Натаниель Готорн - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Натаниель Готорн
• Жанр: Классическая проза

---

— Вот видите! — воскликнул незнакомец. — Всем нам свойственно мечтать о памятнике, будь он графитный или мраморный, или колонна из гранита, или, наконец, славная память в сердцах людей.

— Мы сегодня настроились на странный лад, — сказала жена со слезами на глазах. — Говорят, это не к добру, когда люди начинают такое выдумывать. Вы только послушайте детей!

Все прислушались. Младших детей уложили спать в другой комнате, но дверь туда была оставлена открытой, так что было слышно, как они оживленно разговаривают между собой. Казалось, что все они заразились от кружка, сидевшего у огня, и теперь старались превзойти друг друга, высказывая самые диковинные желания и строя ребяческие планы на то время, когда станут взрослыми мужчинами и женщинами. Наконец маленький мальчик, вместо того чтобы обратиться к братьям и сестрам, окликнул мать.

— Я тебе скажу, мама, чего я хочу! — крикнул он. — Я хочу, чтобы ты, и папа, и бабушка, и все мы, и незнакомец тоже, сейчас же отправились попить воды из Флума!

Нельзя было удержаться от смеха, услышав это предложение ребенка покинуть теплую постель и потащить их всех от яркого огня к водоему Флум — ручью, пробивавшемуся по склону бездны в глубине перевала.

Не успел мальчик кончить, как на дороге загрохотала повозка и остановилась на минуту перед дверью. Казалось, в повозке сидели двое или трое мужчин, веселивших свои души нестройным пением. В то время как обрывки их песни отдавались эхом между скал, сами певцы колебались, продолжать ли им свое путешествие или остановиться здесь на ночь.

— Отец, — сказала девушка, — они зовут тебя по имени.

Однако добрый человек сомневался в том, что они и вправду его звали, и не хотел показаться слишком корыстолюбивым, приглашая к себе постояльцев. Поэтому он не спешил к двери, и вскоре раздался звук бича и путешественники исчезли на перевале, все еще распевая и смеясь, хотя их веселое пение звучало печально, доносясь из сердца гор.

— Ну вот, мама! — снова закричал мальчик. — Они бы нас довезли до Флума.

Они снова рассмеялись упрямой выдумке ребенка о ночной прогулке. Но в этот момент легкое облачко грусти затуманило душу старшей дочери; она печально посмотрела на пламя и вздохнула с тоской. Этот вздох вырвался у нее, несмотря на попытку подавить его. Затем, вздрогнув и Покраснев, она быстро оглядела лица сидевших, как будто они заглянули ей в сердце. Незнакомец спросил ее, о чем она думает.

— Ни о чем, — отвечала она, опустив глаза с улыбкой, — мне просто стало как-то тоскливо.

— О, я всегда обладал даром читать в людских сердцах, — сказал он полусерьезно. — Хотите, я открою ваш секрет? Ибо мне известно, что это значит, когда молодая девушка дрожит от холода у теплого очага и жалуется на одиночество, сидя рядом с матерью. Должен ли я назвать это чувство по имени?

— Это уже не будет девичье чувство, если ему дать имя, — ответила горная нимфа, смеясь, но, однако, избегая его взгляда.

Все это было сказано так, что никто их не слышал. Возможно, в их сердцах зародился росток любви столь чистой, что она могла бы расцвести в раю, поскольку ей не дано было созреть на земле, — ибо женщины преклоняются перед тем мягким чувством собственного достоинства, которое было присуще этому юноше, а гордая, созерцательная, но добрая натура чаще всего очаровывается той простотой, которой обладала молодая девушка. Но пока они тихо разговаривали и он наблюдал, как счастливая грусть сменяется легкой тенью, робкими желаниями девичьей души, звук ветра, проносившегося через перевал, становился все сильнее и мрачнее. Казалось, как заметил наделенный воображением незнакомец, будто пели хором духи ветра, жившие некогда, еще во времена индейцев, среди этих гор и нашедшие в их вершинах и расселинах свое священное обиталище. На дороге послышались причитания, как будто шла похоронная процессия. Чтобы рассеять уныние, домочадцы подбросили в огонь сосновых веток, сухая хвоя затрещала, пламя разгорелось и вновь осветило картину мирного и скромного счастья. Свет нежно озарял и ласкал их. Лучи пламени выхватывали из темноты то маленькие личики детей, выглядывающих из своей кровати, то могучую фигуру отца, то мягкое, озабоченное лицо матери, то высокомерного юношу, то цветущую девушку и добрую старую бабушку, все еще занятую вязанием в своем теплом углу.

