Александр Янов - Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560

• Название: Россия и Европа. 1462—1921- том 1 -Европейское столетие России. 1480-1560
• Автор: Александр Янов
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 0101

---

Введение киваниане

Течение времени или история?

Увы, день, когда европейские мыслители XX века отреклись от своих классических учителей, настал намного раньше всеобщей свободы. И Аристотеля и Гегеля сочли они закосневшими в «европоцентризме». Освальд Шпенглер приравнял аристотелев­ское представление о варварстве к птолемеевской модели мира.

8 SamuelHantington, ibid., p. 41.

И представил себя кем-то вроде Коперника, возглавляющего «муль- тицивилизационную» революцию в истории и политике. Короче го­воря, сердились они на классиков очень сильно, рассматривая их заботу о внутреннем достоинстве человека как совершенно неподо­бающую серьезным ученым.

И, естественно, обнаружили во тьме варварства множество ци­вилизаций, пусть нисколько не озабоченных гарантиями от произво­ла власти, но вполне тем не менее равноценных, по их мнению, ари­стотелевскому свободному миру. Справедливо указывали при этом серьезные ученые на достижения многих, хотя и живших в свирепых деспотиях, но «по-своему цивилизованных» народов в области архи­тектуры, астрономии, алгебры, изящной словесности и вообще во всех сферах культуры, не имевших отношения к политике и неспособ­ных поэтому бросить вызов власти деспота. Так или иначе, варвар­ство исчезло из их лексикона. И с ним исчезли какие бы то ни было объективные критерии цивилизованности культур и народов. Отныне Персидская империя могла претендовать на статус «цивилизации» ничуть не меньше демократических Афин.

Одно лишь упустили из виду постмодернистские мыслители: ве­ковой деспотизм не проходит даром. Отсутствие политической мо­дернизации, всё то, что Аристотель считал варварством, оказалось способно и на самом деле законсервировать народы в Средневеко­вье. И страшно впоследствии аукнуться. Например, сегодняшним ис­ламским фанатизмом.

Я знаю (и подробно расскажу о нем во второй книге трилогии читателю), чьим именно открытием было это торжество политичес­кого — и морального — релятивизма. Нет сомнения, однако, что ав­торитетом эту новую «мультицивилизационную» парадигму надели­ли основополагающие работы Арнолда Тойнби «Наука истории»9 и Фернана Броделя «История цивилизаций»,10 а популярной в широ­ких элитных массах, особенно в России, сделала её уже упомянутое «Столкновение цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона.

9 Arnold Toynbee. Study of history, london, Oxford Univ. Press, 12 vols., 1934-1961, vol. 1, p. 154.

10 Fernand Brodel. On History, Chicago univ. Press, 1980, p. XXXIII.

Эти солидные ученые книги нанесли почти столь же сокруши­тельный удар по классической формуле цивилизованности, как са­модержавная революция Грозного царя по социально-политическо­му устройству Москвы Ивана III. Я не уверен, можно ли еще спасти классическую формулу от этого нового, варварского, если хотите, набега академической конницы. Во всяком случае у меня перед гла­зами пример, который заставляет в этом усомниться.

Я говорю об Иммануиле Валлерстайне. Именно под его пером, как мы помним, предстала перед нами большая часть прошлого че­ловечества — с VIII века до н.э. до 1500 года нашей — как некий гран­диозный провал во времени.

Исключения, понятно, были. Например, классические Эллада и Рим, заложившие основы современной философии, политической мысли, истории, юриспруденции, не говоря уже о категориях свобо­ды и ограничений власти. Одним словом всего, что в представлении Аристотеля противостояло варварству.

При всем том классические Эллада и Рим не сумели обеспечить непрерывность исторического процесса. В результате их тоже, со­гласно Валлерстайну, поглотила бездна, т.е. гигантская варварская ойкумена, напрочь лишенная политической динамики (а стало быть, и прогресса в осознании свободы).

И что же? Уберегла Валлерстайна его собственная историчес­кая концепция оттого, чтобы оказаться одним из самых преданных последователей того же Фернана Броделя, убежденного, как и Хан­тингтон, в том, что вся тогдашняя ойкумена была «по-своему циви­лизована»? Отнюдь. И получилось вот что. В качестве лидера мега- исторической школы в современной историографии Валлерстайн нисколько не сомневается, что существование всех этих варвар­ских «цивилизаций» сводилось, говоря его собственными слова­ми, «к процессу расширения и сокращения [имперских террито­рий], которое, похоже, являлось их судьбой».11 Зато в качестве ру­ководителя Центра Фернана Броделя он тем не менее обязан

11 Иммануил Валлерстайн. Миросистемный анализ, Время мира, № 1, Новосибирск, 1998, с. 115.

усматривать в этом бессмысленном «процессе» некий высший «ци- вилизационный» смысл.

