Натаниель Готорн - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Натаниель Готорн
• Жанр: Классическая проза

---

Но Джованни не знал этого.

— Дорогая Беатриче, — сказал он, приблизившись к девушке, которая отстранилась от него, как она это делала и раньше, но только движимая теперь другими побуждениями. — Дорогая Беатриче, судьба наша не так уж безнадежна. Взгляни сюда! В этом флаконе заключено, как уверил меня ученый доктор, противоядие, обладающее могущественной, почти божественной силой. Оно составлено из веществ, совершенно противоположных по своим свойствам тем, с помощью которых твой отец навлек столько горя на тебя и меня. Оно настояно на освященных травах. Выпьем его вместе и таким образом очистимся от зла.

— Дай мне его, — сказала Беатриче, протягивая руку к серебряному флакончику, который Джованни хранил на своей груди. И добавила странным тоном: — Я выпью его, но ты подожди последствий! В то мгновение, когда она поднесла флакон Бальони к губам, в портале появилась фигура Рапачини, который медленно направился к мраморному фонтану. При взгляде на юношу и девушку на бледном лице его появилось торжествующее выражение, какое могло появиться на лице художника или скульптора, всю жизнь посвятившего созданию произведения искусства и наконец удовлетворенного достигнутым. Он остановился, его согбенная фигура выпрямилась от сознания своего могущества, он протянул руки вперед и простер их над молодыми людьми, как будто испрашивая для них небесное благословение. Это были те же руки, что отравили чистый родник их жизни. Джованни затрепетал, Беатриче содрогнулась от ужаса и прижала руки к сердцу.

— Дочь моя! — произнес Рапачини. — Ты более не одинока в этом мире. Сорви один из драгоценных цветов с куста, который ты называешь своей сестрой, и вручи его твоему жениху. Цветок неспособен больше причинить ему вред. Моя наука и ваша обоюдная любовь переродили его, и он так же отличается от всех прочих мужчин, как ты, дочь моей гордости и торжества, от обыкновенных женщин. Ступайте же в этот мир, опасные для всех, кто осмелится к вам приблизиться, но любящие друг друга.

— Отец мой, — произнесла Беатриче слабым голосом, все еще прижимая руку к своему сердцу, — зачем навлекли вы на свою дочь такую чудовищную кару? Зачем вы сделали меня такой несчастной?

— Несчастной? — воскликнул Рапачини. — Что ты хочешь этим сказать, глупое дитя? Разве быть наделенной чудесным даром, перед которым бессильно любое зло, значит быть несчастной? Несчастье — быть способной одним дыханием сразить самых могущественных? Несчастье — быть столь же грозной, сколь и прекрасной? Неужели ты предпочла бы участь слабой женщины, беззащитной перед злом?

— Я предпочла бы, чтоб меня любили, а не боялись, — пролепетала Беатриче, опускаясь на землю, — но теперь мне все равно. Я ухожу, отец, туда, где зло, которым ты напитал мое существо, исчезнет как сон, как аромат этих ядовитых цветов, которые в садах Эдема уже не осквернят моего дыхания. Прощай, Джованни! Твои слова, рожденные ненавистью, свинцом лежат у меня на сердце, но я забуду их там, куда иду. О, не было ли с самого начала в твоей природе больше яда, чем в моей!

Как яд был жизнью для Беатриче, чья телесная природа была изменена искусством Рапачини, так и противоядие стало для нее смертью. И несчастная жертва дерзновенного ума, посягнувшего на законы бытия и злого рока, который всегда преследует замыслы извращенной мудрости, погибла у ног своего отца и своего возлюбленного.

В эту минуту профессор Пьетро Бальони выглянул из окна и голосом, в котором звучали торжество и ужас, воззвал к убитому горем ученому:

— Рапачини, Рапачини, этого ли ты ожидал от своего опыта?

ДЕРЕВЯННАЯ СТАТУЯ ДРАУНА

Перевод Р. Рыбаковой

Как-то раз солнечным утром (дело происходило в городе Бостоне, в добрые старые времена), молодой резчик по дереву, всем известный под именем Драуна, рассматривал толстый дубовый чурбан, который он собирался превратить в резную фигуру на носу корабля. И в то время как он раздумывал, какую бы форму и сходство лучше всего придать этому превосходному куску дерева, к нему в мастерскую вошел некий капитан Ханнеуэлл, владелец и командир брига «Полярная звезда», недавно возвратившегося из своего первого плавания на Файал.

