Лилия Беляева - Убийца-юморист

• Название: Убийца-юморист
• Автор: Лилия Беляева
• Жанр: Детектив

---

Владимир Сергеевич, — хрипловато и с вызовом вставил в разговор заскучавший было Андрей, — три года назад вел машину, попал в аварию, сломался почти весь. На трехэтажном костыле ходил… Другой бы ныл, вякал всякое про тяжелую жизнь, а он на этом самом костыле поехал в Питер, на читательскую конференцию. Во характер! А вы говорите…

Ирина как-то смущенно отозвалась, словно бы извиняясь за излишне напористый тон своего привратника-поэта:

— Андрей, никто тебя не оспаривает…

Странноватый парень ничего не ответил, стал глядеть в огромное окно, фигуристо зарешеченное, рассеянным, опустошенным взглядом.

— Подойдите, пожалуйста, сюда! — позвала меня хозяйка дома.

Я сделала несколько шагов к нише, где, оказывается, находился большой шкаф для одежды.

— Видите? — она уже отворила дверцы.

Внутри висели три пальто, как нетрудно было догадаться, покойного писателя Михайлова: темно-коричневое кожаное, черное суконное с шалевым воротником из серого каракуля и темно-синее ратиновое демисезонное. Под ними стояли туфли и ботинки. А в левом отделении шкафа висели три халата: бежевый, стеганый с кистями, синий с золотистыми галунами и светло-серый шелковый.

— Правда, такое ощущение, что Владимир Сергеевич здесь, только вышел куда-то по делам? — спросила тихо вдова, трогая и гладя ладонью серый переливчатый шелк.

Я ничего не успела ответить. Опять взял слово Андрей, внятно и сердито предупредив:

— Когда будет музей — все под стекло. Нельзя, чтоб все трогали. Это же самые настоящие личные вещи! Подлинные!

— Разумеется, Андрюша, — смущенно отозвалась вдова и прикрыла створки шкафа. — Разумеется, мы постараемся со временем организовать здесь или в московской квартире музей… Сейчас, конечно, сделать это не так легко нужны деньги, спонсоры…

— Найдем! — откликнулся Андрей. По его лицу прошла судорога. Он покраснел, отвернулся и вышел.

Ирина смотрела в проем двери, по его следу, и вдруг упала в кресло враз обмякшим телом и расплакалась, уткнувшись лицом в схваченную второпях диванную подушку. Я ничего не понимала. Или же не хотела понимать? Или моя тривиальная мысль о невозможности довольно молодой женщины любить дряхлого старца сбивала меня с толку и мешала видеть вещи в их истинном свете? Или я уже окончательно уверилась в том, что дело Ирины и Андрея нечисто, что между ними налажена некая весьма определенная порочная связь?

Мое положение было глупым. Сказать вдовице, сидящей посреди роскоши и комфорта, какие-то слова утешения, никак не могла. Не могла и все. Мне чудилась некая выверенная фальшь и в этой жалкой позе и в самих внезапных слезах этой богатой, моложавой дамочки.

Она сама подала голос, отсморкавшись в носовой платок:

— Какая, все-таки, тяжелая эта штука — жизнь… Ведь сначала, в юности, даже не предполагаешь, до чего тяжелая… Вот и Андрей… Вы же, уверена, заметили, какой он нервный дерганый… А знаете где он побывал? В Чечне. Ранен. Ни матери, ни отца. Детдомовец. В госпитале прочел роман Михайлова «Возвращение» и, говорит, решил жить дальше. Не сдаваться. Бороться. Начал писать о том, что видел в Чечне, и стихи. Прибился к нашему писательскому городку… Мне нужен был сторож. Почему не помочь человеку? Не скажу, что характер у него легкий. Но каким он может быть у парня, который столько прошел… столько повидал, перестрадал? Был момент, я чуть не отказалась от его услуг. Чуть не выбросила его, как говорится, на улицу…

— И все-таки?

— Все-таки сдержала себя.

— И в чем дело? Что случилось?

— В том, что он кричал… По ночам. Так кричал, что я слышала в доме, хотя он находился в сторожке. Или вдруг начинал, тоже ночью, бегать по участку. Я просыпалась и с каким-то паническим ужасом слышала, как трещат ветки под его ногами, кусты, сквозь которые он пробивался напролом, как он при этом бормотал что-то и всхлипывал… Для нервной системы это невыносимо. Я еле-еле сдержалась, чтобы не рассчитаться с ним, еле-еле… Слова уже были готовы: «Прости меня, Андрюша, но…»

— И все-таки не позволили себе?

— Да! Есть же Бог! Есть же совесть! Нельзя же думать только о собственном комфорте. Чем виноват этот мальчик, если судьба его не сложилась? Решила перетерпеть и перетерпела. Теперь он редко кричит по ночам и не бегает по участку. Если и бегает, то молча. Я же чувствую, что не имею права освободиться от него. Морального права. Тем более, что при мне истинно женская привычка заботиться о ком-то. Раз своих детей нет и не будет уже.

— Но он вам, все-таки, и помогает как-то?

— Не как-то, а очень! — поправила меня Ирина. — Он понимает мое состояние… Он — чуткий парень. Вот сейчас мы с вами выйдем и вы увидите, как он постарался…

Мы вышли из комнат на веранду, где посреди стоял круглый стол под белой скатертью, а в углу — плетеная кресло-качалка. В ней сидел Андрей. При виде нас вскочил:

— Я, вроде, все поставил…

Ирина окинула стол хозяйским взглядом, кивнуло удовлетворенно:

— Спасибо, Андрюша.

