Василий Аксенов - Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия

• Название: Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия
• Автор: Василий Аксенов
• Издательство: ИП Бирюкова Оксана Анатольевна
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9907536-0-0

Перед вами полная версия нашумевшего романа Василия Аксенова «Таинственная страсть». Он впервые публикуется в том виде, в каком его передал нам автор. Герои «Таинственной страсти» — кумиры шестидесятых: Булат Окуджава, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Андрей Вознесенский, Андрей Тарковский, Евгений Евтушенко, Иосиф Бродский и их оппоненты, непримиримые враги… Аксенов предоставил нам уникальную возможность узнать, как жили эти люди, как сопротивлялись власти, поддавались ей, любили, предавали, отбивали чужих жен, во что верили, чем дышали. И движет всем этим таинственная страсть, которая делает одних великими художниками, а других — предателями и приспособленцами.

Согласно ФЗ от 29.12.2010 № 436-ФЗ книга В. А. Аксенова «Таинственная страсть» относится к категории информационной продукции для детей, достигших возраста шестнадцати лет.

---

Из шестидесяти семи прочитанных строф мы приводим здесь только десять, но и они, нам кажется, достаточны для выражения курьезно-серьезной трагикомедии 1963-го, именно того года, когда у оскорбленного поэта сложилась эта «Сказка». Нэлла поставила точку и замолчала, опустив голову и взглядом исподлобья блуждая по собранию. И все молчали, было не до аплодисментов, пока академик Габарит, пожилой дядька с мохнатыми бровями, не смахнул слезу и не произнес гулким баском: «Я это знаю по самому себе», что заставило Пролетающего приостановить его полет и зависнуть над этой группой людей в литфондовском парке.

Затем Ян Тушинский пригласил на террасу Антошу Андреотиса. Тот был в великолепной форме — загорелый и ясноглазый юнец в ярком шелковом джемпере, приобретенном, очевидно, в каком-то хорошем американском магазине: в общем, то, что на жаргоне страны таких джемперов называется The Party Boy. За прошедшие годы, после того как он приобрел надежную и красивую подругу Софку Теофилову, он написал огромное количество своих уникальных стихов и утвердился в репутации почти неотразимого покорителя как больших аудиторий, так и отдельно взятых, предпочтительно женских персон. Пока он вставал с травы, его муза Софка, или Фоска, успела напутствовать его пожатием локтя, а Катька Человекова, сунув в рот колечко пальцев, произвела пронзительный свисток.

Перепрыгнув сразу через четыре ступени и повернувшись к публике, он сразу начал орать и показывать руками:

Спасибо, что свечу поставила
в католикосовском лесу,
что не погасла свечка талая
за грешный крест, что я ношу.

Я думаю, на что похожая
свеча, снижаясь, догорит
от неба к нашему подножию?
Мне не успеть договорить.
Меж ежедневных Черных речек
я светлую благодарю,
меж тыщи похоронных свечек —
свечу заздравную твою.

И все вздохнули на поляне и посмотрели сначала на Фоску Теофилову, а потом с лаской друг на друга. И зависший над поляной Пролетающий ниспослал им свой собственный неизреченный вздох. Антоша продолжал:

Уважьте пальцы пирогом,
в солонку курицу макая,
но умоляю об одном —
не трожьте музыку руками!

Нашарьте огурец со дна
и стан правосидящей дамы,
даже под током провода —
но музыку нельзя руками.

Она с душою наравне.
Берите трешницы с рублями,
Но даже вымытыми
не хватайте музыку руками.

И прогрессист и супостат,
мы материалисты с вами,
но музыка — иной субстант,
где не губами, а устами…

Руками ешьте даже суп,
но с музыкой — беда такая!
Чтоб вам не оторвало рук,
не трожьте музыку руками.

И дальше еще несколько пассажей из недавнего:

Да здравствуют прогулки полвторого,
проселочная лунная дорога,
седые и сухие от мороза
розы черные коровьего навоза!
………………………
Зачем в золотом ознобе
ниспосланное с высот
аистовое хобби
женскую душу жмет?
……………………
Гляжу я, ночной прохожий,
На лунный и круглый стог.
Он сверху прикрыт рогожей —
чтоб дождичком не промок.

И так же сквозь дождик плещущий
космического сентября,
накинув Россию на плечи,
поеживается Земля.

И все так легко. Так звонко. Так гениально! И на обратном пути с террасы можно так же легко, гениально и звонко поцеловать родную Фоску в щеку и в губы Катю, по дружески и на «ты».

Потом поднялся Григ Барлахский. Он был в одной тельняшке без рукавов, чтоб все любовались лаокооновским сплетением рук. Все ждали очередной артподготовки с последующим штурмом собственных позиций, но вместо этого матерый талантище прочел не то что даже ретро, а историческое, лирику времен первой бесславной блокады.

Я тоже был бы в Оленьку влюблен,
За ней по Малой Офицерской следуя,
Но муж ее, противника преследуя,
Отстаивал Четвертый бастион…
………………………………
У флотских свой устав и свой закон:
Не смей к чужому прикасаться ты!
Иначе не ищи себе кассации,
Пока гремят раскаты Оборон.
………………………………
А ночью, отбивая Южный склон,
Слова прощанья и прощенья комкая,
Он умер на руках у Перекомского,
В жену которого он утром был влюблен.

К концу его чтения мрачнейший едва ли не до посинения Влад Вертикалов прошептал Милке Колокольцевой: «Я умираю, любовь моя. Налей мне чачи». Милка посмотрела на Катю, и та кивнула. Стакан виноградной водки оживил Влада и удалил синеву с его щек.

Теперь очередь дошла до Эра. Он волновался не меньше Влада. Полез на террасу эдаким увальнем. Что читать? Ну ладно, начну с одного из ранних, ну, скажем, то, про «парней с поднятыми воротниками», а кончу одним из недавних, про Лорку. Помахал «домашним богиням». Мирка ответила таким же жестом. Анка на него не смотрела: не сводила глаз с Ралиссы. Откуда в нее влезает эта жужелица-интуиция? Надо надеяться, что она еще не обзавелась пистолетом. Он начал читать стих из ранней книжки, написанный якобы о западных «потерянных», а на самом деле о наших юнцах, мучимых непонятной советской жаждой.

Парни с поднятыми воротниками,
В куртках кожаных, в брюках-джинсах.
Ох, какими словами вас ругают!
И все время удивляются: живы?!
………………………………
Равнодушно меняются столицы —
Я немало повидал их, — и везде,
Посреди любой столицы вы стоите,
Будто памятник обманутой мечте.
………………………………
Я не знаю — почему, но мне кажется:
Вы попали в нечестную игру.
Вам история назначила — каждому —
По свиданию на этом углу.
………………………………
Идиотская, неумная шутка!
Но история думает свое…
И с тех пор неторопливо и жутко
Всё вы ждете, всё ждете ее.

Вдруг покажется, вдруг покается,
Вдруг избавит от запойной тоски!
Вы стоите на углу, покачиваясь,
Вызывающе подняв воротники.

А она проходит мимо — история, —
Раздавая трехгрошовые истины…
Вы постойте, парни, постойте!
Может быть, что-нибудь и выстоите.

Все слушали очень внимательно. Он понял, что этот стих стал для многих настоящей ностальгией. Увидел задумчивые глаза Милки и вспомнились Чистые пруды. Взаимные магниты. Рядом с ней теперь, положив ей руку на плечи, сидел какой-то парень из тех, что с поднятыми воротниками. Ба, да это не кто иной, как Вертикалов! Шевельнулось что-то похожее на Анкину жужелицу-ревнивицу.

Ралисса не смотрела на него. Опустив голову, она вроде слушала сидевшего с ней рядом одного из арзамасских академиков, а именно Витаминова. Потом хохотнула и махнула на академика рукой: дескать, ладно вам! Роберт начал читать второй стих:

А одна струна — тетива,
Зазвеневшая из темноты.
Вместо стрел в колчане — слова.
А когда захочу — цветы.
А вторая струна — река.
Я дотрагиваюсь до нее.
Я дотрагиваюсь слегка.
И смеется детство мое.
Есть и третья струна — змея.
Не отдергивайте руки:
Это просто придумал я —
Пусть боятся мои враги.
А четвертая в небе живет.
А четвертая схожа с зарей.
Это — радуга, что плывет
Над моею бедной землей.
Вместо пятой струны — лоза.
Поскорее друзей зови!
Начинать без вина нельзя
Ни мелодии, ни любви.
А была и еще одна очень
трепетная струна.
Но ее — такие дела —
Злая пуля оборвала.

Этот стих, к тому времени еще нигде не напечатанный, вызвал удивленные аплодисменты. Каков Эр! Неужели это тот самый, кого когда-то при внезапной ссоре его ближайший друг Тушинский назвал «барабанщиком при джазе ЦК ВЛКСМ»? Он спустился с террасы, пожимая руки, пошел искать, где бы приземлить свою «пятую точку», плюхнулся где-то и только тут сообразил, что приземлился между Милкой и Ралиссой. Первая впервые за пять лет улыбалась прямо ему и даже послала «воздушный поцелуй». Вторая, прижав к виску большой палец, махала ему кистью руки. С несколько глуповатым выражением он послал и той и другой адекватные приветы.

Последним из поэтов выступал тот, кто все это затеял; Ян Тушинский по кличке «Туш». Пример Роберта его вдохновил войти в ту же волну: сначала пущусь в ностальгию, а потом завершу все мощным общественным призывом. Выступая на бесчисленных фестивалях и конференциях на Западе, он уловил, что наиболее значительную фигуру выпускают в самом конце. Пусть так и будет, он это заслужил. Он встал в картинную позу, одной рукой опираясь на столб террасы, а другую руку пустил в ход, как бы укрепляя эмоциональный зов. И подвывал немного: