Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

• Название: Ураган «Homo Sapiens»
• Автор: Николай Балаев
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Книга рассказывает об удивительной природе Чукотки, о том, как хрупки природные связи животного и растительного мира Крайнего Севера, как невосполнимы потери от бездумного, а чаще умышленного вторжения в ее жизнь.

Природа — мать наша, а отношение к родителям у всех народов от века — мерило душевной и гражданственной чистоты. Помнить об этом призывает нас книга.

---

Питычи и Егор вышли из кабинета последними, остановились у барьера, за которым секретарь-машинистка Верочка с мокрыми глазами и покрасневшим носиком тюкала в клавиши пишущей машинки длинным пальчиком.

Из кисета с расшитой бисером сценой морской охоты на кита Питычи вытащил два газетных листика, насыпал махорки себе и Егору.

— Упредил с телефоном, — усмехнулся Егор. — Но ништо…

— …Такой случай, дарагой, упустим! — донеслось из-за двери. — Потомки в девятом колене не простят!

— «Дарагой, дарагой»… А узнают?

— Пусть узнают. В чем дело? Людоед кушает хороших людей, надо их спасать… Мне эта шкура во как нужна! Кооператив не могу трехкомнатный пробить — она пробьет.

— Сотка у нас зарезана, — сказал Золотарьков.

— Да я тэбэ из сотки конфэтку сделаю. Ну? Новый дизель поставлю. Ну? Чего молчишь, дырэктор? Тогда проси сам — что надо?

— Дизель — прекрасно. Но это все — им. А мне?

— Понял, дырэктор… Маладэц, цэпкий… Что хочишь?

— Гм… Музыку хочу. Японскую. А? За квартиру и риск — мелочь.

— У-у-у! Как говорят оленэводы — какомэй! — о-го-го!

— Ну, шкурку отправить помогу: у меня в райотделе приятель старинный, своей почтой, без досмотров, организует. Ну?

— Идет, дырэктор! Но тогда стреляем любой мишка.

— Ладно. Езжай один, со своим водителем, наших — никого. Вертанись кругом поля с торосами, они вечно на дальнем краю бродят. Карабин есть?

— А как же? В тундре без оружия?!

— Сейчас скажу, чтоб и «Медведь» со склада выдали. В два ствола легко возьмете.

— Э-э, дырэктор, спасыба!

— Не ори! Стены прежний хозяин понастроил — на улице за версту слышно…

— А ему, прежнему, своих слов бояться не надо было, — вслух подумал Егор и кивнул Питычи: — Пойдем…

Охотник давно слышал легенды о председателе старательской артели. Славился Джанибек тем, что в новой гостинице районного центра, хоть и появлялся там редко, но круглый год держал втридорога оплаченный номер. Ключ возил с собой. И в тот номер никого не селили без его ведома. Он оставался неприкосновенен даже в непогоду, когда местный аэропорт закрыт, а пассажиры, среди которых и женщины с детьми, ночевали в коридорах. Еще прославлен был тем, что не ел свинины, а любого работника артели безжалостно выгонял за провоз в артель даже, как шутил народ, «поросячьего запаха». И еще множеством граней характера славился лихой джигит.

Но руководители района смотрели на блеск этого «алмаза» прищурившись, ибо Джанибек славился и тем, что руководимая им артель ежегодно перевыполняла план. Вот и еще одно славное дело затеял кипучий председатель. Наверное, хватит.

Попыхивая ядовитым махорочным дымом, охотники вышли на улицу.

— Ты вот что, тумгытум, друг, — сказал Егор. — Тряхни стариной, присмотри за поселком. На всякий случай И вездеход этот не упусти, когда вернется изо льдов. А я заскочу в одно место да пойду за Умкой. По следам видно, что лапа у него не перебита. Может, пуля кость колупнула, вот и не заживает. Догоню, так помогу. Жаль зверюгу-то. Безвинен.

— И-и, — сказал Питычи. — Да. Иди, Егор, я буду смотреть.

Старики затоптали цигарки и пошли в разные стороны. Питычи — доставать и чистить старинный винчестер, Егор — домой. Там он упаковал продукты, упрятав под кухлянку пластиковый аварийный пакет с лекарствами — из тех, что окружные медики готовят специально для тундровиков, сунул в чехол винтовку, залил бензином бак на «Буране», увязал еще две полные канистры в прицепные сани, а потом пошел на почту.

Толстый лохматый телефонист по кличке Бармалей копался в разложенном на столе блоке радиостанции «Гроза». Рядом дымил паяльник, густо пахло канифолью.

— Почет старому тундровику, — телефонист грустно вздохнул. — Дела-то какие, а, Михалыч! Моя половина и на работу не пошла, дрожит дома. Да и самому ужасно… Э, туда нельзя, дед! — он бросился вперед, увидев, что Егор распахнул дверь аппаратной. Охотник чуть приобнял его, слегка поджал, и телефонист по инерции проскочил в аппаратную. Егор зашел следом и закрыл дверь.

— Ты что, дед? Ты зачем хулиганишь? — зачастил телефонист. — Я могу и директору звя…

— Цыц! — сказал Егор, проталкивая его дальше, к аппаратуре у дальней стены. — Дай-ка мне быстренько район.

— Так не работает же. Прохождения нет, Егор Михалыч.

— Вот что, холуй. Ты меня знаешь, болтать не умею. Если сейчас не соединишь, будет тебе погибель. И одно только утешение останется: погибнешь при исполнении обязанностей, в момент лизания директорской задницы. И учти — тут не несчастный случай. Тут, если в корень глянуть, — самое первостатейное убийство. Тебе, холую, охота за убийство ответ пополам делить? Думай в момент!

— Н-не-ет.

— Тогда включай агрегат. Да не трясись, учти для храбрости: ни одна душа в поселке про этот разговор пока не должна знать. Ты да я. Ты не щурься, я его не боюсь. Я боюсь, что дай ему время — спрячет концы. Значит, ловить надо на деле. И он сейчас как раз дело закрутил. На много лет для себя.

— Егор Михалыч, я добровольно, — телефонист моментально раскусил ситуацию. — Но смотри, у него в райцентре рука — ого! Прижмут тебя к стенке, как клопа.

— Пугает он вас, дураков. А насчет стенки, так меня уже жали. В сорок первом году к московской, потом к сталинградской. А я — вот он. Давай.

Телефонист щелкнул включателем.

— «Восьмая» слушает, — четко, словно из соседней комнаты, сказала там, в райцентре, дежурная.

— Барышня, день добрый, — ответил Егор. — Номерок семнадцать пятьдесят восемь можно? Да, инспекцию… Ага… Ульяныч, ты? Здорово, сынок… Спасибо… И тебе всего наилучшего… Дело, да… Беда, Ульяныч… Там у вас в порту вертолет снаряжают по санрейсу в наше село. Погода сегодня хорошая, полетит. Так тебе надо быть с этим вертолетом… Теперь слушай…

После разговора Егор вздохнул, показал телефонисту кулак и сказал:

— Спасибо.

— Так точно! — отчеканил Бармалей.

* * *

Умка лежал посреди сарая. Тут он израсходовал остатки сил, пытаясь грызть пропитанную жиром землю. Черные провалы в сознании возникали все чаще. Медведь отощал настолько, что начал мерзнуть. Лапа распухла. Даже поднять ее Умка был сейчас не в состоянии. Глаза залепило гноем, текло из горячего носа. Работал только слух, поэтому шаги и легкий скрип снега все же проникли в затянутое мглой предсмертного равнодушия сознание, и медведь слабо зарычал: остатки жизни разбудили инстинктивное желание остеречься.

Егор, положив палец на спусковой крючок, глянул из-за разбитого косяка. Подох? Да нет, вроде рыкнул и бока ходят. Охотник оглянулся, подобрал длинную щепку и ткнул в заднюю ногу. По телу зверя прошла волна судороги. Он с трудом повернул голову, уставил заплывшие гноем глаза в сторону Егора.

— Гыр-рлы-гых-хх, — булькнуло слабое рычание. Голова бессильно стукнулась о землю. Егор прижал щепку к лопатке зверя и провел ею по боку. Она запрыгала с ребра на ребро, как по штакетнику забора. Господи, истощал-то! Постепенно глаза привыкли к полумраку, и охотник увидел многочисленные грязные колтуны на боках и спине. Тогда он упер ствол винтовки в позвоночник и, нагнувшись, левой рукой дернул мех. В горсти остался пучок. Да, до линьки изголодал, бедолага. Вот ведь как с северным зверьем происходит: пока сыт-здоров, шерстинка к шерстинке блестит, играет. А чуть сбой в жизни — сразу и шерсть полезла, и грязи откуда-то видимо-невидимо налипнет. На материке животина и не такую рану залижет, переломы позарастит, а тут природа враз списывает. Сурова, матушка, все на грани.

Уже особо не остерегаясь, Егор нагнулся над раненой лапой. Гнойник вон… Ну, ежли нет перелома, лапа — дело поправимое. Сейчас мы тебя будем налаживать, бедолага.

Егор открыл дом, заткнул старым ватником выдавленное медведем окошко, зажег керосиновую лампу. Затем сложил в железную печь заранее приготовленную растопку, плеснул на нее керосин, чиркнул спичку. Печь загудела. Бока ее налились жаром, в избе запарили стены, воздух отсырел. Егор еще подкинул сухих полешек, сыпанул сверху угля. Бока печи побелели. Набив льда из ближайшего тороса, охотник поставил ведро на печь и подмел пол. Пар из обтаявшей избы утянуло в печь, стало сухо, тепло, и образовался уют.

Егор достал из-за пазухи аптечку, рассыпал содержимое по столу. Так-так… Марганцовка… стрептоцид, а вот и пенициллин… А как, лапу мыть да глаза? Ведь не даст. Усыпить бы! Егор еще пошуршал пачками. Ага, вот в успокоительное. Умный человек паковал-собирал. Теперь вопрос: как заставить проглотить? Разве с нерпичьим жиром? И то…

Егор наклонил ковшик и капнул жир на нос медведя, потом полил тонкой струйкой в приоткрытую пасть, на сухой лиловый язык. Запах и вкус любимой еды сделали свое дело: медведь шевельнул языком, смазав воспаленную пасть жиром. Егор капнул еще. Умка сделал глотательное движение. Тогда охотник стал лить жир тонкой непрерывной струйкой. Через несколько минут ковшик нерпичьего жира с истолченными в нем таблетками был пуст. Егор таким же образом скормил и второй и третий, подумал — и дал еще один.