Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов

• Название: Генерал Ермолов
• Автор: Татьяна Беспалова
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1285-5

Летом 1817 года на реке Сундже был построен редут Назрановский, прикрывавший дорогу из Моздока в Грузию. Тогда же прибывший на Кавказ генерал Ермолов приказал строить укрепление Преградный Стан. Чеченцы начали проявлять беспокойство. Их набеги русские войска с успехом отбивали, но предотвратить не могли. В столице Ермолова обвинили в том, что он провоцирует набеги. Оставив гарнизоны в укреплениях и на постах Кавказской линии, Ермолов в мае 1818 года сосредоточил у станицы Червлёной около 5000 человек. 24 мая войска переправились через Терек и вошли в чеченские земли. Горцы выслали к Ермолову старейшин всех главных тейпов. Генерал пообещал, что прекратит поход в обмен на заложников. Но среди заложников оказался сын главы одного из влиятельных тейпов...

---

Позеленевший от времени, бронзовый котёл народа нахчи поместили к круге света, под масляной лампой. Гасан водил пальцами по его испещрённой письменами поверхности. Бронза котла отвечала на его прикосновения глухим шелестом.

Они говорили до рассвета. Превозмогая тяжёлый сон, Фёдор прислушивался к неспешному течению беседы.

   — В Землях Нахчи от них образовалось тринадцать тейпов. Уже из Нахчи они стали расселяться во все стороны. Предок беноевцев Биан через Аргунское ущелье, где было основано поселение Оргун с башнями, через Тевзана пришёл в те места и основал селение Бена. Я назову тебе имена наших предков, но не могу тебе сказать, точно ли я запомнил их и всех ли перечислил. Моего отца звали Тур, его отца Олкъа, затем Мохьмад, Юрташ, Убайд, Элдар, Жоба (этот Жоба является родоначальником нашего тара Жоби-некъе), Бахьанда, Йовта, Хурсул (он принял ислам), Тур, Биан (основатель Беноя), Эл, Ул, Уз, Иамирхан. А далее то ли Оргун, его отец Сайд-хан и его дед Абулхан — сын Сайд-Али аш-Шами. Но ты ведь не нахчи, воин. Я знаю — ты из Кураха.

   — Моя мать была нахчи. Нахчи из рода Акка, — тихо отвечал Гасан. — Одна из моих сестёр замужем за бенойским князем.

   — Выходит — мы родня, Гасан-ага, — выдохнул Лорс и продолжил: — Тейпы наряду с другими атрибутами в большинстве случаев обладали и летописью — тептар. В тептарах излагались старинные предания о происхождении тейпа. Во многих тептарах сказано о том, что чеченцы являются выходцами из страны Шем или Шам. На внутренней поверхности котла приведены отрывки из летописи тейпа Беной.

   — Что тут написано, Лорс? Не могу разобрать...

   — Написано, что общий предок всех нахчий был Сайд-Али аш-Шами из царского рода...

* * *

Он ждал Аймани, и она наконец явилась. Сквозь сонную пелену Фёдору виделась она уже не в мужской одежде, а в нарядном платье из тяжёлого шёлка, с чеканной бронзовой застёжкой на груди. В огненные косы вплетены ленты цвета сирийской бирюзы. Вот она прошла между скамьями, вот сзади подошла к старому Лорсу, обняла его с дочерней лаской... Фёдор вскрикнул, вскинулся на лежанке. Гасан-ага и Лорс обернулись к нему.

   — Он устал, старик. Раны... страху натерпелся в Хан-Кале.

   — Спи солдат, в моём доме каждый гость в большом почёте и полной безопасности. Спи спокойно...

* * *

Мажит отыскался на пятый день их сидения в Лорсе.

К тому времени Фёдора изрядно утомили бесконечные разговоры Лорса с Гасаном-агой. Курахский рыцарь оказался заядлым любителем нахчийской старины, знатоком мифов и преданий этих опостылевших казаку гор.

Единственным утешением стала рыбная ловля. В мутных водах Терека Фёдору удавалось изловить и крупную форель, и ленивого лосося, и усача. Медвяный запах цветущих горных трав, неумолчный плеск и грохот Терека изгнали из души казака остатки чумной тоски.

Фёдор облюбовал на берегу гладкий валун. Лёжа на нём, он часами мог смотреть на дальние горы. Оттуда, с заснеженных вершин, приносил к его ногам мутные воды буйный Терек. Там, среди скалистых круч, во мраке ущелья затерялась забытая Богом и людьми одинокая башня — Коби. То грезилась казаку зеленоокая княжна, то снежная лавина, сбегающая с невообразимой кручи и перекрывающая все подступы к заветной башне.

«Надо спешить, скоро осень», — думал казак.

Пережитый ужас начал забываться, вот только Мажит... Нет, не мог грамотей из Акки стать предателем, не стал бы сбегать, бросив товарища наедине с чумою. Это он, Фёдор, дал слабину, не сумел найти среди гор трупов, может быть, живого ещё товарища. Испугался, не сдюжил. Но муки виновности с каждым днём ослабевали. Фёдор начинал скучать.

На третий день казак оседлал на славу отдохнувшего Соколика и принялся прочёсывать прибрежные заросли в поисках сухопутной дичи. В тот день, так же как и в последующие, Али — дикий волк неотступно следовал за ним так, словно получил от хозяина приказ следить за казаком, словно Фёдор мог, не сказавшись, сбежать, отправиться в дорогу один, без припасов и попутчиков. Али следовал за Фёдором молча, то увеличивая дистанцию, то сокращая её до двадцати шагов, так, чтобы не терять подопечного из вида. Оба молчали — Фёдор ни о чём не спрашивал старого телохранителя курахского рыцаря, а тот не пытался набиваться ему в собеседники. По вечерам оба, каждый своим путём, возвращались к лорсову кабаку поесть горячих кукурузных лепёшек, послушать, как нестройно бренчит на рассохшейся татарской мандалине весёлый Дауд. Послушать побасёнки Лорса-чудака, ведущего свой род чуть ли не от пророка Магомеда.

На утро шестого дня, придя в денник с седлом и уздечкой, Фёдор обнаружил там спящую собаку. Ушан спал в углу, на груде сена, свернувшись калачиком. Длинный обрубок хвоста накрывал его седеющую морду. Заслышав стук воротины, пёс приоткрыл ореховый глаз, шевельнул рваными ушами, но не забрехал и на ноги не поднялся. Соколик приветствовал друга, как обычно, киванием головы и стуком об пол копытом правой, одетой в белый чулок ноги.

   — Ушан! — Фёдор бросился было к собаке, но осёкся, словно смрад зачумлённого Хан-Кале снова ударил ему в ноздри.

   — Он здоров, Педар-ага. Мы долго скитались по лесам, питаясь погаными грибами, как это принято у урусов. Ночевали на деревьях, как пернатые совы.

Бурку съели волки. Нас не смогли снять с дерева. Я боялся заразить тебя чумой. Ждал, согласно заветам брата моего деда, Исламбека. Если джигит не умрёт в течение шести дней после прикосновения к зачумлённому — значит, Аллах сберегает его от этой болезни. Гасан-ага такой, старый волк Али такой, ты, Педар-ага, тоже такой. Теперь и Мажит может не бояться чумы.

   — Матерь Божия, Пресвятая Богородица, — только и смог вымолвить Фёдор, когда Мажит выбрался наконец из кипы соломы, сложенной в углу денника. Он выронил седло и уздечку, бросился к Мажиту и что есть мочи стиснул грамотея в объятиях.

   — Исхудал-то, грамотей! В чём душа держится! Уж я истосковался весь, уж извёлся...

   — Знаю, — печально молвил Мажит. — Князь из Кураха и его слуги сочли меня предателем. Но это не так. И ты мог бы не волноваться вовсе, если б прочёл мою весточку. Ты видел её? Видел надпись на стене сакли Абдаллаха?

   — Как не видеть, видел. Только не смог я письмена разобрать.

   — То арабская вязь. Её надо не как русское письмо от сердца читать, а наоборот, к сердцу. Арабское письмо так читают.

   — Всё верно, грамотей. Только не умею я читать арабские письмена, ты уж прости. Но я понял! Я догадался, что эти узоры неспроста там написаны были!

   — Не оскверняй руки, казак! — заслышав вопль Дауда, кони тревожно встрепенулись в денниках, со стропил под потолок вспорхнули мелкие плахи. — Беги от разносчика чумы!

Фёдор обернулся. В дверях конюшни, подсвеченная сероватым утренним светом красовалась мощная фигура курахского воина. Из-за плеча Дауда выглядывала, покрытая неизменным лохматым треухом, головушка владетеля этих мест — старого Лорса.

   — Не кричи, Дауд, не пугай коней. Ты такой же гость в моём доме, как этот юный мудрец. Он здоров, Аллах наградил его отменным здоровьем. Я попросил его ночевать пока в конюшне, опасаясь неудовольствия благородного Гасана-аги. Слышал я, как вы попусту ругали Мажита предателем. А ведь он не предавал, он родня мне...

Лорс робко протиснулся между каменным боком Дауда и неоструганным косяком, подошёл.

   — Ты здоров, мой мальчик, судьба и на этот раз пощадила тебя, — приговаривал он, отечески обнимая Мажита.

Грамотей заметно приободрился.

   — Малолетний пройдоха твой племянник? — подозрительно спросил Дауд.

   — И мой прадед, и прадед Лорса-аги ведут свой род от Салтана-Мурзы — основателя этого селения, — молвил Мажит, широким взмахом отощавшей руки обводя щелястые стены конюшни. — Известно ли тебе, о рыцарь из Кураха, чем знаменит достославный Салтан-Мурза?

Не дожидаясь согласия нетерпеливого Дауда, Мажит поведал присутствующим сказание о том, как в незапамятные времена Салтан-Мурза вышел на поединок с армянским князем, дабы отстоять честь одной из своих жён. Они сражались более суток верхом на конях и пешими.

   — ...и, наконец, славный Салтан-Мурза сразил незваного гостя, похитителя честных женщин, ударом палицы в висок. И пал пришелец на окровавленные камни горы Бартуй, и испустил он дух. Случилось это в восьмидесятом году от года основания крепости Лорс. В тот год славному Салтану-Мурзе исполнилось сто двадцать лет, — так закончил Мажит свой рассказ.

* * *

Гасан-ага не гневался, не отвергал Мажита. Младший брат владетеля Кураха пребывал в печальной задумчивости. Весь вечер просидел он неподвижно, у пылающего очага. Он не притронулся ни к еде, ни к питью, словно ничего не было в мире милее его сердцу, чем пляшущие в очаге языки пламени. Рядом, прислонённая к выбеленной стене дремала мандолина Дауда. Тишину лорсова кабака нарушал лишь металлический лязг точила, которым оруженосец курахского рыцаря правил тонкое лезвие своего кинжала. Изредка всхрапывал верный Ушан, устроившийся на полу у порога, на плотно пригнанных друг к другу камнях древнего лорсова жилища. Фёдор, Мажит и сам хозяин расположились за широким дубовым столом. Фёдору понравилось водить ладонями по его доскам, отполированным и вычерненным временем. Казаку вспоминалась матушкина скатерть из отбелённого полотна с затейливой вышивкой по краям, после ужина щедро усыпанная хлебными крошками. Вспоминались румяные пышущие жаром караваи. А здесь, на затерявшейся в лесной чащобе военной тропе, и хлеб был совсем другим — тонкий, пресный, изогнутой, серповидной формы. Лорс подливал Фёдору молодое, щиплющее язык жидковатое вино. Фёдор щедро разбавлял его водой из высокого, чеканного кувшина. Мажит, вооружённый глиняной чернильницей и перьями, разложил на краю стола листы тонкой сероватой бумаги. Прикусив нижнюю губу, он старательно расписывал чистые листы затейливой арабской вязью.