Лидия Герман - Немка

• Название: Немка
• Автор: Лидия Герман
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906823-20-5

Первоначально это произведение было написано автором на немецком языке и издано в 2011 г. в Karl Dietz Verlag, Berlin под заглавием «In der Verbannung. Kindheit und Jugend einer Wolgadeutschen» (В изгнании. Детство и юность немки из Поволжья). Год спустя Л. Герман начала писать эту книгу на русском языке.

Безмятежное детство на родине в селе Мариенталь. Затем село Степной Кучук, что на Алтае, которое стало вторым домом. Крайняя бедность, арест отца, которого она никогда больше не видела. Трагические события, тяжелые условия жизни, но юность остается юностью… И счастье пришло.

---

Метрах в двадцати от этой школы стояла бывшая начальная школа. Половина этого дома была переоборудована в жилую квартиру и в ней жил директор, а вторая часть дома использовалась как классная комната для 5-го Б класса, в котором учились, в основном, дети из близлежащих деревень, в которых было только 4 класса.

Мой отец записал меня в школу, и меня определили в 5-й Б класс. К моему счастью, пришла в этот класс и Фрида Виндголц — сестра тёти Жени. До этого я её не знала, так как она не жила в Мариентале и не работала здесь в колхозе. Теперь, однако, мы сидели за одной партой в первом ряду.

Анастасия Ивановна преподавала нам русский язык и литературу, Татьяна Ивановна Москаленко — историю и ботанику, Наталия Ивановна Усенко — математику, Вера Макаровна — рисование и пение. У нас были еще уроки военного дела и спорт, но, к сожалению, я не помню имя и отчество учителя.

Мои учебники для 5-го класса — полный комплект — были все на немецком языке, русских у меня не было. Когда я сравнила мои учебники с русскими, оказалось, что они идентичны, те же иллюстрации, те же примеры, иногда те же страницы. Только учебник русского языка для немецкой школы не имел сравнения с таким же учебником для русской школы. Немецкий язык никогда не преподавался в этой школе. В немецкой школе у нас тоже были уроки русского языка, и я знала русский алфавит: печатный получше, письменный похуже. Во всяком случае, читать я умела очень медленно, нескладно и не понимая ничего. При письме я должна была перед каждой буквой подумать. В первом моем диктанте я сделала 23 ошибки. Зато на уроках математики не было никаких проблем. За первую контрольную работу получила пять. В Советском Союзе это была отметка очень хорошо. К устным предметам я готовилась первое время по немецким учебникам.

Одного из наших учеников звали Полоусов. Он был на несколько лет старше большинства из нас и поэтому казался очень большим. По одежде он напоминал оборвыша, бродягу, нищего. В школу он приходил весьма нерегулярно, но если присутствовал, то приводил весь класс в беспорядок, особенно на уроках Татьяны Ивановны или Веры Макаровны. Помню хорошо, как однажды в начале урока Полоусов, подбежав к нашей парте, схватил Фриду за руку и потянул ее к своей парте. Фрида вся дрожала от страха, а я вся съёжилась, тоже от страха, когда он сел рядом со мной. Татьяна Ивановна только улыбнулась ему понимающе на это, а я с нетерпением ждала звонка на перемену.

Через две-три недели Фрида со своей семьей переехала в село Родино. Полоусов теперь постоянно сидел со мной за одной партой. На уроках математики и русского языка и литературы он отвечал, к полному удовлетворению учителей, хорошо. Я определяла это по выражению лица Натальи Ивановны или Анастасии Ивановны. В выполнении письменных работ он не принимал никакого участия, у него не было ни бумаги, ни ручки.

На уроках истории или ботаники он болтал не переставая на русском или украинском языке, обращаясь при этом ко мне. Учительница только улыбалась, и мне казалось, что они потешаются надо мной, к моему глубокому страданию. Что-нибудь сказать в свою защиту я не могла. Когда однажды на большой перемене я хотела выйти на двор, Полоусов вдруг встал передо мной с распростёртыми руками. Улыбаясь, он приближался ко мне. «Нимке-е-ня,» — сказал он мне. Это слово могло иметь отношение только к моей национальности. Набравшись вдруг смелости, я толкнула его, пошла к своей парте, взяла сумку и пальто и убежала, рыдая, домой. На вопросы матери я не ответила ни слова. Отцу пришлось объяснить положение дел, когда он пришел с работы. Он нашел, что нет убедительной причины бросить школу. Он бы меня понял, если бы этот парень меня побил или обругал ни за что. На следующий день я все равно не пошла в школу. Случайно зашла к нам тётя Анна, она и моя мать пошли в школу, чтобы поговорить с директором о моей проблеме. Я представить не могла, как они будут изъясняться с директором, не зная языка. Позже я узнала, что Анна всё-таки немного понимает по-русски. Вернувшись домой, они мне объяснили, что с завтрашнего дня я буду учиться в 5 А классе. Мне было так нехорошо от всего этого, что не хотелось и в 5 А.

Вечером пришла Маня, ее улыбка сияла во всё лицо, она хлопала в ладоши и от радости трясла меня за плечо. На следующее утро я поднялась на пригорок, а там меня ждали Маня, Роза, Вера и Нюра. Они радовались моему приходу в их класс.

