Максим Салос - Дом, в котором падает снег

• Название: Дом, в котором падает снег
• Автор: Максим Салос
• Жанр: Короткие истории

Каждое утро ты открываешь глаза. Смотришь вокруг. Дышишь, живёшь. Вечером ложишься спать. И так изо дня в день. Ты не видишь и малой части того, что существует в окружающем пространстве. "Дом, в котором падает снег" – книга о том, что на самом деле представляет собой мир. Это истории, которые заставят увидеть по-новому всё то, к чему ты привык. Помогут разглядеть то, что ранее казалось невозможным.

---

Я нескоро очнулся после того случая в переулке, в детстве. Если быть точным – прошло почти два года, прежде чем мне удалось вернуться в сознание. Мужчина, которого я невольно спас, оказался настоятелем местной церкви, при монастыре. Он отстоял меня, почти не подававшего признаков жизни, когда мои похороны были уже почти состоявшимся событием; убедил провести глубокое обследование и врачи обнаружили у меня едва заметный пульс. И вот вместо гроба я лежал на кровати церковного госпиталя. Когда в следующий раз мои глаза увидели свет, мне было уже почти одиннадцать.

Родных у меня никогда не было, и настоятель сделал так, что я стал жить в монастыре. Он учил меня, много говорил о боге… Он… даже не знаю, ненавижу ли я его… И не знаю, о ком говорю в этой фразе – о настоятеле или о боге.

Смотреть на меня приезжали разные люди – их были десятки, может быть сотни. В основном это были бородатые мужчины, они сажали меня на стул, ходил вокруг, смотрели, шептались. Я помню их слова – они называли меня существо, называли мессия, иногда слышал незнакомое психопат, эпилепсия и что-то ещё. Никто из них не мог объяснить, что случилось тогда, в переулке. С годами этих людей становилось всё меньше. А я, ещё маленький, но уже постаревший, переставал понимать, что происходит вокруг…

Мне было пятнадцать, когда в мою комнату, в монастыре их называют кельи, ворвался настоятель; буквально вышиб дверь, схватил меня за руку и потащил за собой. Он был очень возбуждён и напуган. Мы пришли к подвалу, настоятель открыл дверь ключом, который был у него одного, и я, вслед за ним, вошёл внутрь. Не сразу, только через пару минут, когда глаза привыкли к тусклому свету, я заметил в подвале мужчину. Не знаю, сколько ему было лет, но выглядел он очень плохо: потерянный, испуганные глаза, дрожащие руки, растрёпанные волосы; мужчина говорил очень быстро. Я с трудом разбирал слова, когда заметил в подвале ещё одну дверь. И, даже не знаю, как назвать это чувство, но я понял, что за этой дверью…

Мужчина рассказал, как проснулся ночью от холода и увидел, как его жена носится кругами по комнате, словно зависнув, не касаясь ногами пола. Рассказал, как упал в обморок от страха, очнулся только утром и увидел супругу, как ни в чём не бывало. Он уговорил её пойти в церковь на службу. А сам тихонько сбежал, нашёл настоятеля и вдвоём они затащили бедную женщину в подвал и заперли там. Я слушал всё это и уже знал, чего они хотят от меня.

Мне было страшно. Да любому будет страшно от ожидания того, что худший кошмар его жизни может повториться. А мой повторялся… Я каждой клеточкой чувствовал существо за железной дверью.

Помнишь, я ведь рос без родных. И не привык плакать или вообще как-то проявлять слабость. Но тогда я рыдал, я умолял настоятеля увести меня, умолял на коленях, падал лицом на земляной пол, кричал, впадал в истерику. А потом понял, что мы остались там вдвоём – я и существо. Не знаю почему, но в какой-то момент, словно не осознавая, что делает, моё тело само поднялось, встало на ноги, подошло к двери и открыло её.

Всё было как тогда – яростные, дикие глаза, страшные звуки шёпота, боль в ушах, кровь, потом вопли, хруст ломающихся костей, потом тишина… оглушительная тишина, в которой я слышал, как пульсирует кровь, сочась из раны на моей руке.

Хочешь знать, что происходит с существом, когда я провожу сеанс? Представь тело, упавшее с высоты десятого этажа на груду камней. Вернее то, что от тела останется. После изгнаний не бывает счастливых лиц, не случается восстановления семей, родственники не приходят с благодарностью по воскресениям. А знаешь, почему так? Потому что демоны не вселяются в тело, не захватывают душу. Душа сама превращается в демона, сам человек перестаёт быть собой и превращается в существо. Душу невозможно вылечить, можно только помочь ей, израненной, потерявшей себя, покинуть этот мир. Куда она уходит? Я не знаю. И не хочу знать. Мне и так хватает того, что известно. Знать больше я просто не вынесу…

Помнишь, мы говорили о любви? Храни любовь, береги её, потому что только она держит твою душу. Держит как атлант, крепко, не давая ей рассыпаться и умереть. Хорошо, когда ты любишь. Хорошо, когда тебя любят. Хорошо, когда ты прожил жизнь, твоё тело состарилось и душа, покидая его, продолжает свой путь. И плохо, очень плохо, когда тело живёт, а душа мертва. Тогда рано или поздно мы встретимся. И я услышу твой последний крик. Или ты мой. Это уж как придётся.

