Фридрих Незнанский - Тополиный пух

• Название: Тополиный пух
• Автор: Фридрих Незнанский
• Издательство: Эксмо, Олимп
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-7390-1596-0 (КРПА Олимп) 5-699-16885-0 (Эксмо)

Эта книга от начала до конца придумана автором. Конечно, в ней использованы некоторые подлинные материалы как из собственной практики автора, бывшего российского следователя и адвоката, так и из практики других российских юристов. Однако события, место действия и персонажи, безусловно, вымышлены. Совпадения имен и названий с именами и названиями реально существующих лиц и мест могут быть только случайными.

Расследование, которое проводит на этот раз Александр Борисович Турецкий, связано с публикацией в одной из газет пасквиля на видного российского юриста, претендующего на пост Председателя Высшего арбитражного суда. Ох, не просто так появилась эта статья! Ведь Арбитражный суд решает вопросы, связанные с перераспределением приватизированного государственного имущества. Расследование выводит Турецкого и его коллег за пределы страны — в Соединенные Штаты, где и проживает человек, который с удовольствием включился в черный пиар. Им, в отличие от дирижеров из Москвы, движут совсем не политические мотивы: личная месть, тень далекого прошлого…

---

А дальше было в некотором роде откровение. Я считаю такую политику в какой-то мере игрой? Хорошо, пусть игра. Но каждая игра имеет свои непреложные правила. Нравится мне это или не нравится, я подписался на игру, значит, обязан следовать жестким правилам. Не нравится — дверь открыта. Я помню, спросил ее только об одном: «Вам, Нина Митрофановна, самой-то нравится эта игра?» И она ответила: «Я же играю, не хлопаю дверьми». Вот и понимай, как знаешь. То, что она была со мной искренней, несомненно, скажу по секрету, она мне даже нравилась как женщина, и если бы она хоть разок подала повод, я бы его не упустил, ей-богу. А что, баба в самом соку, а семьи нет, может, на стороне кто-то, но так, наверняка, чтоб и в плохом сне не приснилось моральное разложение… Короче говоря, послушался я голоса разума и заткнулся. Но это вовсе не значило, что мои слова бесследно растворились в воздухе. Не прошло и недели, как меня снова вызвали в райком. И Нина, внимательно глядя мне в глаза, негромко сказала, что мною интересуются в прокуратуре, но я могу с чистой совестью сослаться на ту жесткую — она подчеркнула это слово — беседу, которую, как инструктор райкома, провела со мной.

Товарищ был в штатском. Сперва его интересовало общее положение в издательстве, и я немедленно переадресовал его к своему руководству. Затем его заинтересовала вообще моральная атмосфера в издательстве — кто и о чем говорит, кому что не нравится, были названы даже несколько фамилий особо задиристых сотрудников. И на этот «заход» я нашел возможность отреагировать правильно — в плане той игры, о которой мне говорила Нина Митрофановна. Чувствуя, видимо, что со мной у него ничего не. получается, товарищ начинал сердиться, пробуя даже угрожать мне некими санкциями, которые отнюдь не принесут пользы моему дальнейшему творчеству. Вот тут я напрямик и заявил, что уже имел не самую приятную беседу с инструктором райкома партии, где получил вполне заслуженное мной устное взыскание и пообещал, что подобное с моей стороны больше не повторится. Похоже, после этого демарша крыть ему было нечем. Расстался он со мной откровенно недовольный. Сорвалось, вот в чем дело! Больше меня не трогали, да я и сам помалкивал. А потом вообще поменял службу, переехал в другой район и прикрепился к другой парторганизации. Нину Митрофановну потерял из виду, но буду искренне благодарен ей по гроб жизни. Такие вот дела, молодой человек…

Одним словом, итогом этой исповеди мог быть намек на какую-либо альтернативу, предложенную, скажем, более настойчивым представителем органов безопасности провинившемуся коллеге писателя. Ведь мог же кто-то испугаться и согласиться на сотрудничество с ними? То есть превратиться в стукача? Конечно, никакого сомнения нет. Но таковым лицом может быть только тот, кто служил в ту пору, о которой идет речь, и представлял собой не мелкую сошку, ибо должен был владеть определенной информацией. Интересно? Тогда, в свете высказанных характеристик членов редколлегии, и можно заняться поиском лица, которое могло быть максимально заинтересованным в том, чтобы опорочить некоего Степанцова. Впрочем, это мог быть и посторонний человек, присланный сверху, от хозяина и спонсора в одном лице. Любопытно было бы посмотреть на так называемый расклад голосования: кто был за этот материал, а кто — против.

Семен Аркадьевич помог и в этом вопросе. Он навскидку перечислил тех, кто, по его мнению, мог быть против, а остальные, естественно, за. Последних оказалось пятеро. Сам главный редактор, его заместитель, завотделом (ну, правильно, штатные сотрудники обязаны слушаться), а из членов редколлегии — довольно слабенький писатель, постоянно проживающий в Америке, но часто наезжающий сюда, Лев Липский и адвокат Игорь Ольшевский, просто, обожающий всякого рода скандалы — ну характер такой у человека. На двух последних ссылался в своем разговоре с Семеном Аркадьевичем и Эдгар Амвросиевич. Просто заметил, что они читали и не возражают. Но Ольшевский молод и к прошлым делам вряд ли может иметь непосредственное отношение, он обыкновенный, хотя и очень грамотный в своем собственном деле, обыватель, любящий скандалы. Наверное, потому, что они — его хлеб. А вот в биографии Липского следовало покопаться подробнее. Как он оказался в Америке и почему? Чем там занимался, прежде чем стать, по его же словам, достаточно успешным писателем? И такой ли уж он там успешный? Может, это все — туфта?