Полоусова исключили из школы, мне это было очень неприятно. Маня мне объяснила позже, что его бы всё равно исключили, потому что он слишком много пропускал и постоянно мешал на уроках. Он приходил в школу только в те дни, когда его мать не работала. У них была одна пара валенок на двоих.

Узнала я, что означает украинское слово нимкеня. По-русски это немка, а по-немецки deutsche. Узнала я, что почти все жители нашего села Степной Кучук украинского происхождения. И не только села. Большинство жителей и Родинского района, и Алтайского края имеют украинское происхождение. И называют они себя хохлы. Язык их представлял собой смесь русского и украинского языков. В школе же велось преподавание на русском.

Маня часто приходила к нам и беспрестанно говорила на языке хохлов, что для моей матери, которая пыталась понять хотя бы что-нибудь, составляло большую сложность. Я же в скором времени стала понимать многое как по-русски, так и по-украински. Когда Маня первый раз пригласила меня к себе домой, моя мама никак не хотела меня отпустить, потому что она боялась, что у них вши. Вечером она об этом говорила с отцом. Он убеждал её в том, что нас привезли сюда не в гости, что мы с этими людьми будем жить постоянно. К тому же, мое постоянное общение с подругами дает мне больше шансов быстрее научиться говорить по-русски, чтоб на уроках все понимать.

Маня жила со своей матерью Ольгой, сестрой Катей, на три года старше Мани, почти взрослым братом Сашкой и младшим братишкой Ваней. У них было две комнаты, но жили они в одной, которая была побольше и называлась горницей. Слева, сразу у двери, была большая русская печь. Между печью и передней стеной комнаты были встроены большие нары, которые называли полати. Нары были покрыты огромным грубосамотканным одеялом, называемым рядно, в углу были сложены друг на друга пять подушек. На этих нарах спали все пятеро, правда, Сашка часто уходил куда-то ночевать. Зимой, когда бывало очень холодно, вся семья, кроме Сашки, спала на печи, куда можно было взбираться прямо с полатей.

Рядом с нарами-полатями у передней стены стоял сундук. У правой стены, у входа — небольшая скамейка, затем стол и еще большая скамья до переднего угла. На окнах никаких гардин или занавесок. Убогая обстановка, бедное обустройство. Зато мне бросились в глаза в правом переднем углу под потолком две поразительно красивые иконы. На одной изображен Иисус Христос, на другой — не запомнила кто.

На моей родине не было икон, их и не было никогда. Ольга, мать Мани, указала мне пальцем в грудь: «Нету Бога?». А я не знала, что ответить. Она подошла к иконам, погладила их, говоря «боженька», поцеловала свои пальцы, отвернулась и пошла к двери. Остановившись, сказала: «А Сталин тьфу!» Плюнула, подняла свою длинную юбку и показала голую задницу в сторону двери. Странным мне это всё показалось, и я рассказала всё своей матери. Она реагировала так же, как я, и считала, что об этом лучше всего хранить молчание. (Надеюсь, Маня не обидится, что я об этом пишу.) Дружба наша с Маней тем временем всё укреплялась. Так же хотелось бы мне подружиться с Розой. Но Роза и Маня явно не были друг к другу расположены.

В центре села Степной Кучук, почти рядом с сельсоветом, имелся магазин. Моя мать и тетя Анна каким-то образом посетили этот магазин еще в первые дни нашего здесь пребывания. Продуктов питания к тому времени уже не было никаких. Кроме небольшого количества Спичек и хозяйственного мыла имелись в продаже 4 семиструнные гитары и несколько красивых, голубого цвета, фетровых шляпок (назывались они, по-моему, «Маленькая мама»). Когда я на следующий день пришла домой (мы еще работали на току), подарила мне тетя Анна гитару, при виде которой ожила моя память о Мариентале. Я была очень благодарна моей тетушке. А мама моя подала мне голубую шляпку, о которой она вчера рассказывала. Эти две женщины сами были счастливы не столько оттого, что купили глаз радующие вещи, а больше оттого, что не пришлось выбросить имеющуюся еще у них жалкую сумму денег. Все равно, дескать, уже ничего на них не купишь.

Пришла Маня. Мы с мамой удивились тому, что она уже знала о наших покупках. Откуда? Маня надела шляпку, взяла гитару, провела рукой по струнам и положила обратно, надела шляпку на мою голову, взяла меня за руку и, что-то объясняя, повела меня к себе домой. Между Маней и её матерью состоялся бурный спор. Мама показывала на её куртку, перевязанную верёвками, на её очень большие сапоги на ногах. Маня плакала не переставая. Очень хотелось ей такую шляпу. Весь следующий день она была задумчива, очень мало говорила со мной. Мне было жалко её. Это был последний день нашей работы. Новый учебный год начинался с линейки во дворе школы. Какова же была моя радость, когда я увидела Маню, Веру и Нюру в таких же голубых шляпках, как моя. Снег хотя выпал, но морозы еще не наступили, и мы еще несколько дней красовались в необычных для Степного Кучука головных уборах.