Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

• Название: Ураган «Homo Sapiens»
• Автор: Николай Балаев
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Книга рассказывает об удивительной природе Чукотки, о том, как хрупки природные связи животного и растительного мира Крайнего Севера, как невосполнимы потери от бездумного, а чаще умышленного вторжения в ее жизнь.

Природа — мать наша, а отношение к родителям у всех народов от века — мерило душевной и гражданственной чистоты. Помнить об этом призывает нас книга.

---

Утро пришло солнечное, с упругим ветром. В ольховнике Валька выбрал место для засады, оставил там рюкзак с термосом и едой, загнал патрон в ствол и пошел в расщелину. Они с Кымыне решили, что риск встречи со взрослыми волками невелик: детей много, родители почти все время должны охотиться.

Щенки играли. Один стоял на оленьем черепе, остальные пытались его столкнуть. Наконец его опрокинули на спину, все попрыгали сверху в кучу малу. Валька засмеялся. Куча распалась, и звери исчезли в нише. Валька подошел, огляделся, прислонил карабин к каменной стене. Потом достал нож и, подражая Окоту, недвижно застыл над щенками. Один торчал из кучки, под него забились трое.

— С тебя и начнем, высокий, — сказал Валька. — Высокий — Никвыкин. Вот тебе и имя… — Валька левой рукой резко ухватил его за шею, провел в шерсти указательным пальцем и, подцепив удавку, зажал остальными пальцами. Кончик ножа под нее… Готово! Валька бросил разрезанную петлю к ногам: — Живи, Высокий! Теперь ты. У-у, кусучий, смелый… А я вот так! Смелый — Нытъывкин… Беги! — Валька бросил к ногам вторую петлю. — Ну а ты? Вот хороший парень, вот какой спокойный. Спокойный — как это?..

Через пять минут все было кончено. Валька распрямил спину, сунул в ножны нож и вытер с лица пот. Собрал и еще раз пересчитал удавки. Да, одиннадцать. Теперь замыть следы сапог…

Волчата барахтались в кучке. Жалобно скулил Глупый, рычал Бесстрашный, а Веселый, выбравшись из кучки, уже улыбался.

— Да ты еще и Умный, — сказал ему Валька. — Ладно, живите, ребята. А я вам теперь вроде крестный отец, так? Ну, пока: не дай бог, мамаша пожалует, с ней встреча ни к чему… — Валька ухватил правой рукой карабин, а левой, уже на ходу, запихнул в карман ремешки.

* * *

Ины пришел сверху, через крутую седловину гряды. Опустился по ручью к логову, бросил взгляд на щенков и разжал зубы. Олененок, перекинутый через спину и придерживаемый за копытце, сполз на упругий ковер ивняка. Волчата закрутили носами и осторожно двинулись к добыче. Передний, самый крупный, Никвыкин, через три-четыре шага припадал к земле и свирепо рычал. Шестеро сестер и четыре брата следовали его примеру. Ины отступил в сторону. Нос его сморщился, челюсть отвисла: Ины улыбался, наблюдая игру детенышей.

Высокий подкрался к теленку, потянул воздух и прыгнул. Прыжок был неуклюж, но достиг цели — острые зубки прокусили на шее шкуру, пасть наполнил солоноватый вкус, а в сознание хлынул возбуждающий запах крови. Ины одобрительно заворчал, но тут же осекся: нос уловил необычный запах, и он увидел непонятный предмет. Ины осторожно вытянул шею: перед ним лежал кожаный ремешок. От него исходил запах волчат и еще чей-то, очень смутный. Кто тут был? Росомаха, любительница украсть чужого щенка? Песец, жадный пожиратель птичьих яиц? Кто? Чужой запах почти растворился в запахе волчат, но все же чуткий нос Ины ощущал его.

Волк заметался по площадке, тычась носом в песок. Рычали волчата, булькал ручей, ползли солнечные пятна, а Ины искал. И нашел: крохотная ямка справа от логова пахла громом человека. Ямка осталась от приклада карабина.

Перед семьей появилась Нэвыскэт. Минуту она наблюдала за возившимися у тушки олененка волчатами, потом бросила на них сверху куропатку и, подойдя к Ины, лизнула его в нос. Он не ответил. Нэвыскэт вопросительно глянула ему в глаза и сразу заметила тревогу. Ины виновато опустил голову, волчица обнюхала ямку, заметила ремешок, глухо поворчала и посмотрела на Ины. «Я предупреждала, — говорил взгляд Нэвыскэт. — И вот пришло время расплаты!»

Щенки утолили голод и устроили веселую возню с куропаткой. Они дергали ее, подбрасывали, вырывали друг у друга, прыгая за рассыпающимися в воздухе перьями. Над ручьем звенел возбужденный визг, так было всегда после возвращения родителей с хорошей добычей. Ины наблюдал за ними, все больше сознавая неизбежность и свершившегося события, и предстоящего действия. И когда волк окончательно понял, что выбора нет, он повернул к нижнему входу в расщелину, откуда тек звон Мечега, встряхнулся, расслабился и тут же собрал мускулы в тугие комки. Подошла Нэвыскэт, потерлась мордой о его плечо и мягко подтолкнула вперед.

