Александр Широкорад - Портреты Смутного времени

• Название: Портреты Смутного времени
• Автор: Александр Широкорад
• Издательство: Феникс
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-222-20739-0

В книге «Портреты Смутного времени» читатель увидит совсем иными героев Смуты начала XVII века. Так, Марина Мнишек не была ни богатой, ни гордой, ни даже полячкой. Ну, а Гришка Отрепьев физически не мог надумать сам в монашеской келье стать первым в истории России самозванцем. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский не был худородным дворянином и никудышным политиком, который, совершив подвиг, откланялся и отошел в сторону, как утверждали царские и советские историки. Дмитрий Михайлович был природным князем Рюриковичем — не чета безродным Романовым, и в его планы никогда не входило «таскать каштаны из огня» для этого семейства. До сих пор ни один историк не рассказал нам о демонической личности, «черном кардинале» Смутного времени архимандрите Чудского монастыря, а затем митрополите Крутицком Пафнутии. Об этом и многом другом читатель узнает в монографии известного историка Александра Широкорада.

---

В Ярославле Марина, как и другие поляки, жила за крепким караулом, но ни отец, ни дочь не считали свое дело проигранным и продолжали плести интриги. Мнишеки сочинили письмо своей родне, где Марина клялась, что ее супруг не был убит в Москве, а бежал, и для убедительности приводила ряд подробностей его бегства. А Юрий Мнишек уверял, что получил несколько писем от Дмитрия, написанных после его бегства из Москвы. Сам Юрий сличал почерк и якобы удостоверился, что письма подлинные. Доставил письмо Мнишеков в Самбор шляхтич Ян Вильчинский, бежавший в ноябре 1606 года из Ярославля. Так что россказни наших писак о слезах Марины, узнавшей, что Лжедмитрий II не самозванец, являются чистой воды липой. Марина, как и Болотников, работала на Лжедмитрия II еще задолго до его появления в Стародубе в июне 1607 года.

В мае 1608 года царь Василий и король Сигизмунд подписали договор о перемирии. По его условиям русские отпустили всех польских пленных, захваченных в Москве в мае 1606 года. Но при этом поляки должны были ехать прямо в Польшу и не приставать к войску Лжедмитрия И. Мало того, в договоре было специально оговорено: Юрию Мнишеку не признавать зятем второго Лжедмитрия, дочь свою за него не выдавать, и Марине не называться московской государыней.

Но еще до подписания договора Лжедмитрий II по наущению поляков вступил в переписку с Юрием Мнишеком, находившимся в Ярославле. Мнишеку было все равно, в чью постель ляжет его дочь. Он уже отдал ее беглому монаху, предлагал старику Шуйскому, так почему она должна была отказать шкловскому еврею?

Согласно условиям договора Мнишек и другие поляки под сильным конвоем (Соловьев пишет о трех тысячах человек) были отправлены в Польшу. Мнишеки предупредили Тушинского вора, и тот направил на перехват польский отряд пана Зборовского.

Разведывательные дозоры конвоя обнаружили преследователей и предложили изменить маршрут и уйти от погони. Большинство поляков во главе с бывшими послами Гонсевским и Олесницким согласились, но Мнишеки категорически отказались ехать. В конце концов, охрана не решилась применить к Мнишекам силу, и они с несколькими поляками остались. Гонсевский с большинством поляков и царским конвоем изменили маршрут и благополучно добрались до Польши. Мнишеки же со спутниками были перехвачены паном Зборовским и отправлены в Тушино.

По дороге в Тушино «пленники» встретили отряд поляков под командованием усвятского старосты Яна (Петра) Сапеги, двоюродного племянника канцлера Льва Сапеги. Ян начал корчить перед Мариной эдакого средневекового рыцаря-паладина и предоставил ей свободный выбор. Вполне возможно, что именно тогда Марина стала любовницей Сапеги. Марина по-прежнему могла ехать домой, но, увы, безумное честолюбие заставило ее выбрать иной путь. Правда, надо отдать ей должное, Марина сразу решила показать, что она «на рупь дороже» и поехала не в Тушино, а на богомолье в звенигородский Саввино-Сторожевский монастырь. Замечу, что «ревностная католичка» отправилась в православный монастырь.

А в это время Юрий Мнишек три дня торговался с самозванцем и выторговал триста тысяч рублей и Северское княжество с четырнадцатью городами, которые «вор» обещал передать тестю после воцарения в Москве и дал о том «роспись».

Марина прибыла в Тушино 6 сентября 1608 года. Самозванец и Марина при большом стечении народа красиво изобразили долгожданную встречу любящих супругов. Хотя польские источники утверждают, что еще накануне, 5 сентября, Марина и Тушинский вор тайно обвенчались по католическому обряду в лагере Петра Сапеги. Правда это или нет — сейчас установить трудно. Зато в тушинском лагере теперь был не только царь, но и царица.

Юрий же Мнишек пожил некоторое время в Тушине, но в январе 1609 года благополучно отправился в Самбор. Замечу, что уже после гибели Лжедмитрия II, в 1611 году, на сейме Юрий Мнишек клялся, что подвергся вместе с дочерью в Тушине «отвратительному насилию», и умалчивал о расписке самозванца на триста тысяч рублей. Зато ее обнародовали наследники Юрия и стали требовать деньги у... Московского государства. В ходе Северной войны Петр Великий был заинтересован в поддержке польской шляхты и признал правомочным сей документ. Царь предложил Мнишекам шесть тысяч дукатов с тем, чтобы они больше никогда с этой распиской не лезли. Жадные Мнишеки царские дукаты взяли, но по-прежнему требовали погашение всего долга. В 1736 году расписка самозванца была официально зарегистрирована в Варшавском архиве. Не дай бог, если она сохранилась до сих пор и поляки ее предъявят. Так ведь господин Путин заплатит, платит же он долги Николая II и Александра III французам.

Между тем жизнь царицы Марины в Тушине резко отличалась от того, что она имела в Москве с Лжедмитрием I. В письмах к отцу она постоянно жаловалась, что ее никто не слушается, что у нее нет денег, что в Тушине нет даже старого венгерского вина и т. д. Письма заканчивались просьбами прислать денег, двадцать аршин черного бархата с цветами на платье и др.

Действительно, власть в Тушине все больше и больше переходила к польским панам, а царь и царица исполняли роль марионеток. Несколько скрашивали жизнь царицы визиты Петра Сапеги. С ним Марина проводила прекрасные вечера, но однажды, возвращаясь от нее, усвятский староста свалился с лошади, гайдуки кинулись поднимать его. Но встать на ноги Сапега не мог, так как был мертвецки пьян.

Но любовь любовью, а бабки бабками, и Петр Сапега с большим отрядом поляков в сентябре 1609 года отправился «добывать зипуны» в богатый Троице-Сергиев монастырь. Однако монастырь был хорошо укреплен, а ратники и монахи отчаянно сопротивлялись. Сапега на три с лишним месяца застрял под Троицей.

Между тем дела Тушинского вора шли все хуже и хуже. Шансов овладеть Москвой почти не было. 10 мая 1609 года из Новгорода двинулся к Москве князь Скопин-Шуйский с большим русско-шведским войском. Шел он медленно, но его прибытие к Тушину было неизбежно. Однако самый страшный удар самозванцу был нанесен на западе... королем Сигизмундом. Король нарушил перемирие, осадил Смоленск и теперь требовал, чтобы все поляки покинули Тушинского вора и присоединились к коронному войску. С тушинскими царем и царицей Сигизмунд явно не хотел иметь дел.

Марина прекрасно понимала, к чему все идет. Для начала она решила установить контакт с королем через своего родственника Станислава Стадницкого. Марина писала Стадницкому: «Кого бог осветит раз, тот будет всегда светел. Солнце не теряет своего блеска потому только, что иногда черные облака его заслоняют... Разумеется, ни с кем счастье так не играло, как со мною: из шляхтенского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как будто желая потешить меня некоторою свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно. Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне, однако право мое на престол московский, утвержденное моею коронациею, признанием меня истинною и законною наследницею, признанием, скрепленным двойною присягою всех сословий и провинций Московского государства».

Письмо показывает, в каком жалком положения находилась Марина в Тушине. А самое главное, Марина подчеркивает, что ее права на престол основаны не на правах обоих самозванцев, а в силу ее коронации и присяге жителей Московского государства признавать ее своей царицей в случае смерти Лжедмитрия I, не оставившего потомства. Следовательно, Марина отделяет свое дело от дела Тушинского вора: он мог быть и обманщиком, каким считает его польское правительство, но Марина от этого ничуть не лишается своих прав на московский престол.

Наконец Марина пишет и самому Сигизмунду: «Превратная судьба отняла у меня все, оставив лишь справедливое право и претендентство на престол московской монархии. Обращаю высокое внимание вашего королевского величества на мое посвящение на царство и признание за мною наследственного права на престол, подтвержденные двойной присягой московских сословий. Я убеждена, что ваше королевское величество своим высоким разумом и по доброй совести согласитесь со мной, а мне и моей семье, жертвующей своей кровью и несущей большие издержки на это дело, придете на помощь своей королевской милостью». И подписалась: «Императрица Марина».

Король в ответ через третьих лиц предложил Марине в управление Саноцкую землю при условии ее возвращения и отказа от всяких претензий на московский престол.

В ночь с 27 на 28 декабря 1609 года Лжедмитрий II, не предупредив Марину, бежал из Тушина, переодевшись крестьянином. Теперь Марина осталась никому не нужной. В довершение всех бед она еще была беременна.

Тем не менее, Марина подговаривает два десятка донских казаков и в ночь с 10 на 11 февраля 1610 года бежит из Тушина. Беременность не помешала ей облачиться в казачий наряд и долго скакать верхом. С ней бежали только горничная Варвара Казановская и паж Иван Плещеев-Глазун. Утром нашли письмо Марины, обращенное к полякам Рожинского, где она писала: «Я принуждена удалиться, избывая последней беды и поругания. Не пощажена была и добрая моя слава и достоинство, от бога мне данное! В беседах равняли меня с бесчестными женщинами, глумились над мною... Оставаясь без родных, без приятелей, без подданных и без защиты, в скорби моей поручивши себя богу, должна я ехать поневоле к моему мужу. Свидетельствую богом, что не отступлю от прав моих как для защиты собственной славы и достоинства, потому что, будучи государыней народов, царицею московскою, не могу сделаться снова польскою шляхтянкою, снова быть подданною, так и для блага того рыцарства, которое, любя доблесть и славу, помнит присягу».