Цилия Лачева - Современный болгарский детектив

• Название: Современный болгарский детектив
• Автор: Цилия Лачева
• Издательство: Радуга
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002204-5

Социально-психологический детектив, действие которого разворачивается на большой стройке.

Из сборника Современный болгарский детектив

---

Женился Стамен Юруков рано, на девушке из его среды, и они принялись устраивать свою жизнь. Трудом и бережливостью, муравьиным постоянством накопили себе на небольшую квартиру, обставили ее и стали ждать ребенка. Трижды ложилась жена в родильный дом, но возвращалась без ребенка, высохшая, как осенний лист. Что за наказание, думал Стамен, нас четверо братьев, и у всех дети, только я хожу по свету один, без потомства, стыдно перед людьми, что моя жена — бесплодная калека. А менять ее не хочу — люблю ее, мила мне она.

Они взяли брошенную трехмесячную девочку, назвали ее Зефирой. Красивое имя, Стамен его придумал. Целый год ходили по родильным домам и детским садам. Обдумывали, прикидывали. Странно было, сколько хороших детей бросают матери, точно котят, где придется — в сквериках, в залах ожидания, под чужими дверьми… «Плетка по таким плачет, — говорил Стамен сквозь зубы. — Сечь таких на площади, как в старые времена».

В конце концов какая-то акушерка, тронутая их самозабвенным постоянством, шепнула, что ее пациентка, хорошая девушка, скоро родит в больнице. Из хорошей семьи, совсем неопытная, доверилась какому-то — тоже небось из приличной семьи… Молоденький, верно, чего ему. Танцы, ухаживанья, компании, а после вот… Акушерка вздохнула и, сплетя на животе свои старые руки, сказала, пусть не волнуются, не раз вспомянут ее добрым словом.

Они видели будущую мать — в длинном халате, с волосами, спрятанными под косынку, она выглядела старше своих лет. Начали они тайком подкармливать ее фруктами, сладостями. Надеялись, что, если будет хорошо питаться, уж обязательно родит им здорового ребенка. Беременная, подобно пчелиной матке, принимала их внимание и заботы без проявления благодарности или любопытства. Родив слабенькую, болезненную девочку, она вскоре исчезла. На третий месяц, под вечер (был вторник, апрель месяц — этот день навсегда запомнился), акушерка принесла и вручила им теплый конверт — пеленки были со штампом больницы…

Так все и началось — радости и бесконечные переживания вместе. А вдруг молва — неуловимая, неумолимая — настигнет их девочку и поймает в свои сети? А дети — жестокие, как все невинные существа, — крикнут ей обидное слово, которое сметет их болезненную предусмотрительность и хрупкую самоуверенность девочки. Они не засиживались долго ни в одной квартире, ни на одной стройке. Слава богу, везде знали его упорную до сумасшествия работу, ценили сообразительность и дисциплину. Случайный взгляд, ненароком грозящий проникнуть в их тайну, болтливое любопытство знакомых их пугало, и они, словно птицы, разбуженные хлопком или окриком, улетали на новое место.

Они обожали свою девочку. Покупали ей самую дорогую одежду, и обувь, и ноты для аккордеона и гитары, и разные спортивные снаряды. Зефира училась посредственно, росла капризной и непослушной, но отец ее прощал: столько ведь школ сменила, разные учителя и разные подруги… Походка у девочки была странная — будто по волнам ходила, чуть расставив руки, чтобы удержаться на гребне. Росла быстро — благодаря усиленному питанию и шоколадкам, которые Стамен без конца покупал. Мать, озабоченная и молчаливая, жила в постоянном, вечно скрываемом страхе — что за женщина была та, которая родила им Зефиру? А отец? Кто тот артист, который не вышел на сцену, а стоял себе без имени и лица за кулисами их драмы? Кто они были? Нормальные хоть люди? «Все это еще выяснится, шила в мешке не утаишь, — говорила она себе. — И надо надеяться на лучшее, только тогда мы живы и здоровы на этой земле».

В четырнадцать лет дочь выглядела на все семнадцать — у нее были длинные ноги, округлые плечи и грудь взрослой девушки, но Зефира еще не сознавала себя взрослой. Она была так наивна и непосредственна, что Стамен трепетал от страха и тревоги за нее: не дай бог какой-нибудь шалопай приметит… «Убью, удушу, уничтожу того, кто посмеет тронуть мое чадо!»

Стамен просыпался в четыре и слушал, не крадется ли кто (слух у него был острый, даром что в грохоте железа жизнь проходила). Ноги его становились проворными, как у молодого, когда требовалось за ней последить. Боялся землекопов — мускулистых, летом полуголых мужиков, — боялся красавцев пройдох, без которых ни одна стройка не обходилась. Но самыми опасными считал он шоферов — подлое племя, сегодня здесь, а завтра там, погрязшее в деньгах и легких приключениях со случайными девками.