— Я свободен? — спросил он.

— Если нет желания посидеть с нами… — Ирина показала мне рукой на стул.

— Есть одно дело. У Евграфова калитка сломалась. Я обещал починить. Ну я пошел…

И парень, действительно, пошел и уже сбежал с крыльца, но внезапно остановился, просунул голову в распахнутое окно на веранде и сказал:

— Тут если рассказывать про Владимира Сергеевича — концов не найти. Он и на медведя ходил. Он людям помогал. К нему так и шли с просьбами. С ним все генсеки были на «ты». Позвонит тот же Брежнев вот на эту самую дачу и спросит: «Ну как ты там, Владимир?» Не верите? Ирина Георгиевна вам, наверное, подарит книгу его воспоминаний… Или прочесть даст…

— Непременно, — кивнула вдова, и я подловила тот особенный, зависимый взгляд, каким она одарила вдруг своего подопечного. Зависимый и тревожный. Так, именно так должна смотреть вслед исчезающему молодому человеку дама в летах, его несомненная любовница.

Между тем, Ирина разливала по чашкам ароматный жасминовый чай и просила меня:

— Ешьте, пожалуйста… Правда, прелестно… чай, булки, масло, то, се… и утро, и птицы щебечут, и по траве ходят голубые тени…

Я согласилась. Действительно, это же чистая прелесть — посиживать за столом, накрытым белейшей скатертью, пит душистый чай и глядеть вокруг беззаботным взглядом… Не к этой ли благости стремятся миллионы, а подбираются лишь избранные? Не ради ли этого пребывания на природе в дачном уюте и комфорте, одни вкалывают, словно одержимые, а другие воруют, грабят и, что тоже не редкость, — убивают?

Ирина прервала течение моих праздных мыслей:

— Безотказный… И многое умеет. Его уже знают и просят прийти, помочь.

Опять, значит, она об Андрее…

А у меня в голове гвоздь: «Умер или погиб певец Анатолий Козырев, которого она знала? Вон как носится с этим Андреем, словно других людей не существует…»

Словно почувствовав, что это уж как-то чересчур, Ирина сама сменила и предмет разговора, и тон, взяв тот самый, отчасти беспечный, отчасти бесшабашный, которым пользуемся все мы, людишки, если есть потребность выложить все как на духу:

— Я почему вам про себя рассказываю? Потому что иначе вам не будет понятно, какой он был, Владимир Сергеевич. Кругом же завистники. Они уже шепчутся по углам, наговаривают и про него, и про меня. Обычное дело. И у вас, уверена, тоже без завистников не обходится. Уж так устроены люди. Так вот, знайте, несмотря на нашу чудовищную разницу в возрасте, — я была счастлива с Владимиром Сергеевичем. Я нашла в его лице и мужа, и отца «в одном флаконе». Я же ведь с детского сада обзавидовалась, когда глядела, как за моими подружками приходят настоящие отцы, как они им шапочки надевают, шарфики завязывают, спрашивают у них, по какой дороге пойдем… А я? А у меня? Вечно печальная, нервная, одинокая мать…

— Но, наверное, Владимир Сергеевич не самый первый ваш мужчина?

— Нет, конечно! — Ирина засмеялась, пересверкнув хорошими белыми зубами. — Первый мой мужчина был почти мальчик. Мы с ним влюбились друг в дружку до умопомрачения в шестнадцать лет. Он был тоже по-своему необыкновенный, в том захолустье. У него отец заведовал Дворцом культуры и хорошо, виртуозно играл на аккордеоне. И мой мальчик играл на аккордеоне. И все девчонки без исключения, так мне казалось, бегали за ним… И только я совсем рехнулась…

Она замолчала. Переливчатый свет играл на крашеных половых плахах веранды. Где-то высоко посвистывала какая-то птица… Далеко-глубоко плыл самолетный гул.

Гвоздь в голове: «О чем только не рассказала, а об Анатолии Козыреве молчит. О том, что все три писателя с листка на кресте умерли один за другим — ни полслова, словно это её ничуть не удивило… не поразило!»

— Мальчик этот кончил плохо, — заговорила Ирина вяло, чайной ложечкой отгоняя от вазочки с вареньем настырную осу. — Его взяли в армию, там во время учений у него не раскрылся парашют… Теперь вспоминаю обо всем этом и удивляюсь — где же это было-то? Неужели со мной?! А известный вам певец-тенор, раскрасавец Анатолий Козырев, если хотите знать, — мой первый муж, — закончила она едва не с пафосом и так, словно уличила меня в передергивании фактов. — И если хотите знать, мы с ним счастливо прожили в браке целых пять лет. Дальше я не осилила. Он привык жить для себя. Он не был способен на самопожертвование. Он вечно где-то там, на гастролях. Я же должна была сидеть дома, ждать, а если приехал — ухаживать за ним. Я вынуждена была ради него бросить институт… Он не хотел иметь детей. «Они мешают мне. Потом, потом…» Итог — четыре аборта. Но — любила. После четвертого аборта, когда я лежала в больнице одна-одинешенька, а он пел романс «Не искушай…» где-то то ли в Киеве то ли в Одессе — я поняла, что больше так жить не хочу. Мне, к тому же, надоело уличать и обличать его в связях с женщинами. Мы разошлись. Но сохраняем… сохраняли отношения обыкновенные, без сволочизма. Вот почему вы видели меня с ним в ресторане-казино «Императрица»…