После каждого сеанса на моей руке появляется глубокий порез. Существо не касается меня, не успевает это сделать. Но всё равно остаются раны. Они заживают долго, оставляя на коже широкий бледный след. На моём теле двадцать восемь таких шрамов. По числу моих сеансов. Это происходит, потому что зло, как и всё остальное в мире, не исчезает бесследно. Кто-то должен заплатить за смерть демона. И я плачу.

После того, второго сеанса, слухи обо мне стали медленно расползаться по городу. А потом и дальше. В монастырь стали приезжать люди, привозили с собой жён, мужей, сестёр, братьев, детей, внуков; однажды приехали с собакой. Все они думали, что их родные одержимы злом. Знаешь, сколько из них были по-настоящему одержимы? Почти все. Но одержимы не демонами, не злом, а собственной глупостью. Одни люди приводили других людей, просили, умоляли вылечить, помочь; а я видел плачущих детей, которых взрослые за руку тащили в мой подвал. Знаешь, они ждали от меня чуда, не понимая, что им просто нужно дарить родным больше любви. Почти каждый день, с утра и до вечера, я смотрел в их лица, и с облегчением отправлял обратно.

Спросишь, как же я находил демонов? Забавно, но они чаще всего приходили сами. Таких безумных существ, как я встретил в детстве, в самый первый раз, оказалось очень мало. Возможно, больше таких и нет. Я не знаю. Демоны, что встречались позже, были несколько иными – они не нападали на людей, но я читал в их глазах желание. Желание убийства, желание крови, желание чувствовать страх и слышать человеческий крик. Эти существа были ещё людьми, тела дышали жизнью, но души умирали. Умирали медленно, но уже не знали обратного пути.

Однажды ко мне приехала женщина. Она была сильно взволнована, привезла в монастырь сына, который, по её словам, был одержим. Мальчик почти не разговаривал, но часто кричал и ходил во сне. Я взглянул в его глаза, потом в глаза его матери. И всё стало ясно. Я пригласил женщину в подвал, закрыл дверь, а мальчик уехал обратно сиротой. Бедный ребёнок, как мне потом говорили, просто страдал аутизмом. Или что-то в этом роде…

Когда я захожу в подвал, вперёд себя пропуская одержимого, мне всегда страшно. Было страшно в первый раз, будет страшно и в последний. Чаще всего человек не подозревает, зачем мы идём туда. А я обманываю. Говорю, что нам нужно прикоснуться к мощам преподобного старца Николая, которые хранятся в специальной подвальной комнате. Конечно, никаких мощей не существует, как не было и никакого старца. Но мы заходим, я запираю дверь и через десять минут ада выползаю из комнаты один.

С годами я, наверное, привык ко всему этому, но до сих пор не могу стать равнодушным. Смотрю в глаза красивой женщины или ребёнка, смотрю и понимаю, что очень скоро увижу в этих глазах дикую ярость, услышу истошный крик, когда разбужу в них то, что пока ещё спит. Я очень долго ненавидел себя за это. Ведь никто, кроме меня, не может понять, что эти люди уже мертвы, их души сломаны; никто, кроме меня, не знает, что будет с ними дальше.

Потом я стал ненавидеть их, демонов, ненавидеть за мою сломанную жизнь, за шрамы на моих руках, за мои седые волосы, за ужас, которым пропитана вся моя жизнь.

Знаешь, ненависть чувство пьянящее. Она как снежный ком. Стоит вылепить маленький снежок, кинуть его с горки, и через несколько минут он станет огромным. Ненависть не требует внимания к себе. Она самодостаточна. Пусти её в свой дом, и ты никогда уже не будешь в нём один. Ненависть будет с тобой.

Я лежу на полу, земляном полу монастырского подвала. Всего в нескольких метрах надо мной сотни людей в едином порыве читают молитвы. Они, возможно, счастливы, радуются тому, что бог рядом с ними, протягивает им свою руку. Бог любит их, они верят ему.

А что если бог не такой, каким представляют его они? Что, если он не добрый? Или добрый для них, а для меня нет? Или бога нет? Или меня нет? Я не знаю. Я ненавижу его, ненавижу этот подвал.

Знаешь, сегодня, как и вчера, и днём раньше, и неделю назад, я приду домой и буду пить. Но я плохо это умею. Сколько бы ни выпил, мне не дано допиться до беспамятства, хотя так хочется. Я открываю бутылку, потом вторую, третью; глоток за глотком моя голова тяжелеет, сознание мутнеет. Потом лежу на полу и смотрю в потолок. Перед моими глазами плывут лица. Сотни лиц, даже тысячи. И среди них двадцать восемь лиц демонов. По числу моих шрамов.

А утром я поднимусь на локти, потом на колени, чуть позже встану и подойду к зеркалу. Взгляну в него и разобью ударом кулака. Потому что увижу в нём глаза. Глаза, полные невероятной нечеловеческой ярости. И пойму, как появится двадцать девятый шрам. Вернее, не появится. Потому что у этого тела скоро не будет формы. И вряд ли найдётся кто-то, кто сможет приложить к ране подорожник.