Морис Палеолог - Царская Россия накануне революции

• Название: Царская Россия накануне революции
• Автор: Морис Палеолог
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1923

Вторая часть воспоминаний французского посла в России охватывает период с 1 января 1916 года по 17 мая 1917 года. Мемуары Палеолога представляют редкий по ценности материал для характеристики как франко-русских отношений в эпоху мировой войны, так и верхов русского общества в их отношениях к Франции и к войне. Русскому историку, изучающему эпоху мировой войны, придется не раз пересмотреть книгу Палеолога.

---

Понедельник, 21 февраля.

 Вчера великий князь Николай Николаевич вступил в Эрзерум, встреченный там ген. Юденичем.

 В Эрзеруме турки потеряли 40.000 убитых и раненых, 13.000 пленных, 325 пушек и 9 знамен.

 Русские теперь хозяева Армении. В Персии, на юг от Курдистана, предстоящее занятие Керманшаха открывает перед ними дорогу на Багдад.

Вторник, 22 февраля.

 Гос. Дума сегодня возобновила свои занятия. Сессия Думы столько раз откладывалась Горемыкиным, что создалось опасное общее недовольство.

 Государь это понял и присущий ему мудрый инстинкт, заменяющий у него политическое чутье, побудил его на удачный жест. Он лично явился в Таврический дворец на открытие сессии.

 Это решение он принял вчера и держал втайне до последней минуты. Только в 12 часов дня сегодня было по телефону передано приглашение союзным послам пожаловать в Таврический дворец ровно в два часа, без указания цели приглашения.

 Государь посетил Думу впервые после установления в России представительного строя. Раньше депутаты являлись на поклон к царю в Зимний дворец.

 Приезжаю в Думу в одно время с придворными экипажами.

 В обширной зале с колоннами, где некогда Потемкин восхищал Екатерину своими великолепными празднествами, поставлен аналой для молебна. Депутаты стоят кругом тесными рядами. Публика, покинувшая трибуны, теснится на лестнице, выходящей в колонный зал.

 Император подходит к аналою; начинается служба; дивные песнопения, то широкие и могучие, то нежные и эфирные, выражающие лучше всяких слов безбрежные устремления православной мистики и славянской чувствительности.

 Большой подъем настроения в зале. Реакционеры, поборники неограниченного самодержавия, обмениваются взглядами, полными раздражения или отчаяния - как будто царь, избранник и помазанник божий, совершает святотатство. Левые, напротив, исполнены бурной ликующей радости. У многих слезы на глазах. Сазонов, стоящий возле меня, усердно молится; он сделал много для сегодняшнего дня. Военный министр, ген. Поливанов, человек либерального направления, говорит мне вполголоса:

 - Сознаете ли вы все значение, всю красоту этого зрелища?:.. Это минута громадной важности для России; начинается новая эра в нашей истории.

 На два шага впереди меня стоит император. За ним его брат, великий князь Михаил Александрович; дальше стоят министр двора, граф Фредерике, дежурный флигель-адъютант, полк. Свечин, дворцовый комендант, ген. Воейков.

 Император слушает службу со свойственным ему умилением. Он страшно бледен. Рот его ежеминутно подергивается, как будто он делает усилия, чтобы проглотить. Более десяти раз трогает он правой рукой ворот - это его обычный тик; левая рука, в которой перчатка и фуражка, то и дело сжимается. Видно, что он сильно взволнован. Когда 10 мая (27 апреля) 1906 г. он открывал сессию первой Думы, то думали, что он лишится чувств - такое было у него бледное и встревоженное лицо.

 Но вот отслужили молебен; духовенство удаляется.

 Император произносит речь в духе патриотизма и объединения:

 "Я счастлив быть среди вас, среди моего народа, представителями которого вы являетесь. Призываю божье благословение на ваши труды. Твердо верю, что вы вложите в ваш труд, за который вы ответственны перед родиной и мною, весь ваш опыт, все ваше знание местных условий и всю вашу любовь к стране, руководствуясь единой этой любовью, которая да будет вашей путеводной звездой. От всего сердца желаю Гос. Думе благотворной работы и полного успеха".

 Тяжело смотреть на Николая, во время произнесения этой речи. Слова с трудом вылетают из его сдавленного горла. Он останавливается, запинается после каждого слова. Левая рука лихорадочно дрожит, правая судорожно уцепилась за пояс. Последнюю фразу он произносит, совсем задыхаясь.