Старая женщина подняла глаза от работы и, продолжая вязать, заговорила.

— У стариков, — сказала она, — есть свои думы, как и у молодых. Вы тут высказывали свои желания и намерения и толковали о разных вещах, так что и я стала размышлять о том, о сем. Чего же может желать старуха, которой остался один или два шага до могилы? Дети, эта мысль будет преследовать меня день и ночь, если я не открою ее вам.

— Что же это за мысль, матушка? — воскликнули муж с женой в один голос.

Старая женщина с таинственным видом, который заставил слушателей теснее сдвинуться у огня, поведала им, что она несколько лет назад заготовила себе погребальный наряд — саван из добротного полотна, чепец с рюшем из муслина, и все это более хорошего качества, чем та одежда, которую ей приходилось носить со дня венчания. Но в этот вечер ей странным образом вспомнилось одно старинное поверье. Когда она была молодой, говаривали, что если что-нибудь упустишь при обряжении тела, если, например, рюш недостаточно отглажен или чепец надет неладно, — труп, в гробу или под землей, будет стараться высвободить свои ледяные руки, чтобы привести все в порядок. Одна мысль об этом лишала ее покоя.

— Не говори так, бабушка, — сказала девушка, вздрогнув.

— Итак, — продолжала старуха с необычайной серьезностью и вместе с тем улыбаясь собственному безрассудству, — я хочу, чтобы кто-нибудь из вас, дети мои, когда вашу мать оденут и положат в гроб, — чтобы кто-нибудь из вас подержал над моим лицом зеркало. Как знать, быть может, я смогу взглянуть на себя и проверить, все ли в порядке.

— Старый и малый — все мы грезим о могилах и памятниках, — пробормотал незнакомый юноша. — Хотелось бы мне знать, что чувствуют моряки, когда их корабль тонет и всем им в безвестности и бесславно суждено быть погребенными в океане, в этой огромной и безымянной гробнице.

На мгновение страшная фантазия старухи настолько завладела умами ее слушателей, что в первые минуты, когда звук за окном в ночи, казавшийся сначала ревом ветра, превратился затем в нечто оглушительное и ужасное, он не был замечен обреченной кучкой людей. Но вот дом и все внутри его задрожало; казалось, заколебались сами земные устои, как будто этот зловещий звук был трубным гласом Страшного суда. Старые и малые обменялись безумным взглядом и застыли на минуту, бледные и испуганные, не в состоянии произнести ни слова или сдвинуться с места. Затем одновременно со всех губ сорвался один пронзительный крик:

— Обвал! Обвал!

Самыми простыми словами мы постараемся рассказать, что произошло, хотя никакие слова не в силах передать неизъяснимый ужас разразившейся катастрофы. Жертвы ее поспешили из домика и стали искать спасения там, где, как им казалось, было более безопасно и где на случай подобной беды было сооружено нечто вроде заслона. Увы! Они покинули безопасное место и кинулись прямо навстречу гибели. Вниз потоком обломков рухнул весь склон горы, но, не достигнув дома, разделился надвое и, не разбив в нем ни одного окна, завалил все окрестности, преградил дорогу и уничтожил все на своем страшном пути. Задолго до того, как гром этого обвала затих в горах, муки несчастных закончились и жертвы катастрофы успокоились навсегда. Их тела так никогда и не были найдены.

На следующее утро виден был легкий дымок, вздымавшийся из трубы домика и устремлявшийся к горному склону. Внутри все еще тлел огонь в очаге и стулья стояли вокруг него, как будто обитатели дома вышли взглянуть на опустошения, произведенные обвалом, и вскоре вернутся, чтобы возблагодарить небеса за свое чудесное спасение. Каждый из погибших оставил по себе какой-нибудь знак, глядя на который те, кто знал эту семью, оплакивали его судьбу. Кто не слышал их имен? Историю эту рассказывают всюду и везде, и она навсегда останется легендой этих гор. Поэты воспели их гибель.

Некоторые обстоятельства заставили кое-кого предположить, что в эту роковую ночь в доме приняли незнакомца, который разделил участь всех его обитателей; другие думали, что для такого предположения нет достаточных оснований. Горе пылкому юноше, мечтавшему о том, что память о нем сохранится навеки! Имя его и личность совершенно неизвестны, его история, его жизненный путь, его планы — тайна, которая никогда не будет открыта; его смерть и его существование одинаково загадочны, — кто же был он, испытавший ужасы этого смертного часа?

СОКРОВИЩЕ ПИТЕРА ГОЛДТУЭЙТА

Перевод И. Исакович