А может быть, совсем и не туфта… Наводка, во всяком случае, была очень интересная. Александр Борисович начал тут же припоминать, что уже знает о Липском, и чем больше он о нем размышлял, тем больше убеждался, что этот возможный фигурант требует максимально пристального изучения. В том числе дополнительного вмешательства Макса. Тут, видимо, одной незначительной характеристикой, похожей на все остальные, добытые Максом, не обойдешься, возможно, придется задействовать и прошлые связи Льва Зиновьевича, еще до его отъезда на Запад…

Когда шикарный темно-синий «пежо» Турецкого остановился во дворе, у подъезда, на который указала Люба, женщина внимательно посмотрела на него и сказала:

— Вы были так, Александр Борисович, углублены в свои размышления, что мне стало вас немного жалко.

— Это почему же?

— У вас был очень озабоченный вид. И мне подумалось, что, не окажись я сейчас в вашей машине, вы не задумываясь помчались бы к себе на работу, настолько выглядели серьезным и озабоченным. А я невольно мешала, это так?

— Если честно, то не совсем так, хотя… и было, но отчасти. И к вам мои рабочие мысли, поверьте, отношения не имели. А вот то, что вы молчали и дали мне возможность еще раз проанализировать наш сегодняшний разговор с вашим отцом, за это вам искреннее спасибо. Чем я мог бы компенсировать свое прохладное, как вы считаете, к вам отношение?

— Ну, если речь только о компенсации, вот вам моя благодарность! — Она обхватила его шею неожиданно сильными руками и впилась затяжным поцелуем в его губы. — Уффф! — смешно выдохнула, отпуская руки и отваливаясь от него. — Не поверите, всю дорогу мечтала, как это сделаю…

— Что, и это все? — воскликнул Турецкий.

Она снова внимательно, но уже без улыбки посмотрела на него в полутьме, при слабом свете лампочки на потолке салона и хмыкнула:

— Ну а уж приглашать вас сейчас к себе, чтобы банально напоить чаем, я не буду.

— Почему? — улыбнулся Турецкий.

— Из принципиальных соображений. Уже поздно, и вам давно пора возвратиться домой, в семью. И я совсем не хочу быть причиной вашего недовольства.

— Помилуйте! — начал было он, но вдруг решил, что она права. И промолчал. Потому что, во-первых, если бы Люба желала, чтобы он остался у нее на ночь, она немедленно нашла бы способ удержать его. Да и потом, не рассказывать же ей, что Ирина с Нинкой, не дождавшись законного отпуска отца семейства, улетели отдыхать в Анталью, так как летние каникулы для них уже начались. И теперь присылают ему на сотовый «эсэмэски» о том, как им там тепло и сладко и как они ждут папу, да только знают, что все это — пустые слова, поскольку работа для Турецкого всегда была важнее семьи.

Но самое главное сейчас — во-вторых. Турецкий видел остановившуюся в отдалении черную машину и вовсе не желал, чтобы наблюдатели в ней засекли его на элементарном адюльтере, как красиво называли в старину самое обычное и довольно приятное нынче дело. Не нужно ему свидетелей.

А Люба кокетливо помахала ему кончиками пальцев, сверкая круглыми коленками, быстро выбралась из машины и, заглянув на прощание в салон, сказала:

— Вам же теперь известен мой телефон здесь, звоните, буду рада с вами увидеться. И — кто знает, кто знает!..

Она призывно засмеялась и убежала.

Ну вот и все, вот и закончилось приключение, так и не начавшись. Александр тронул машину, тронулась следом и та, черная.

В собственном дворе он припарковал автомобиль у ярко освещенного подъезда и дождался, когда наконец въехала и остановилась, высунув капот из-за угла дома, черная машина. А затем он увидел приближающегося явно к нему незнакомца. Выходить не стал, сделав вид, что увлеченно копается в бардачке, и при этом искоса оглядывался.

«Макаров» уютно покоился под мышкой слева, но доставать его не хотелось, поскольку особой угрозы не было. А хамство? Ну, так ведь за это никто никого еще не убивал.

Мужчина подошел, легко постучал и боковое стекло. Турецкий приспустил его, уставился, вопросительно:

— В чем дело?

— Привет, Александр Борисович, огонька не найдется? — Тот показал незажженную сигарету.

— Привет, а что, мы разве знакомы?

Александр протянул коробку спичек. Он мог бы поклясться, что человек ему незнаком. Коренастый, нестарый, с нейтральным лицом и невыразительными глазами — словом, с внешностью, присущей оперативным сотрудникам органов безопасности. Тот прикурил и отдал коробок. Наклонился к окну, зачем-то потянул носом: