Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

• Название: Восхождение. Кромвель
• Автор: Валерий Есенков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-023237-3, 5-271-08597-Х, 5-9577-1215-9

Новый роман современного писателя-историка В. Есенкова посвящён виднейшему деятелю Английской революции XVII в., руководителю индепендентов, лорд-протектору Оливеру Кромвелю (1599—1658).

---

Элизабет учила сына и девочек старинным способом обучения, принятым в Англии с давних пор. Для первых уроков использовалась овальная дощечка с приделанной к ней рукояткой. К дощечке прикреплялся лист. На листе был каллиграфически выведен Отче наш, первейшая молитва всех христиан, и английская азбука с новым изображением букв, без толстых нажимов и закорючек, введённых когда-то католиками. Ученик и учительница плотно прижимались друг к другу. Ученик держал рукоятку. Учительница указывала на буквы и произносила их вслух. Так заучивался весь алфавит. После этого учились складывать буквы в слога. Потом читалась молитва. После этого приступали к письму.

Оливер рос крепким мальчиком, был энергичен, подвижен, его энергии требовался простор, однако Кромвели жили замкнуто, игры со сверстниками были ему недоступны, поневоле приходилось проводить всё своё время с сестрёнками. Брат верховодил, они любили его, но нередко изводили капризами, свойственными женщинам. Фантастические повествования матушки и сумрачные чтения отца тёмными воскресными вечерами рано пробудили воображение, которым ребёнок не умел управлять, после этих повествований и чтений он спал беспокойно и видел необыкновенные сны. Мальчик становился нервным, нередко беспричинные слёзы наворачивались у него на глаза. Ему трудно было сидеть неподвижно и неотрывно следить, на какую из закорючек указывал матушкин розовый палец. Но Элизабет проявляла ангельское терпение. Она не выходила из себя, не кричала, не обрушивала на голову непоседы разнообразные наказания, а Оливер оказался сообразительным и очень неглупым учеником. Правда, особенных талантов в нём не проснулось, но он без труда научился читать и писать.

В тот год, когда Томас Бирд, доктор богословия, учитель и проповедник, друг семьи, подарил Роберту Кромвелю свою первую книгу «Театр Божьих кар, переведённый с французского и снабжённый более чем 300 примерами», в которой выпускник пуританского колледжа в Кембридже доказывал, что за все свои прегрешения смертный понесёт достойное наказание не только в небесной, но и в земной жизни, пришла пора учиться серьёзно. Отныне Оливер поднимался чуть свет вместе с отцом, чтобы успеть в местную школу зимой к семи, а летом к шести часам. Он выходил из дома, ёжась от холода, часто под дождь или снег, с удовольствием наблюдал, как бодрый, ловкий отец неторопливо и аккуратно седлал гнедого конька, спокойно, без суеты поднимался в седло и, направляясь на север, выезжал из ворот. Оливер долго смотрел ему вслед, мечтая о том, как было бы хорошо на старой, смирной кобыле, на которой отец уже позволял ему ездить, ехать рядом с ним на пастбище и в луга, осматривать стадо коров или сбившихся тесно овец и говорить с пастухами о погоде, о выбитой или невыбитой траве пастбища, о созревании трав или о сене, которого должно хватить на всю зиму, если, Бог даст, ранней будет весна. Он стоял под аркой ворот до тех пор, пока круп лошади не скрывался в густом или редком тумане, сквозь который виднелась разбитая дорога, пересекавшая однообразную низменную равнину с редкими кустами и острой осокой стоялых болот.

Проводив глазами прямую спину отца, Оливер поворачивал к югу, накинув на голову мешок от дождя, и шагал грязной улицей вдоль старых потемневших домов с островерхими крышами, крытыми черепицей. Впереди поднимались к небу шпили церквей. На две тысячи жителей Гентингтона их было четыре. Между ними выделялась неуклюжая, тяжёлая прямоугольная башня, венчавшая старое кирпичное здание с высокими узкими окнами с частыми свинцовыми переплётами и мелкими стёклами, построенное три или четыре века назад. В этой башне с уходившим ввысь потолком помещалась начальная школа, не зависимая как от монахов, которых давным-давно часть разогнал, часть перевешал король Генрих VIII, так и от окружного епископа, которому жители Гентингтона не желали Доверять воспитание своих сыновей. Школа находилась в ведении городской корпорации. Корпорация приглашала учителя и оплачивала его труд, правда, оплачивала не особенно щедро, так что на всех учеников от семи до пятнадцати лет учитель был только один.

В большой классной комнате ученики рассаживались по возрасту на деревянных скамьях, отполированных до тёмного блеска. Одним учитель давал задание на весь урок, с другими занимался сам, за третьими присматривал кто-нибудь из лучших старших учеников. У мальчиков не было учебников, каждое слово учителя им полагалось вытверживать наизусть, повторяя хором за ним, так что в классе постоянно стоял однообразный гул. Гул стихал ровно в девять часов, чтобы мальчики могли позавтракать тем, что приносили из дома, в зависимости от вкусов и достатка семьи, и возобновлялся до одиннадцати часов. В одиннадцать ребята расходились по домам на обед. В час они возвращались и занимались до трёх. В три устраивался ещё один перерыв. Последний урок заканчивался в пять часов вечера. По четвергам и субботам занимались только до полудня. Каникулы устраивались три раза в году, на Рождество, на Пасху и на Троицын день — всего сорок дней в течение учебного года.

Ученье открывалось «Изречениями для мальчиков», выбранными из сочинений известных писателей. Изречения содержали догмы морали на все случаи жизни. Заучивали их наизусть. Затем шли псалмы, переложенные для лёгкости усвоения на стихи. После псалмов читали Евангелие, Катехизис, жития святых и молитвенник. Томас Бирд не пренебрегал и латынью. При всей лютой ненависти к папизму обойтись без латыни образованному англичанину было нельзя, однако, по мнению доктора богословия, было достаточно, если ученики с грехом пополам переводили кое-какие басни Эзопа, отрывки из писем и речей Цицерона, в которых прославленный римский оратор давал наставления своим адресатам и слушателям, и некоторые сценки из Плавта. Светские науки тоже не пользовались его уважением. Томас Бирд знакомил учеников с четырьмя действиями арифметики и с кое-какими начатками английской истории и географии, вполне достаточными для того, чтобы гордиться своей протестантской страной и разъезжать по торговым делам. Главной его заботой была вседневная, неустанная проповедь истинной веры, как он её понимал. На помощь себе он постоянно призывал апостола Павла и блаженного Августина. То и дело приводил их суровые наставления и разъяснял внимающим ученикам их тайный, неизреченный, однако для него вполне очевидный смысл.

Среднего роста, с широкой грудью, облачённый в чёрное одеяние пастора, с высоким лысеющим лбом, твёрдым подбородком, мясистыми губами, бледным лицом и сверкающими глазами того, кто обладает истиной и готов жизнь положить, чтобы принести её людям, он начинал с того, что душа человека изначально и неотступно жаждет, стряхнув с себя земной прах, войти в Царствие Небесное и, вкусив, насладиться вечным блаженством. Единственно в этом бесконечном стремлении к Богу состоит смысл и цель бытия. Однако не каждая душа достигнет Царствия Небесного, не всем суждено насладиться вечным блаженством. Достичь его не помогут ни пышные богослужения, ни запах ладана, ни горящие свечи, ни отпущение грехов, данное одному человеку другим человеком, ни купленный за деньги клочок обыкновенной бумаги, который у презренных папистов именуется индульгенцией, ни так называемые святые врата, которые антихрист, то есть римский папа, открывает в Риме по праздникам и сквозь которые может пройти каждый грешник, чтобы напрочь очиститься от всех своих прежних грехов. Голос Томаса Бирда гремел как голос пророка:

— Нет, нет и нет!

Он вздрагивал, простирал бледную руку, и пальцы её шевелились, точно отделяли души одну от другой:

— Божественное Провидение прежде создания Вселенной присудило одни души к вечному блаженству, другие к проклятию вечному. «Ибо Писание говорит фараону: для того самого Я и поставил тебя, чтобы показать над тобой силу Мою и чтобы проповедано было имя Моё по всей земле. Итак, кого хочет милует, а кого хочет ожесточает. Ты скажешь Мне: за что же ещё обвиняет? Ибо кто противустанет воле Его? А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: зачем ты меня так сделал?»

Голос его падал, сникал. Томас Бирд продолжал негромко, задумчиво, точно сам поражался той истине, которую им открывал, медленно обводя пристальным взглядом притихших учеников:

— В «Послании к римлянам» апостол Павел так рассуждает о бесконечной власти Бога над каждым из нас: «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почётного употребления, а другой для низкого?» Так и Предвечная Воля, подобно горшечнику, имеет власть над людьми: одних превращает Она в сосуды честные, предназначенные для почестей, а других превращает в сосуды низкие, предназначенные для посрамления. Над кем хочет Предвечный Горшечник, над тем Он и смилуется, а кого хочет, того и погубит!