Алексей Миллер - Россия — Украина: Как пишется история

• Название: Россия — Украина: Как пишется история
• Автор: Алексей Миллер
• Издательство: РГГУ
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7281-1159-7

Книга известных историков Георгия Касьянова (Киев) и Алексея Миллера (Москва) посвящена анализу политического воздействия на то, как пишется в XXI в. история российско-украинских отношений. Статьи и публичные лекции обоих авторов дополняют главный структурный элемент книги — их диалоги. Рассматривая широкий спектр тем, от Богдана Хмельницкого до Второй мировой войны, впервые российский и украинский историки не столько спорят друг с другом, сколько совместно отстаивают принципы исторического цеха от политических манипуляций с обеих сторон.

Для специалистов, студентов и самой широкой читающей публики.

---

Касьянов: Тогда я закончу говорить о второй половине XIX в. и обозначу несколько проблемных моментов в истории с репрессиями. Если посмотреть, как во всей украинской национализированной историографии изображается XIX в. (мы уже об этом говорили, но можно повторить), то речь идет о том, что он изображается как одна сплошная линия, как нарастание движения, его развитие от меньшего к большему и, соответственно, нарастание сопротивления этому движению с стороны царского правительства. На самом деле линейного нарастания этого движения не было. Его можно было разделить на несколько этапов, в каждом из которых были особенности и в каждом из которых идеи предшественников переизобретались и переформулировались в соответствии с культурной, политической и интеллектуальной конъюнктурой того времени. Можно говорить о начале XIX в., когда появился некий уровень культурной саморефлексии и желание культивировать эту культурную отдельность под влиянием романтизма; «украинскоое движение» середины XIX в., Кирилло-Мефодиевское общество, Громада и т. д.— видимо, отдельная история; украинские кружки и политические партии начала ХХ в. — уже нечто другое. Это все разные ипостаси и, я бы сказал, даже разные явления с разным качеством, которые потом самими деятелями движения и украинскими историками объединены в одну восходящую линию. И это нужно помнить. А также нужно помнить и о том, что было разное качество реакции на все это в разных исторических ситуациях. Второе замечание, которое мне кажется очень важным: для того чтобы понять это разное качество, нужно послушать и понять самих участников этих движений. Ведь им приписываются мысли и действия их последователей, мысли и намерения, которые они сами совершенно не имели в виду. Их делают «национально сознательными», говорят об их идентичности, объединяют и выстраивают в одну линию, хотя в разные исторические периоды это совершенно разные люди, с разными взглядами, в разных культурных и политических ситуациях. И когда мы говорим о репрессиях, было бы интересно почитать, что сами люди думают об этих репрессиях. Как было замечено, многие из этих людей сделали прекрасные карьеры в рамках той империи, по отношению к которой им приписывают какие-то чудовищные вещи, о которых они и не помышляли.

Теперь мы переходим к предшествующему периоду. Конечно же, национальный нарратив предполагает две вещи. Первое — можно это привести как цитату о том, что «украинский народ столетиями мечтал о независимости и боролся за нее». Это первый постулат, самый примитивный, голый и прямолинейный. Второй постулат — что руководители этого народа всегда очень стремились к тому, чтобы этот народ освободить и привести его к сияющим вершинам — государству. Мне кажется, что некая реальность, даже воображаемая, была намного сложнее.

Когда говорят о XVIII в., вспоминают прежде всего «казацкие летописи», но их можно забросить и в XVII в., говорят о неких автономистских проявлениях части местной старшины, которая захотела чуть попозже стать российским дворянством. И говорят о территориальной автономии, которая называлась в предыдущий период Гетманщиной, и о том, как эту автономию ликвидировали. Забавно посмотреть на это даже с точки зрения исторического времени. Ведь автономию ликвидировали в течение более 100 лет. И этот период, в течение которого ее якобы ликвидировали целенаправленными методами, выстраивается такая линия ликвидации автономии…

Миллер: Мы поговорим еще отдельно о Гетманщине. Сейчас о степени репрессивности, и оттуда мы перейдем к Гетманщине и к автономии.

Касьянов: Хорошо. И точно так же, как выстраивается линия восходящего национального движения, выстраивается и линия этих репрессий, которые якобы все усиливаются и усиливаются. Тут и Петр I становится одним из главных врагов украинского народа и украинства. То есть понятия рубежа XIX—XX вв. забрасываются и в начало XVIII. Врагом украинского народа становится и Екатерина II, которая уничтожает Сечь, подводит все права и привилегии под один ранжир дворянства, и украинская старшина должна подстраивается под все эти новые имперские стандарты. Конечно же, тут упоминаются последние гетманы — Многогрешный и Полуботок, которых гноят, преследуют и т. д., и Малороссийский приказ, и запрет на украинскую письменность 1722 г., и унификация церкви…

Миллер: Я бы расшифровал все эти вещи для читателя.