К тому же что́ видела его Зефира, кроме созидательного уничтожения и разрушения? Дома, исчезающие в облаках пыли. Скрипящие заборы, скрипящие перед тем, как упасть навсегда. Расколотые надвое стволы деревьев, вырванные корни, на которых в остающихся комьях земли корчатся черви… Вначале, в молодые годы, Стамен был землекопом, потом арматурщиком. За короткое время овладел и экскаватором. Церковную колокольню однажды снес мастерски — а как же, трехлетняя дочка пришла посмотреть на своего отца. Разрушал дома и сараи — а недавние хозяева, как при пожаре, грузили пожитки на машины или повозки, запряженные волами. И кругом вечно были напряженные, измученные лица, блестящие от пота, промокшая одежда, бездомные собаки, тощие лошади. Девочка рисовала в своем альбоме сад, цветы, всегда улыбающееся солнце, детей в праздничной одежде, флажки. Из одной школы в другую… Недовольные классные руководители, подружки с размеренной жизнью и обязательным летним отдыхом на море. И они тоже поехали на море, в самую дорогую гостиницу. Зефира, тогда шестилетняя, была потрясена. «Папа! — крикнула она с террасы. — Смотри, море идет!»

Моросил мелкий дождь, бескрайнюю водную стихию и вправду будто несло к берегу вместе с ветром и крупными брызгами. Глаза Зефиры становились голубыми, когда она радовалась, и зелеными, точно два листочка, когда плакала. У кого были такие переменчивые глаза — у матери, у отца? Если девочка упрямилась, она зло поджимала нижнюю губу. Передние зубы у нее были слишком крупные — чей это был рот, чья привычка прикусывать губу перешла к ней?

Болезненное влечение к красоте Зефира унаследовала уж точно от этих оболтусов. Она собирала ракушки мидий, похожие на ее перламутровые ногти, птичьи перья, засушенные цветы, бабочек, похожих на цветы. Коллекционировала фотографии артистов — только красивые лица. В ее комнате стояла ваза, книги у нее были всегда аккуратные, чистые. В окно была видна стройка — из конца в конец, словно карта, раскрытая перед глазами путешественника. Вдали — очертания берега и холмов, туманных и загадочных в эту дождливую осень.

Стамен любил свою дочку тяжкой, святой любовью, которая держала его в постоянной тревоге. Бывало, он догонял ее за порогом и, положив ладонь на лоб, проверял, нет ли у девочки температуры. Он копил деньги ради нее, позволял ей одеваться как взрослые девушки. Однажды принес ей импортные туфли — с бантами, с серебряными каблуками.

— Убьется еще, — сказала его жена, протирая обновку своим фартуком. — Куда ребенку такие высокие каблуки?

— Она не ребенок, — ответил Стамен. — Убери их до выпускного вечера. Не так уж он и далеко, как кажется.

С зоркой неприязнью он наблюдал, как жена заворачивает туфли в ветхое полотенце и прячет их в стенной шкаф. Руки у нее были точно лопаты. Почти всегда она ходила босая, ноги не терпели обуви.

Сев к столу, Стамен вытащил из ящика лист бумаги, развернул. Вгляделся в прямые четкие линии, которые представляли собой план двухэтажного дома, и сказал жене:

— Всю ночь сегодня думал над этим вопросом…

— Хорошо, — сказала жена — просто так, по привычке соглашаться.

— Знаешь, Виола, — продолжал муж, — я видел две комнаты, примыкающие друг к другу. И широкую стеклянную дверь между ними — чтобы был простор.

— Внизу же есть простор?

— Да там ведь будем мы… Где же разгуляться гостям Зефиры? У них там будет место для танцев — пятачок, что ли? Как молодые говорят?

— Пятачок.

— Ну, ежели им нравится — сделаем пятачок.

Жена смотрела на Стамена, кривя губы, затаив негодование и насмешку. Уже шесть лет они вынашивали план воображаемого дома. Удлиняли комнаты, отрезали лестницы, перекраивали сад. Мотаясь со стройки на стройку, мечтали, как зацепятся где-нибудь за твердую землю, купят участок в самом хорошем городе и построят этот дом.

— Раз в жизни строишь, — говорил Стамен, разглядывая истонченный лист с загнутыми краями. — Нужно все трезво обдумать…

Они накопили бы денег на целых два дома, если бы не купили машину. Виола украсила ее двумя мягкими подушками, вышитыми золотой и серебряной нитью. На машине они ездили покупать все, чего им недоставало, — фрукты, мед и свежие овощи.

Быстро бежало время — от одного начала до другого, от одной стройки до другой, похожей на только что законченную. От одной надежды до другой, что наконец приведет их к спокойному, заветному берегу. Бегали от тысячеустой молвы, которая, как привидение, сопровождала их, подслушивая под дверями и окнами. Путешествовали с небольшим багажом, как бродячие музыканты, прижимая к сердцу единственное свое сокровище — Зефиру. Они были здоровыми, жадными до работы, едва узнав их, люди поручали им обычно самую тяжелую. Награды и ордена Стамен получал как нечто само собой разумеющееся, а когда его наградили золотым орденом Труда, устроил угощение в столовой общежития: белые скатерти, кувшины с цветами, ящики с ранней черешней — будто свадьба. Это было три весны назад, стройка раскинулась недалеко от моря, они не видели его, но все же оно было рядом — с ветром и облаками, прозрачными как дым, и с криками бездомных птиц — чаек.