Георгий Гуревич - Борьба с подземной непогодой

• Название: Борьба с подземной непогодой
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: журнал Знание-сила №№ 10-11 1954, 2-5 1955
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1955

Предсказание вулканических извержений, использование энергии вулканов и строительство промышленного центра у подножия укрощенного вулкана.

Первая публикация повести — журнал «Знание-сила», 1954-1955 гг.

Художник Аркадий Александрович Лурье.

---

«Почему Тася так расхваливает этого москвича?» — подумал он. — «А Грибов уже в отставке? Эх, девушки, девушки!» И Ковалев сказал вслух, как будто не к месту:

— Когда я был в Москве на комиссии, заходил в Гипровулкан. Видел там Сашу Грибова.

Тася встрепенулась.

— Ну как он? Спрашивал обо мне? Собирается к нам? Расскажите подробно.

— Нет, к нам он не собирается. Ему дают большую работу. Сейчас в Москве создается Служба Подземной Погоды — Институт по предсказанию землетрясений. Директором будет профессор Дмитриевский, а Саша — его заместителем по Кавказу и Средней Азии.

— Значит, не приедет. — Тася поникла головой. Ковалев пытливо заглянул ей в глаза. — Вот что, девушка, — сказал он. — Я человек одинокий и в летах, и этих ваших сердечных тонкостей я не понимаю. Саша ждет тебя, томится, тоскует. Объясни мне, почему он там, а ты здесь? Что тебя держит?

— Никто, я сама, — возразила Тася запальчиво. — Родное село меня держит. Вы приезжаете сюда на три года по контракту, а я здесь родилась. Эта электростанция для моей Камчатки, для меня лично, а я вдруг брошу стройку на кого-то и уеду.

— Это заскок, девушка. Здешняя электростанция — не только для твоего села. Родина — это не село у реки. Я сам челябинский, а контузили меня под Клайпедой. В Литве сражаются за Челябинск, в Москве работают на Камчатку. Я бы на твоем месте не сомневался. Если любишь, поезжай к нему, а не любишь — напиши прямо, откровенно. Не только о себе думай, о других людях тоже. Есть приятное, есть и обязанности!.. (Вздохнув, Ковалев подумал, что для него приятное кончилось, остались только обязанности.)

— Непонятливые вы, мужчины, — сказала. Тася совсем тихо. — Александр Григорьевич зовет, сердится и вы тоже сердитесь. А если я все брошу, чтобы варить ему обеды, он сам меня уважать не будет. Привыкнет и начнет скучать. Пусть подождет год, я хоть на стройке побуду, немножко поумнею. Не так это просто, сберечь любовь, Степан Федорович.

— Не так просто… — Ковалев задумался. — Да, не все получается в жизни просто.

Девушка Тася любит, хочет на долгие годы сберечь любовь и ради этого продлевает разлуку. Летчик Ковалев хочет летать, умеет летать, а здоровье не позволяет. И доктора не научились пока вылечивать болезнь, которая называется старостью. Да, конечно, не все получается просто.

8.

Трехлучевая съемка выяснила, что подземный комбайн вступил в зону трещин. Горячие пары пробивались по ним из недр вулкана, накаляя окружающие породы. Неизвестно, когда возникли эти трещины — образовались они недавно или прежняя разведка упустила их. Так или иначе, обходить эту зону было нельзя, ибо лавопровод должен быть прямым, как луч, чтобы никакие повороты не задерживали лаву. Котов вынужден был продолжать путь, идти с опаской, но все-таки идти прямо вперед.

В эти дни подземная съемка проводилась ежесуточно. Каждый день в восемь утра в тоннеле появлялся Тартаков и очень часто вместе с ним приходила Тася. Обычно Тартаков был мрачен, разговаривал нехотя, охотно намекал, что работа в лавопроводе — для него падение. Но в присутствии Таси он оживлялся, подробно рассказывал ей про московский балет и оперетту, напевал арии, называл ее Эвридикой, томящейся в подземном царстве, в ожидании своего спасителя певца Орфея. (Очевидно, Тартаков подразумевал, что Орфей это он.)

Но как только Орфей-Тартаков принимался за съемку, Тася подсаживалась к Ковалеву и обиняком наводила разговор на одну и ту же тему — посещение Гипровулкана.

Ковалев описывал ей просторные залы, заставленные чертежными досками, огромные лаборатории, где под прессами, в едких парах, в электрических печах испытывались модели турбин, труб, детали вулканических установок. — Не лаборатория, а цех, научно-исследовательский завод, — рассказывал Ковалев. — И Саша Грибов там полный хозяин.

— Почему же он уходит оттуда? — удивлялась Тася.

— Представь, я сам не понимал сначала. Так и спросил напрямик: «Как ты можешь бросить Вулканстрой? Ты же затеял это дело, идея твоя, твой замысел». А Саша ответил так: «Это верно, идея моя, но я высказал ее давно и больше не нужен. Я — геолог, а работа пошла строительная. Меня уважают, считаются со мной, спрашивают мое мнение, но решают все-таки инженеры, потому что я не знаю, как надо укладывать бетон и чеканить трубы, а они знают это. Я не обижаюсь, так и должно быть — лесоруб валит сосну, столяр делает из нее шкаф. Если я хороший леооруб, зачем мне лезть в столяры? Если я специалист по разгадке недр, зачем мне переучиваться на строителя, пойду разгадывать землетрясения». Так рассуждает Грибов. Как по-твоему, правильно?