— Как раз то, что мне нужно, Драун! — воскликнул бравый капитан, постукивая по чурбану ротанговой тростью. — Как раз то, что мне нужно! Я заказываю вам из этого куска дуба носовое украшение для «Полярной звезды». Она показала себя самым быстроходным судном, когда-либо бороздившим океан, и я хочу украсить ее нос красивейшей из статуй, какую только может человек создать из куска дерева. И вы, Драун, как раз тот человек, который может это сделать лучше кого бы то ни было.

— Вы, право же, преувеличиваете мои способности, капитан, — промолвил резчик с притворной скромностью, за которой скрывалась уверенность в своем мастерстве. — Но ради вашего славного брига я готов сделать все, что в моих силах. Какую же из этих фигур вы предпочитаете? Вот, — сказал он, указывая на фигуру в половину человеческого роста с вытаращенными глазами, в белом парике и алом кафтане, — отличная модель, портрет нашего милостивого короля. А это доблестный адмирал Вернон. Если же вы предпочитаете женскую фигуру, то что вы скажете об этой Британии с трезубцем?

— Все они отменно хороши, Драун, — ответил капитан, — отменно хороши, но так как на океане нет корабля, равному моему бригу, я решил, что он должен иметь на носу такое украшение, какое и старику Нептуну еще не доводилось видеть. К тому же в этом деле есть тайна, и вы должны обещать мне сохранить ее.

— Охотно, — ответил Драун, недоумевая, что за тайна может быть связана с фигурой на носу корабля — украшением, предназначавшимся для обозрения всего мира. — Положитесь на меня, капитан, я сохраню вашу тайну, насколько это позволит природа, моего ремесла!

Тогда капитан Ханнеуэлл, взяв Драуна за пуговицу жилета, поведал ему свою тайну таким тихим голосом, что с нашей стороны было бы нескромным повторить его слова, совершенно очевидно предназначавшиеся для уха одного только резчика. Мы же воспользуемся представившимся случаем и познакомим читателя с некоторыми обстоятельствами жизни самого Драуна.

Он был первым из известных нам американцев, кто стал заниматься, правда в весьма скромных пределах, тем видом искусства, которое в настоящее время насчитывает столько знаменитых или обещающих прославиться мастеров. Уже в раннем детстве проявил он способность — ибо было бы преувеличением назвать это талантом — способность, говорю я, воспроизводить человеческие фигуры в любом из материалов, попадавшихся ему под руку. Каждую зиму снега Новой Англии поставляли ему материал такой же сверкающей белизны, как мрамор Пароса или Каррары; правда, прочность этого материала значительно уступала прочности мрамора, зато находилась в полном соответствии с притязаниями на бессмертие ледяных статуй юного ваятеля. Как бы то ни было, эти фигуры вызывали восхищение судей даже более зрелых, чем его школьные товарищи, и были выполнены весьма ловко, но без той внутренней теплоты, которая одна только способна заставить снег таять под руками настоящего мастера. Став старше, молодой человек обратился к сосне и дубу, как материалам, более достойным его мастерства, которое к этому времени стало приносить ему серебро в добавление к пустым похвалам, бывшим ранее единственной, но вполне заслуженной наградой за произведения из быстро тающего снега. Он приобрел известность своими маскаронами на фонтанах, деревянными вазами, венчавшими столбы ворот, и украшениями для каминов, в которых было больше гротеска, чем подлинной фантазии. Ни один лекарь не мог и мечтать о солидной клиентуре, не обзаведясь позолоченной ступкой, а то и бюстом Галена или Гиппократа искусной работы Драуна. Но больше всего заказов получал он на изготовление носовых украшений корабля. Было ли это изображение самого короля, знаменитого британского адмирала или генерала, губернатора провинции или любимой дочери судовладельца — все они, одинаково ярко раскрашенные и густо позолоченные, возвышались на носу корабля и приводили окружающий мир в замешательство своим надменным взглядом, выражавшим их безмерное над ним превосходство. Эти образчики национальной скульптуры бороздили океаны во всех направлениях и были замечены не только на Темзе, переполненной кораблями, но и во всех других портах, куда судьба забрасывала отважных моряков Новой Англии. Следует сознаться, однако, что созданные Драуном почтенные особы отличались необыкновенным фамильным сходством: милостивый король как две капли воды походил на своих подданных, а мисс Пегги Хобарт, дочь купца, удивительно напоминала Британию, Победу и прочих представительниц аллегорического сословия. И все они имели в своем облике нечто деревянное, что доказывало их близкое родство с бесформенными чурбанами в мастерской резчика. В них не было недостатка ни в каких-либо атрибутах, ни в ловкости исполнения, отсутствовало лишь то качество ума или сердца, которое одно только и способно вдохнуть жизнь и тепло в мертвые предметы и которое (если бы оно присутствовало в статуях Драуна) превратило бы эти деревянные истуканы в подлинные произведения искусства.