 Громовое "ура" раздается в зале. Раскатистым и глубоким басом отвечает Родзянко:

 "Ваше величество, мы глубоко тронуты выслушанными нами знаменательными словами. Мы исполнены радостью видеть среди нас нашего царя. В это трудное время вы сегодня утвердили ту связь с вашим народом, которая указует нам путь к победе. Ура нашему царю! Ура!".

 Все присутствующие громко кричат ура. Молчат одни крайние правые. В течение нескольких минутпотемкинский дворец дрожит от возгласов восторга. Император сразу оправился; к нему вернулось его обычное обаяние; он жмет руки; он расточает улыбки. Затем уезжает, пройдя через зал заседаний.

Среда, 23 февраля.

 Заезжаю, как всегда, около 12 часов к Сазонову. Он в восторге от вчерашнего торжества, отклик которого скажется во всей стране.

 - Вот, - говорит он, - здравая политика. Вот настоящий либерализм. Чем теснее будет контакт между императором и его народом, тем легче сможет император противиться влиянию крайних партий.

 Я спрашиваю Сазонова:

 - Это вам пришла мысль устроить посещение государем Думы?

 - К сожалению, не мне. Инициатор - вы не догадаетесь, кто - это Фредерике, министр двора.

 - Как, Фредерике, этот консерватор, реакционер, этот живой обломок старины?

 - Он самый... Его преданность государю помогла ему понять тот шаг, к которому положение вещей обязывало государя; он поднял этот вопрос перед государем и пред председателем совета министров. Император немедленно согласился; Штюрмер не посмел противоречить; решение было тут же принято. Не скрою от вас, что император опасался сцены со стороны императрицы; он готовился к целому потоку упреков. Она, правда, высказалась против, но без вспышки; она проявила то холодное и сдержанное недовольство, которое у нее является часто самым сильным выражением неодобрения.

Четверг, 24 февраля.

 Сегодня у меня обедала княгиня П. Присутствовали еще итальянский посол, маркиз Карлотти, и еще человек двадцать, в том числе ген. Н. Врангель, адъютант великого князя Михаила.

 Главная тема обеденных разговоров - открытие думской сессии. Княгиня П. очень одобряет посещение государем Думы.

 - Я вас не удивлю, - замечает она, - если скажу, что этот либеральный жест не пришелся по вкусу императрице, которая все еще от него не пришла в себя.

 - А Распутин?

 - "Божий человек" очень недоволен и предрекает всякие беды.

 Ген. Врангель, человек тонкого ума и скептик, придает царскому посещению небольшое значение. Он говорит:

 - Поверьте мне, самодержавие всегда останется для его величества непреложным догматом.

II. Время Верденских боев.

Пятница, 25 февраля.

 Вот уже пять дней, как армии кронпринца атакуют Верден с возрастающим упорством. Линия их наступления занимает фронт в 40 килом.; бомбардировка неслыханной силы.

 Это самый трагический, самый, быть может, решительный момент войны со времени битвы на Марне.

Суббота, 26 февраля.

 Назначение Питирима петроградским митрополитом повело к тому, что Распутин стал полным хозяином в церковных делах.

 Так, он только что заставил капитулировать пред собой святейший синод, который должен был утвердить канонизацию "раба Божьего", Иоанна Тобольского.

 Приятель Распутина, циничный архиерей Варнава, не рассчитывал на столь скорую и блестящую победу. Для полноты картины, этот Варнава будет посвящен в архиереи {См. запись в дневнике от 10 янв. 1916 г.}.

Воскресенье, 27 февраля.

 Если признавать, что здоровье не есть что-нибудь иное, как гармония всех функций, как дружная работа всех органов, совместная энергия всех жизненных сил, то придется придти к выводу, что русский исполин опасно болен. Ибо социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада.

 Один из самых тревожных симптомов - это тот глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами; их как бы разделяют столетия. Эта особенность более всего сказывается в сношениях чиновников с крестьянами. Вот пример:

 В 1897 г. правительство приступило к общей переписи населения, по всем правилам современной статистики. Впервые было предпринято мероприятие, столь широко поставленное и методичное. До того времени ограничивались областными сводками, приблизительными и суммарными. Агенты переписи встретили всюду крайнее к себе недоверие, а зачастую и прямое противодействие. Пошли нелепые слухи; народ верил разным выдумкам: говорили, что чиновники затевают повышение военных налогов, хлебные поборы, увеличение податей, земельную ревизию в пользу помещиков, вплоть до восстановления крепостного права. Крестьяне подозрительно переглядывались, твердя друг другу: "Быть большой беде... Добра от этого не жди... Дьявольская эта затея". А чиновники, пользуясь этими детскими страхами, брали взятки. Все это вело к еще большему углублению пропасти между двумя классами.