— Я думаю — правильно, — согласилась Тася. — У каждого должно быть свое место в жизни. Только я одного не понимаю. Почему вы одобряете Грибова, когда он ищет свое место, а меня ругаете за то, что я ищу свое?

Ковалев неожиданно вспылил:

— Свое, свое! У каждого свое место. А если тебя со своего места пинком, со всех лестниц, да носом в землю…

— Степан Федорович, простите. Я не хотела вас обидеть. Не волнуйтесь так, не надо…

Но Ковалев уже взял себя в руки.

— Пустяки. Нервы, — пробормотал он. — Ошалел от этой жары. Ты не обращай внимания, Тася.

Но Тася обратила внимание и через несколько дней решилась возобновить щекотливый разговор. Она приступила издалека — пожаловалась, что на вершине вулкана слишком много работы: 12 буровых, даже за два дня их не обойдешь. Она уже просила себе помощника, но его еще надо обучать. Потом припомнила, что Виктор управлялся и без помощника, когда у него был вертолет, и под конец сообщила главное: вертолет ей могут дать, потому что в прошлом году в техникуме она занималась в авиакружке и получила любительские права.

— А если бы вы, Степан Федорович, согласились со мной работать, вы помогали бы мне аппараты ставить…и вертолет водили бы.

Ковалев невольно рассмеялся.

— Что выдумала, хитрая девчонка! Мне же нельзя летать, у меня в левом глазу 20 процентов зрения.

— Степан Федорович, я не посторонний человек, я отлично знаю, что с вашими 20 процентами в двадцать раз безопаснее летать, чем с моими новенькими правами.

— Значит, летать под твоей маркой? Ну, нет, летчик Ковалев — ветеран, у него свое имя есть.

Но когда Тася ушла, Ковалеву страстно захотелось принять ее предложение. Так ли важно — своя марка или чужая? Пусть будет ветер в лицо, облака под колесами, темно-синее небо, скорость и простор. Пусть это будет один единственный раз, один час счастья. За этот час можно отдать десять лет жизни в жарких норах, пробитых котовскими комбайнами.

И в тот же вечер Ковалев снес в контору заявление:

«Прошу освободить меня от должности машинисга подземного комбайна. Я пенсионер, инвалид 2-й группы и по состоянию здоровья не могу работать на вредном производстве.»

9.

В эти дни комбайн пересекал опасную зону. Неприятности ожидались ежеминутно, Котов был настороже, и все же беда пришла неожиданно.

Было около трех часов дня, смена подходила к концу. Ковалев сидел слева за управлением. Котов стоял справа у смотрового окошечка и с энтузиазмом рассказывал, что слегка переделанный комбайн можно направить отвесно вниз и произвести очень важную для науки разведку на глубину до 70 и даже до 100 километров. Это было интересно, но сомнительно, и Ковалев слушал невнимательно, он разомлел от жары и поглядывал на часы чаще, чем нужно.

И тут грянул удар. Но какой! Как будто паровой молот рухнул на комбайн. Металл загремел оглушительно. Так гремит пустой котел под ударами клепальщиков.

Ковалев кинул взгляд в окошечко. Кварц помутнел, каменная стена была застлана дымкой. Ковалев понял: впереди открылась трещина, из нее бьет горячий пар, кто знает, под каким давлением. Герметическая кабина пока в безопасности, но под машиной пар выбивается на конвейер и в лавопровод. Хорошо, если все рабочие в скафандрах, а если кто-нибудь вздумал снять шлем…

И Ковалев дал сигнал тревоги. Завыла сирена, покрывая колокольный гул металла и свист пара. Послышался топот ног — рабочие спасались в укрытие. Ковалев положил руку на тормоз и вопросительно взглянул на Котова. При катастрофе самое важное — дисциплина. Если нужно прыгать с парашютом, командир корабля сам подаст команду.

Но Котов не думал о бегстве. Он потянулся к кнопке с буквой «Ц» — включил насос цементного раствора. К сожалению, это была попытка с негодными средствами. В стенку комбайна ударил каменный дождь. Газы легко выдували цемент, вышвыривали подсушенные комья и брызги, забивая глотку цементного насоса. Снова комбайн наполнился звоном, лязгом, щелканьем, гулом избитого металла. Конструктор крикнул что-то. Ковалев разобрал одно слово: «Телом!»

Мгновение Ковалев недоумевал. Что значит «телом»? Вылезти и заткнуть трещину телом, как пулеметную амбразуру? Но ведь здесь давление — десятки атмосфер, его не удержишь, пар отшвырнет, разорвет на части… Потом он понял — речь идет о теле комбайна Его стальными боками Котов хотел загородить выход пару.