Алексей Варламов - Шукшин

• Название: Шукшин
• Автор: Алексей Варламов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03827-1

Судьба Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) вобрала в себя все валеты и провалы русского XX века. Сын расстрелянного по ложному обвинению алтайского крестьянина, он сумел благодаря огромному природному дару и необычайной воле пробиться на самый верх советской общественной жизни, не утратив корневого национального чувства. Крестьянин, рабочий, интеллигент, актер, режиссер, писатель, русский воин, Шукшин обворожил Россию, сделался ее взыскующим заступником, жестким ходатаем перед властью, оставаясь при этом невероятно скрытным, «зашифрованным» человеком. Как Шукшин стал Шукшиным? Какое ему выпало детство и как прошла его загадочная юность? Каким образом складывались его отношения с властью, Церковью, литературным и кинематографическим окружением? Как влияла на его творчество личная жизнь? Какими ему виделись прошлое, настоящее и будущее России? Наконец, что удалось и что не удалось сделать Шукшину? Алексей Варламов, известный прозаик, историк литературы, опираясь на письма, рабочие записи, архивные документы, мемуарные свидетельства, предпринял попытку «расшифровать» своего героя, и у читателя появилась возможность заново познакомиться с Василием Шукшиным.

знак информационной продукции 16+

---

А. Н. Варламов Шукшин

Если бы потребовалось явить портрет россиянина по духу и лику для какого-то свидетельствования на всемирном сходе, где только по одному человеку решили судить о характере народа, сколь многие сошлись бы, что таким человеком должен быть он — Шукшин. Ничего бы он не скрыл, но ни о чем и не забыл.

Валентин Распутин

Да не люблю я, когда с биографии сразу начинают. Биография — это слова, ее всегда можно выдумать.

Василий Шукшин. Калина красная

НЕ НА ТОГО НАПАЛИ

Историю жизни Василия Макаровича Шукшина можно рассказать по-разному. Можно написать героическое сочинение о том, как парень из далекого алтайского села сумел по-гагарински (или, учитывая фактор землячества, по-титовски) чудесным образом взлететь на высоту своего времени, стать великим писателем, режиссером, актером и стяжать прижизненную народную славу, не так часто выпадающую на русскую долю, когда «любить умеют только мертвых». А можно изложить этот сюжет совсем иначе, обнаружить за всеми шукшинскими удачами и достижениями жесткий и точный расчет, нацеленность на успех, ломание чужих судеб — особенно женских. Можно увидеть в Шукшине удачливого конъюнктурщика, прошедшего по самой грани дозволенного, можно — русского советского патриота, а можно — скрытого антисоветчика, лишь прикидывавшегося коммунистом и ловко использовавшего преимущества социализма. Можно опознать в нем слово и дело, которые предъявила русская деревня в ответ на то, что с ней творили горожане, чужаки. Можно найти изысканную месть, умное хулиганство в духе его героя из рассказа «Срезал» Глеба Капустина или безобразную антиинтеллигентскую выходку и сослаться на высокомерные слова писателя и киносценариста Фридриха Горенштейна в адрес Шукшина: «В нем худшие черты алтайского провинциала, привезенные с собой и сохраненные, сочетались с худшими чертами московского интеллигента, которым он был обучен своими приемными отцами. <…> В нем было природное бескультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья, сибирская хитрость <Григория> Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству. <…> И он писал, и ставил, и играл так много, что к концу своему даже надел очки, превратившись в ненавистного ему “очкарика”».

Это высказывание Горенштейна принято называть «некрологом». Опубликованное много лет спустя после смерти и Василия Макаровича, и Фридриха Наумовича, оно было обнаружено в архиве последнего, и теперь трудно сказать, желал или нет соавтор Андрея Тарковского, чтобы эти строки увидели свет, или же просто выплеснул раздражение. Но преданные гласности слова Горенштейна стали литературным фактом, на который гневно отреагировали друзья Шукшина Василий Белов и Анатолий Заболоцкий. Однако наряду с этим «некрологом» можно вспомнить статью другого писателя-эмигранта, опубликованную 27 февраля 1972 года в нью-йоркской газете «Новое русское слово» под заголовком «Вася Шукшин». «Многие считали его “почвенником”, русофилом, антиинтеллигентом. Подозревали и в самом страшном грехе — антисемитизме, — писал о Шукшине Виктор Некрасов. — Нет, ничего этого в нем не было. Была любовь к деревне, к ее укладу, патриархальности. Себя самого считал вроде предателем, изменником, променял, мол, деревню на город. И казнился. И… постепенно становился горожанином… Человек он был кристальной (прошу простить меня за штамп, но это так, другого слова не нахожу), кристальной честности. И правдивости. В его рассказах, фильмах, ролях ни признака вранья, желания схитрить, надуть, обмануть. Все правда. И талант заставлял эту правду глотать. Даже тех, кому она претила. Глотали ж, глотали…»

Воистину так! К Шукшину можно очень по-разному относиться, любить, не любить, считать последним русским реалистом или первым постмодернистом, видеть в нем бунтаря, пророка, пирата, можно гадать о том, как бы он себя повел, проживи дольше, на чьей стороне был бы в августе 1991-го, а на чьей — в октябре 1993-го, подписал бы «Слово к народу» вместе с Василием Беловым или же оказался бы рядом с Беллой Ахмадулиной, которую снял в фильме «Живет такой парень» (и которая подписала в октябре 1993 года так называемое «Письмо 42-х», поддерживающее расстрел Белого дома). Одно невозможно — Шукшина не заметить, забыть, пропустить и выбросить из русской истории, объявить устаревшим, ненужным, лишним. Не получится, не на того напали.