Касьянов: Их трудно расшифровать, потому что в самом национальном нарративе они не расшифровываются.

Миллер: Нет, но что-то надо объяснить. Вот этот запрет на украинскую письменность 1722 г. Речь идет о чем? о запрете?..

Касьянов: Нет, речь идет просто об унификации.

Миллер: Нет, ну речь идет о запрете старых изданий Священного Писания в рамках унификации… это продолжение линии со времен раскола.

Касьянов: Совершенно верно, т. е. это более широкий контекст, который собственно к малороссийству никакого отношения не имеет. Малороссийский приказ: речь идет о том, что существует некая территория, которая имеет некую специфику. И создание такого приказа — это признание подобной специфики. Это чуть ли не создание Министерства иностранных дел для определенной территории, которая не совпадает…

Миллер: Генерал-губернаторства, если быть точным.

Касьянов: Да. То есть опять-таки природа вещей извращается. Здесь идет речь о том, чтобы признать специфику и в рамках централизаторской тенденции ее учитывать и согласовывать с основным трендом, а трактуется это сейчас как ликвидация этой специфики.

Миллер: Я бы предложил тебе прокомментировать один-два эпизода: уничтожение Сечи, или Петр и его политика, Батурин. Дело в том, что если в украинском историческом нарративе эти события становятся очень важными, то в российском нарративе они практически отсутствуют.

Касьянов: Резня в Батурине — очевидный и бессмысленный акт мести в духе времени. Уничтожается гетманская столица («изменника Мазепы») как акция устрашения — страшный погром и уничтожение населения. Если говорить о Петре и его политике, то это человек, который убил своего сына. В условиях перманентной войны у него нет никаких поползновений к тому, чтобы «дозволять безобразия», а тем более оставлять некие источники возможного недовольства в тылу.

Миллер: Или, наоборот, в непосредственной близости от театра военных действий.

Касьянов: Театр в то время перемещался: то это Польша, то современная Украина и т. д. Конечно, было бы странно ожидать от него неких действий, направленных на то, чтобы поощрять такие тенденции.

Миллер: Нет, но мне кажется, что применительно к Петру можно говорить о том, что Петр жесток.

Касьянов: Все жестоки в то время.

Миллер: Да, но Петр — это человек люто жестокий.

Касьянов: Параноидальный.

Миллер: Да. Строит Петербург на костях, сына, заподозренного в оппозиции, пытал, начинает свое царствование с того, что самолично рубит головы стрельцам. Их же до возвращения Петра из-за границы уже наказали в соответствии с понятиями того времени, а он велел всех вернуть с пути в Сибирь, новое следствие начал, а потом устроил массовую казнь с демонстративной жестокостью. То, что тем казакам, которые «не вписались» в ситуацию, досталось наравне с другими…

Касьянов: Со стрельцами, например.

Миллер: Нет ничего удивительного.

Касьянов: Ничего национального здесь нет.

Миллер: Имея в виду возможность недобросовестной интерпретации, подчеркнем все же, что он учитывал, что это казаки. Он же имеет дело, например, с Мазепой.

Касьянов: Но к нации это не имеет никакого отношения. Мазепа — его вассал. И он с ним, как с вассалом, и поступает. Если же говорить о казаках, то вспомним, что одни казаки были со стороны Карла XII, а другие — со стороны войск Петра I, в обоих случаях их, как говорится, «за людей не считали».

Миллер: Повторим здесь то, что мы говорили в другом диалоге: он не выполняет своих обязательств перед вассалом и карает вассала, который в ответ не выполняет своих обязательств. А чего бы вы хотели? У Мазепы же не было возможности покарать Петра за невыполнение его обязательств? Вот такое соотношение сил.

Касьянов: Но мы выводим отношения Петра и Мазепы за пределы национальных отношений. Здесь нет ничего национального. Есть отношения вассала и сюзерена, одинаково неравноправные, одинаково несоблюденные. Вот и все.

Миллер: Я согласен, но жестокость присутствует.

Касьянов: Соответственно времени.

Миллер: В ситуации с Батуриным: есть жестокость — да, безусловно. По поводу Батурина начинается очередной чемпионат по виктимизации, потому что жертв в украинской историографии здесь насчитали около 30 тысяч… В российской историографии говорят о десяти. Мы не специалисты в этом вопросе, но подчеркнем, что Батурин дает повод для очередной торговли по поводу цифр. Если Ющенко сумел поднять число жертв Голодомора до 10 млн, а число жертв Батурина оценил в 30 000, то путем экстраполяции получается, что те, которые говорят о 10 000, ближе к реальности.