Ищи-свищи

Росомаха покинула тропу, натоптанную на расстоянии двух прыжков вокруг плиты, и осторожно шагнула к человеку. Он не шевельнулся. Высоко поднимая лапы, чтобы не задеть когтями снег, она сделала еще шаг. Прислушалась. Ничто не нарушало молчания и покоя. Росомаха приблизила дрожащий кончик носа к локтю неподвижной фигуры. Да, человек мертв: от него не лучится даже слабое тепло — первый признак жизни любого существа. Бояться нечего. Росомаха зубами дернула рукав телогрейки. Человек медленно завалился на бок. Из его коленей выпала бутылка и брызнула, бесцветная жидкость. Несколько капель попало на лапу. В воздухе пополз отвратительный, перехвативший дыхание запах. Росомаха сморщила нос, задрала голову к спине и длинными прыжками отскочила в сторону. Запах не исчезал. Она запрыгала дальше, тряся головой и фыркая. Наконец снег вычистил лапу, и росомаха остановилась.

С тех пор как под сопкой поселились люди, росомаха редко навещала эту часть владений, превратившуюся в источник самых разнообразных, непонятных и потому пугающих осторожных обитателей тундры, звуков. Однако голод иногда пригонял росомаху к большому ящику на краю поселка, где всегда находилась хоть какая-нибудь пища. А вот сегодня ночью по дороге к ящику встретился человек. Как же подойти к нему, минуя страшный запах? Опуститься по склону вместе с чистыми волнами предутреннего морозного воздуха?

Росомаха короткими прыжками побежала вверх, но в это время в поселке захлопали двери, и среди балков, беспорядочно разбросанных вокруг буровых установок, зазвучали голоса:

— Вася! Васе-ек!

— Ребята, у кого Васька-Дизелист? Запускать пора…

Всё! Росомаха послушала голоса и побежала от поселка, Наступает день. А днем здесь ничем не поживишься, только вызовешь убивающий человеческий гром.

Кусок долины, где работали люди, остался позади, голоса их растворились в матово посвечивающем холодном пространстве. Росомаха по нижним террасам обежала половину сопки, спустилась вниз и затрусила вдоль гряды. Впереди обозначилась извилистая серая полоска. Несмотря на морозы, апрельское солнце делало свое дело: снег постепенно исчезал, обнажая ленты густых ивняковых зарослей по берегам небольшого ручья, текущего в долине летом. Зимой ручей не замерзал, а просто иссякал, так как питался от снежников, всегда лежащих на верхних террасах гор. В пустое русло метели насыпали истолченный до пыли снег и трамбовали его, образуя крепчайший наст. И русло становилось на зимнее время тропой, по которой ходили обитатели тундры в поисках пищи. А с пойменных уступов, из густых кустарников, где снег оставался сыпучим, куропатки во время пург подкапывались под плотные края наста и в тепле и безопасности пережидали непогоду.

Может быть, они и сейчас здесь? Короткая пурга закончилась вечером, воздух на дне долины недвижим. Надо посмотреть.

Росомаха остановилась передохнуть в кустиках: с недавних пор она чувствовала себя неуютно, не покидало растущее ощущение тревоги, мучил голод, который в последние дни стал постоянным и так же, как и тревога, все усиливался. Да, пришла весна, таинственно-благословенное, но и очень трудное время.

Высунув язык и приглушив дыхание, росомаха внимательно оглядела кустарник. Однотонный серый фон не нарушался ничем. Все застыло в предутренней тишине. Но вот из угла, где отдыхает ночью солнце, слабо заструилось розовое сияние. Постепенно оно ширилось, густело, в нем появились желтые блики. Наконец сияние забурлило, переполнило край небесной чаши и ослепительным потоком хлынуло на вершины гор. Росомаха зажмурилась и опустила голову.

— Корро-кэк! — ликующе прозвучало в глубине кустарника. Это проснулась Рэвымрэв, куропатка. Зашуршал снег, затрепыхали крылья: птица выскочила из снежной норы приветствовать рождение нового дня. Словно от ее восторженного крика снега вокруг вспыхнули бледным пламенем, серый сумрак сгустился в фиолетовые тени и пополз из долин в тесные распадки. Там, смешавшись с остатками глубокой ночной тьмы, фиолетовые тени посинели и залегли мохнатыми клубами под крутыми осыпями, в узких расщелинах и у подножии гранитных кекуров.

— Крэ-кэрк! — снова крикнула куропатка и затрясла крыльями.

Теперь птица приводит в порядок оперение. Хорошая добыча, но поймать ее в кустах трудно: при скрадывании каждая задетая промороженная веточка шуршит, а любой звук в такой тишине настораживает. Был бы хоть легкий ветерок, его бродяжий шелест глушит неосторожные шорохи. Однако надо пробовать.

Росомаха медленно пошла к месту, где куропатка заканчивала утренний туалет. Но успела сделать лишь несколько шагов. Сверху бесшумной волной пахнул воздух, на светлом фоне неба мелькнула широкая белая тень, впереди хрустнули ветви, захлопали крылья, раздался суматошный испуганный крик: