать оружие, в наиболее угрожаемом районе быстро соорудил линию укреплённых постов, а охрану западной и северной границ Нарбона возложил на достаточно энергичных и надёжных военачальников. Враг, проявив благоразумие, не решился атаковать нашу линию обороны. Если бы галлы пошли на это, результаты для них оказались бы весьма плачевными. Они как положено отступили и направились в Аквитанию и к Луаре. Больше Нарбонской провинции ничто не угрожало. Я выполнил свою первую задачу.

Теперь я призвал свои войска пойти ещё на одно дело. Я предложил им пересечь Севенны и вторгнуться в страну арвернов, которую, как мне было известно, оставили совсем без защиты. Существовало общее мнение, что в это время года не только армия с её обозом и тяжёлым снаряжением не способна перейти через эти горы, но и для небольшого, легко снаряженного отряда это было просто немыслимо. Но я заметил, что люди склонны называть «невозможным» то, что они либо не хотят делать, либо никогда всерьёз не пытались сделать. Наш переход через Севенны оказался тяжёлым, но он состоялся. Частенько солдатам приходилось разгребать снег глубиной в шесть футов; было очень холодно; нам не хватало еды, так как мы постарались как можно меньше взять груза с собой. Но в конце концов мы спустились в тёплую страну по ту сторону гор, нашли там много пищи и грабили всё подряд. Для арвернов наше появление явилось полной неожиданностью, поскольку они разделяли общее мнение о «невозможности» перехода через горы. Почти все мужчины ушли на север с Верцингеториксом, так что наш небольшой отряд кавалерии из провинции мог совершенно безнаказанно рыскать по всей стране, нанося ей убытки. Я предчувствовал, что преувеличенные слухи о нашем вторжении очень скоро дойдут до Верцингеторикса и ему придётся повернуть на юг, чтобы взять под защиту свой народ. Мне хотелось, чтобы он как можно дольше верил, что я остаюсь неотлучно при своём войске, занятом опустошением его страны, и я даже своим сказал, что уезжаю всего на несколько дней. А на самом деле я с небольшим отрядом отборной конницы снова перешёл Севенны и, не слезая с седла ни днём ни ночью, помчался на север. По пути я присоединил к своему эскорту контингент германской кавалерии и в таком сопровождении пересёк всю страну эдуев и, прежде чем у кого-либо возникло подозрение, что я нахожусь где-то поблизости, добрался до моих двух легионов, расположенных на территории лингонов. Скоро ко мне присоединились ещё два легиона из страны треверов, и во главе этих четырёх легионов я пустился на соединение с Лабиеном в страну сенонов. Только тут Верцингеторикс узнал, что меня нет в небольшом карательном отряде, который к тому же успел вернуться в провинцию.

Могу сказать, что у меня была причина быть довольным собой. Я спас провинцию, я добрался до моих легионов и объединил их, и теперь мне не страшна была встреча с любым галльским войском. Но всё равно хватало всяких других соображений, способных привести в уныние. Я вдруг уразумел, что мне, подобно какому-нибудь беглецу, пришлось под охраной немногочисленного отряда наёмников скакать по стране, о которой в своих отчётах сенату я писал как о стране, абсолютно покорной и лояльной нам. И я не мог довериться даже нашим старейшим друзьям, эдуям. Другие старые друзья, такие, например, как Коммий, наплевали на все те надежды, которые я связывал с ними, и на мою личную привязанность к ним. Они предпочли национальное движение, направленное на разрушение всего того, что я сделал за всё время моего пребывания в Галлии. Если это движение достигнет поставленных перед собой целей, страна снова подвергнется нашествию германцев из-за Рейна и народы Галлии (я хорошо узнал их) очень скоро станут политическими банкротами, а общественный порядок, который я старался установить в стране, рухнет. Да и сам я, если вынужден буду отступить, потерпев военное поражение или из-за голода в армии, потеряю всё — репутацию и полководца и политика. Так что, вместо того, чтобы через несколько лет оказаться опять избранным в консулат, я окажусь во власти моих врагов, которые вполне законным путём добьются изгнания для меня, а значит, бедности и изоляции. И я понял, что мне снова предстоит бороться за свою жизнь, за свою честь, за честь моей армии и за будущее, к которому я гак отчаянно стремился. И ещё я понял, что мне пропит стоят не только многочисленные враги, но и военное искусство, куда более изощрённое, чем всё, что встречалось на моём пути до этого. Многие из тех галлов, которые возглавили движение и поклялись разбить римлян, приобрели военную выучку или у меня лично, или у моих самых опытных командиров. Эти галлы знали всё о наших методах, они умели строить укреплённые лагеря и даже проводить операции по штурму крепостей. И особенно тяжело я переживал то, что они прекрасно понимали, насколько важны для нас поставки продовольствия, и то, с какими сложностями мы столкнёмся, если в этот весенний период нас отрежут от привычных источников снабжения, от которых мы всегда зависели. Знали галлы и о слабости моей кавалерии, и о том, что если мои войска в поисках пищи или ради грабежей разъедутся по разным районам, то они, имея такое большое преимущество в коннице, нанесут нам куда больший урон, нежели тот, на который могли рассчитывать, ввяжись они в заранее подготовленное сражение. Их лидер, Верцингеторикс, уже проявил себя не только смелым солдатом, но и умным, прозорливым военачальником. Я, кроме того, заметил, что он был превосходным дипломатом и принимал самые эффективные меры — от взяток до прямых угроз для включения всех племён, и особенно эдуев, в национальное движение. Он дольше, чем любой другой из известных мне галлов, был способен к энергичным действиям и поступал безжалостно с теми, кто не отличался храбростью или не подчинялся его воле. Те немногие галлы, что приходили к нам с известиями о его передвижениях или осмеливались как-либо ещё сотрудничать с нами, почти все стали жертвами и живыми памятниками его свирепости. У некоторых из них вырвали глаза, другим отрубали уши, руки и ноги. Было дикостью так поступать с непокорными, но это приносило свои плоды. Приказы Верцингеторикса исполнялись неукоснительно. Я и сам иногда пользовался его методами, и в начале нашей борьбы, от исхода которой зависело всё, я дал моим солдатам свободы больше, чем когда-либо прежде. Я понимал, что основную часть кампании того года они будут испытывать невыносимое напряжение, и в часы передышки позволял им предаваться таким страстишкам, как алчность, жестокость и похоть, свойственные почти всем мужчинам и проявляющиеся с особой силой после долгого подчинения суровым требованиям дисциплины, после тяжких и опасных испытаний. Как это ни парадоксально, армия служит для наведения или поддержания порядка, и если эта задача сама по себе лёгкая, то и армия (за исключением тех случаев, когда командующий армией или некомпетентен, или просто безнравственный человек) являет собой пример порядка и сдержанности. Но когда предательские, неведомые силы ставят под угрозу само её существование и честь, тогда именно лучшие качества могут подтолкнуть армию к эксцессам. Я сам преклоняюсь перед приличиями, но, сражаясь за собственную жизнь, ни сохранять их, ни вспоминать о них не стоит. Так что, повстречавшись со смертельной опасностью в Галлии, я готов был использовать те же жестокие меры, которыми пользовался мой враг, хотя подобная дикость никогда не захлёстывала меня спонтанно. Варваризм мой был, как правило, сознательным актом, и я всегда рад являть милосердие и умеренность, если это давало мне хотя бы небольшое, но реальное преимущество.