Но ведь в этом противоречии как раз и состоит главное разли­чие между классическим и постмодернистским подходами к истории и политике. Если классический подход кладет в основу прогресса ка­тегории свободы и человеческого достоинства, внося тем самым в прошлое смысл и превращая тем самым течение времени в исто­рию, то «мультицивилизационный» подход проделывает операцию прямо противоположную, превращая историю в бессмысленное те­чение времени — в процесс расширения и сокращения территорий.

_ _ Введение к Иваниане

Маскарад

Если тем не менее столько перво­классных умов (и еще больше их эпигонов) освятили своим автори­тетом именно эту «противоположную операцию», то попытка про­бить в ней брешь выглядит в наши дни предприятием довольно без­надежным. И все-таки давайте попробуем.

Начнем с постмодернистского определения цивилизации. Вот как выглядит оно у Хантингтона: «Цивилизацию определяют как об­щие культурные элементы — язык, история, религия, обычаи, инсти­туты, так и субъективная самоидентификация».[17] А.Н. Сахаров — в постмарксистской, конечно, ипостаси — согласен: «характер, при­вычки, традиция живущих в стране людей... отличия от других об­ществ. Это и называется цивилизацией».[18]

Дело здесь даже не в том, что «прогресс в осознании свободы» или «внутреннего достоинства человека», не говоря уже об «участии в суде и совете», которые некогда отличали цивилизацию от варвар­ства, бесследно исчезли из этих определений. Беда в том, что непо­нятно, по какой, собственно, причине следует отныне называть все эти «общекультурные элементы» цивилизацией, если испокон веков назывались они своим собственным именем, т.е. культурой?

Культур и в самом деле на белом свете много. Столько же, сколько народов: у каждого своя. Но вотА.Н. Сахаров почему-то пишет всё это в главе «Зарождение русской цивилизации». Между тем даже Хантинг­тон признает, что «культура есть общая тема практически в каждом оп­ределении цивилизации».14 Признает и больше: «Цивилизация это и есть в широком смысле культура».15 Но что же в таком случае мы при­обретаем, объявив «культуру в широком смысле» цивилизацией? Что дает нам для понимания истории и политики этот маскарад? И нельзя ведь сказать, чтобы не понимали значения этого переодевания даже сами постмодернисты. Не назвал же Хантингтон свою знаменитую кни­гу «Столкновением культур». Согласитесь, что звучало бы это несопо­ставимо менее эффектно, чем «Столкновение цивилизаций». Многие, пожалуй, сочли бы его предсказание нелепым.

_ Введение к Иваниане

Парадоксы постмодернизма

И тут невольно закрадывается подо­зрение: да об одном ли и том же сюжете говорили Аристотель и Ге­гель, с одной стороны, и Тойнби с Броделем (и примкнувшим к ним Валлерстайном), с другой? Классики, как мы видели, очень ясно и точно сформулировали критерии цивилизованности культур и на­родов. И цель их тоже ясна: объяснить, при каких условиях возмо­жен переход от варварства к цивилизованности. *

А постмодернисты, их-то цель какова? Показать, что никакого варварства не существовало — и не существует — и все культуры между собою равны? Но почему в таком случае лишь ничтожное меньшинство культур возведено ими в генеральский ранг «цивили­заций», а остальные отсеяны как второсортные? Как объяснить эту странную дискриминацию культур, их разделение на элитные и ря­довые? И еще непонятнее: какими, собственно, критериями руково­дятся постмодернисты при этом разделении?

15

u S. Hantington. Op. cit., p. 42.

Ibid., p. 41.

И почему никто из постмодернистов не объясняет причину этого парадокса. Другими словами, не дает нам никаких оснований пред­полагать, что затеянный ими маскарад подчиняется каким бы то ни было правилам.

^ Введение к Иваниане

Оправдание архаики

Между тем маскарад этот вовсе не без­обидный. В особенности, когда один из главных его распорядите­лей Арнолд Тойнби категорически провозгласил, что «цивилизация есть тотальность» и никто из постмодернистов против этого не воз­разил — и не возражает.16 Но что же иное может это означать, если не противопоставление одной «тотальности» другой? Со всеми вы­текающими из этого последствиями? Например, с тотальной соли­дарностью, когда все народы одной «цивилизации» обязаны встать на защиту «своих», каковы бы они, эти свои, ни были? Как встала в XVII веке Швеция на защиту протестантских немецких князей, а Франция на защиту католических. Или как встала в 1914 году, об­рекая себя — и мир — на политическую катастрофу, на защиту сер­бов Россия. Но и это еще не все. «Тотальность» предполагает, меж­ду прочим, также этнические чистки. Предполагает и массовые дви­жения под лозунгами «цивилизационной» чистоты вроде «России для русских».