НЕ ИЗ ПОРОДЫ, А В ПОРОДУШКУ

Он был по происхождению из обрусевшей мордвы. Причем как по линии отца, так и по линии матери. Прадеды Шукшина переселились в середине XIX века на Алтай из Самарской губернии. Об истории этого переселения он знал, не случайно его так притягивала Волга, хорошо известны и часто цитируемые шукшинские слова о восхищении и даже зависти к своим далеким предкам, которые двинулись на восток и обрели прекрасную родину с ее редкой поднебесной ясностью. Но вот «мордовский факт» историки установили недавно, и, возможно, Шукшин о нем не ведал, хотя «Мордва» в его рассказах встречается. Так назывался один из сростинских краев, где жили самые отчаянные и сплоченные на селе парни. А что касается народа, который ныне своим великим сыном законно гордится, то стоит вспомнить, что среди знаменитых мордвинов — два русских патриарха: Никон и нынешний патриарх Кирилл, кроме того, мордвином был антагонист Никона протопоп Аввакум, и Шукшин с его очень сложным отношением к Церкви и ее служителям замечательно вписывается в этот пассионарный ряд.

…Он родился 25 июля того года, что вошел в историю России как год «великого перелома» — 1929-й, от революции тринадцатый, когда случилась вторая большевистская и начали ломать хребет крестьянской стране. Из крупных русских писателей XX века в тот год родились Фазиль Искандер и Виктор Конецкий, однако если говорить о писателях-деревенщиках, к которым Шукшина впоследствии причисляли и с кем он действительно был духовно близок, то, с одной стороны, он не принадлежал к поколению старшему, военному (хотя военная тема его всегда влекла и он много писал о людях, пришедших с войны), был моложе Астафьева, Носова, Воробьева, Абрамова, Можаева, с другой — опередил Белова, Распутина, Бородина, Крупина, Екимова. То есть оказался фактически посреди двух поколений, двух потоков русского сознания. Ближе всех поколенчески к нему Юрий Павлович Казаков, и при всей разности происхождения, судьбы, творческой манеры письма это хронологическое сближение поразительным образом отразилось в их прозе.

Отца Шукшина звали Макаром Леонтьевичем, мать Марией Сергеевной, девичья фамилия ее — Попова. Оба происходили из крепких крестьянских семей, хозяйственных и, как в тех местах говорили, неблудячих. Оба были красивые сильные люди. Он, по воспоминаниям его двоюродной сестры, — высокий, чубастый, стеснительный, говорил тихо, не рявкал, замечательно плясал. Она — веселая, трудолюбивая, словоохотливая, бойкая, голосистая девушка. Когда познакомились, ему было шестнадцать, ей — девятнадцать, но выглядел Макар старше своих лет. Их первенец Василий то ли об этой разнице в возрасте не знал, то ли факт игнорировал. Во всяком случае позднее и в документах, и в воспоминаниях он указывал неточные годы рождения родителей: отца «состаривал», а мать «омолаживал» (да и сама Мария Сергеевна позднее эту легенду поддерживала, когда рассказывала журналисту Виктору Ащеулову о том, что «в восемнадцать лет родила Васю, в двадцать — Наташу», на самом же деле в двадцать и двадцать два года соответственно).

Вид на дореволюционное село Сростки. Надпись на фото: «Моя школа, где я начинала учиться <в 1910>. А. Кащеева»

«Не могу жить в деревне. Но бывать там люблю — сердце обжигает»

Отца Шукшин помнил плохо, но в рабочих записях к роману «Любавины» оставил выразительный портрет этого человека: «Рассказывают, это был огромный мужик, спокойный, красивый… Насчет красоты — трудно сказать. У нас красивыми называют здоровых, круглолицых — “ряшка — во!”. Наверно, он был действительно очень здоровый: его почему-то называли двухсердечным. Фотографии его не осталось — не фотографировали. Он был какой-то странный человек. Я пытаюсь по рассказам восстановить его характер и не могу — очень противоречивый характер. А может, не было еще никакого характера — он был совсем молодой, когда его “взяли” — двадцать два года».

В этом же наброске рассказывается о том, как родители поженились: «Мать моя вышла за него “убегом”. Собрала в узелок рубашонки, какие были, платьишки — и айда! Ночью увез, на санях. А потом — ничего: сыграли свадьбу, всё честь по чести. Просто мамины родители хотели немного покуражиться — не отдавали девку».