Александр Янов - Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560

• Название: Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560
• Автор: Александр Янов
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Вот вам еще один парадокс: в самый разгар феодальной диффе­ренциации полным ходом, оказывается, шла в русской деревне дефе- одализация. Иначе говоря, земля становилась частной крестьянской собственностью. «Окрестьянивались» даже мелкие и средние бояр­ские семьи. В блестящем генеалогическом исследовании боярского рода Амосовых Н.Е. Носов детально проследил их судьбу на протяже­нии четырех столетий. Складывалась она так. Приспосабливаясь к но­вым экономическим условиям, бояре Амосовы очень скоро преврати­лись просто в богатых крестьян (впоследствии они оказались крупней­шими архангелогородскими купцами петровской эпохи).

Короче, в России появились крестьяне-собственники несопоста­вимо более могущественные и богатые, нежели помещики. И при­надлежали им как аллодиум, т.е. как частная собственность, не толь­ко пашни, огороды, сенокосы, звериные уловы и скотные дворы. Еще важнее было то, что принадлежали им рыбные и пушные про­мыслы, ремесленные мастерские и солеварни, порою, как в случае Строгановых, с тысячами вольнонаемных рабочих.

Другое дело, что оба социальных процесса, одновременно, как видим, протекавших в русской деревне в досамодержавное столе­тие — феодальная дифференциация и крестьянская дефеодализа- ция, — оказались одинаково разрушительными для традиционной общины. Она распадалась. В одном случае под давлением барщины, в другом — денег. Ибо там, где есть «лутчие люди», обязательно должны быть и «худшие». Русские акты того времени пестрят упоми-

4 А.И. Копанев. К вопросу о структуре землевладения на Двине в XV-XVI веках, Вопросы аграрной истории, материалы научной конференции по истории сельского хозяйства Европейского Севера СССР, Вологда, 1968, с. 450.

наниями о «бобылях», «детенышах», «казаках», «изорниках» — все эти названия относятся к обезземеленной сельской бедноте, зара­батывавшей теперь свой хлеб как наемная рабочая сила.

И тем не менее разница между результатами обоих процессов, одинаково разрушительных для традиционной общины, была громад­ной. Великолепно описал еётотже Носов. Да, говоритон, крестьян­ская дифференциация приводит к тому, что старая волость полностью утрачивает черты сельской общины как коллегиального «верховного» собственника волостных земель и угодий и становится просто админи- стративно-тяглой территориальной единицей. Но зато превращается она теперь в «черный волостной мир, объединяющий крестьян-алло- дистов, защищающий их от феодалов-землевладельцев, а главное, представляющий их общие интересы перед лицом государства».5

Прямо противоположные последствия имел распад общины в результате экспроприации ее земель помещиками. Они «подрыва­ли устои волостного крестьянского мира, лишали волостных богате­ев их основной опоры, а следовательно, закрывали пути для обуржу- азивания крестьянства в целом, что и произошло в центральных районах Северо-Восточной Руси в XVI веке, во время и после оприч­нины Ивана Грозного, когда процесс поглощения черных волостных земель поместным землевладением достиг здесь своего апогея».6 Короче, единственной альтернативой обуржуазиванию деревни оказывалась, как и в советские времена, барщина, несущая с собою крепостничество и в конечном счете рабство.

Читателю в России, еще не забывшему споры 1920-х о коллекти­визации русской деревни, нет нужды объяснять, с кем на самом де­ле спорили здесь историки-шестидесятники, писавшие о дооприч- ном столетии. Аналогия ведь и впрямь жуткая. История повторилась буквально на наших глазах.

Конкретная плоть событий отличалась, конечно. В XVI веке суть спора, которому предстояло решить судьбу России, сводилась, как мы видели, к простому вопросу: кому достанется земля распадаю-

Н.Е. Носов. Цит. соч., с. 283.

Там же, с. 284.

щихся традиционных общин — помещикам-барщинникам или «лут- чим людям» русского крестьянства, объединенным в новую аллоди­альную общину. Но в перспективе спор этот нисколько не отличался оттого, что расколол большевистскую партию в конце 1920-х. И вXVI и в XX веке выбор был один и тот же — между социальным движени­ем и социальным тупиком, между Новым временем и Средневековь­ем, между превращением русского крестьянства в сильное и неза­висимое сословие, как произошло это в североевропейских стра­нах, соседствующих с Россией, и его порабощением. Потому, надо полагать, и сказал мне известный немецкий политолог Рихард Лоу- энтал, прочитав в рукописи американское издание этой книги, что Сталин — это Иван Грозный плюс немножко электрификации.7

Глава третья и нестяжатели

коалиции иосиФляне

Итак, я говорю, что именно исторический дис-

пут между помещиками и крестьянской предбуржуазией, именно борьба за землю была ядром политической жизни в России в дооп- ричное столетие. И уже слышу возражение: обе эти конкурирующие социальные силы были едва заметны на московской политической авансцене, где яростно схватились вовсе не они, а совсем другие конкуренты — боярство и церковь. И уж если эта глава, судя по на­званию, посвящена борьбе идейной, то для наших героев — и для «лутчих люде»» русского крестьянства и для помещиков — вроде бы вообще не было назначено ролей в этой исторической драме.

На самом деле все три измерения борьбы — идейное, социаль­ное и экономическое — переплелись в тогдашней России, как и в се­годняшней, теснейшим образом. Это, собственно, и составляет ос­новную сложность всякой переходной эпохи. Кто стоит с кем? Кто представляет кого? Чьи интересы совпадают и чьи расходятся? И в чем состоят эти интересы?

Чтобы упростить разматывание этого запутанного клубка, попы­таемся сгруппировать главных актеров тогдашней исторической

7 See Alexander Yanov. The Origins of Autocracy, Berkeley, University of California Press, p. 213.

сцены по главному же признаку: какая власть была им нужна? За что они выступали — за ограничение царской власти или за ее неогра­ниченность, самодержавие, одним словом произвол? Иначе говоря, кто из них стоял за политическую модернизацию страны, а кто — против? Ибо, как мы уже говорили, в конечном счете смысл полити­ческой модернизации и состоит в институциональных гарантиях от произвола власти.

Именно поэтому и была, скажем, борьба английских баронов за свою корпоративную независимость, которая привела к рождению в 1215 году Хартии Вольностей, борьбой за политическую модерни­зацию страны. Важно здесь для нас одно: тогдашняя русская аристо­кратия, боярство, и мы это скоро увидим, боролась за свою корпо­ративную независимость точно так же, как и английские бароны. И что еще более интересно, на каком-то этапе этой борьбы добилась того же результата, что и ее коллеги в Англии. Я имею в виду опять- таки знаменитый пункт 98 Судебника 1550 года, который мы уже упо­минали, назвав его русской Magna Carta Но об этом нам предстоит еще говорить в Иваниане подробно.

Сейчас заметим только, что интересы боярства, по определению защищавшего свои наследственные привилегии, а значит и социаль­ные ограничения власти, во всяком случае не противоречили инте­ресам крестьянской предбуржуазии, точно так же по определению защищавшей экономические ограничения власти.

Н.Е. Носов отважился пойти даже дальше. Говоря о боярстве, он утверждает, что «объективно в силу своего экономического положе­ния как сословия крупных земельных собственников, оно было ме­нее заинтересовано и в массовом захвате черносошных земель, и в государственном закрепощении крестьянства, чем мелкое и сред- непоместное дворянство, а следовательно, и менее нуждалось в ук­реплении военно-бюрократического самодержавного строя».8

Несмотря на осторожность этого ответственного высказывания, мы отчетливо видим, как прорисовываются под пером Носова, по крайней мере, контуры потенциальной политической коалиции

8 Н.Е. Носов. Цит. соч., с. п.

боярства и «лутчих людей». Я склонился бы к еще более осторожной формулировке: защищая свои корпоративные интересы, боярство вместе с тем должно было, пусть невольно, защищать и интересы предбуржуазии (подобно тому, как Хрущев, защищая на XX съезде интересы партийной иерархии от сталинского произвола,невольно защищал в то же время интересы большинства населения).

И еще был один естественный союзник у этой коалиции: рефор- мационное течение в русском православии, известное под именем нестяжательства. Нестяжатели были откровенными противниками произвола власти и, стало быть, так же, как бояре и крестьянская предбуржуазия, стояли за её ограничение. Вопрос о связях нестяжа­телей с боярством давно решен в русской историографии положи­тельно. Даже советские историки, воспитанные на ненависти к бояр­ству и усматривавшие поэтому в нестяжательстве реакционную силу, никогда этот вердикт не оспаривали.