Ариадна Борисова - Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)

• Название: Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник)
• Автор: Ариадна Борисова
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90255-2

«Бабуль, а после сорока лет любовь точно заканчивается?» – спросила двенадцатилетняя внучка Веру Георгиевну. И бабушке было что рассказать на данную тему. Она вышла замуж за идеального мужчину, которому можно простить всё, даже легкие влюбленности и измены. Но вот беда – с некоторого времени Верочка стала замечать, что идеальный мужчина все чаще смотрит в сторону ее же лучшей подруги, а страсти не затихают с годами, напротив, разгораются с новой силой, достигнув своего пика как раз годам к сорока…

В авторский сборник Ариадны Борисовой вошли рассказы и повести. Все они – о внутренней свободе, человеческих страхах и, конечно, о любви.

---

Жаль, что Максим не увидел внучку – копию своего женского воплощения. И двоих внуков – сыновей Марика. Андрей-то успел с ними повозиться, пока его не прикончил рак поджелудочной железы. Снова все плакали, в том же составе и месте, но теперь без него…

Вера Георгиевна оторвалась от бездумного созерцания окна. Из форточки несся смолистый дух хвои и весны. Собака легонько потянула зубами за подол халата – хватит сидеть, на улицу пора.

– Пора, – согласилась Вера Георгиевна, – очки найду и пойдем.

Очки на прогулке были нужны ей для покупки газет. Киоскерша позволяла постоянной покупательнице пролистать свежие номера «Вечерки» и «Аргументов» с их фактами. Если заголовки казались непривлекательными, Вера Георгиевна газеты не брала.

Куда-то очки запропастились и нашлись вскоре – на голове. Растеряха, отругала себя Вера Георгиевна. Вынула из стакана с содовым раствором низку вставных зубов. Интересно, думает ли Женька, что с искусственной челюстью человеку жить стыдно и уже нельзя? Верочка так думала в юности…

Тугрик сделал на улице свое дело. Хозяйка сунула руку в резиновую перчатку и специальным совком аккуратно положила «дело» в целлофановый пакетик. Зашагали потихоньку привычным маршрутом к мусорному ящику, оттуда по аллее к газетному киоску.

Просмотрела «Вечерку». В ней писали о махинациях с земельными участками, было много весенних советов по саду-огороду. Ничего любопытного. Не купила газету, только и зацепился взгляд за неуловимо знакомую фамилию в колонке некрологов. Ушел из жизни какой-то Петухов А. В., прекрасный человек, семьянин и так далее…

В магазине вкусно пахло соленой селедкой. Вера Георгиевна помешкала и не стерпела – взяла рыбку и пучок зеленого лука к пюре. Изжога, конечно, помучает, ноги отекут, но разок можно. Если и малой радости себя лишить, уж лучше впрямь под гранит.

Горка мятой с молоком и маслом картошки, приправленной лучком, сбоку ломтик селедки – простая еда. Зато со вкусом детства. Мама любила, и Верочка не отставала – трескали за обе щеки…

Вера Георгиевна цокнула языком, призывая песика на остатки пюре. Он понюхал и отвернулся. Она вздохнула:

– Избаловались мы на мясном, – с собакой была на «мы».

День незаметно ушел в прошлое, как жизнь. Вера Георгиевна дважды зевнула и обрадовалась: может, удастся избежать бессонницы. Засеменила, теряя тапки, на ежевечерний тет-а-тет по телефону с Ириной Алексеевной. У той пошаливало сердце и что-то неладное началось с почками.

Рассеянно слушая душераздирающий рассказ о почечных коликах, Вера Георгиевна размышляла: а если бы они с ней махнулись мужьями? И неожиданно для себя прервала приятельницу:

– Ответь-ка мне, Ирина, а чего вы с Максимом ждали, когда заперли нас в блатхате? Что мы поутру проснемся и радостно выйдем к вам рука об руку?

Голос в трубке захлебнулся на полуслове. Ни разу не затрагивали они в разговорах «щепетильную» тему, а Вера вдруг нарушила табу. Ирина Алексеевна затаилась, соображая, не отключиться ли без пожелания спокойной ночи… И приняла вызов:

– Никогда не понимала, зачем ты цеплялась за него.

– Думаешь, ты была бы с ним счастливее? С бабником?

– Он всегда возвращался ко мне.

– К тебе? – удивилась Вера Георгиевна. – У тебя совесть есть законной жене такое говорить?

– Максим был моим, прежде чем ты стала его женой. Если б не твоя свекровь, он был бы моим!

– Не знала, что ты меня опередила…

– Верная Вера, – с отчетливой ненавистью прошипела Ирина Алексеевна. – Оба вы с Андреем праведников из себя корчили…

– Андрей совсем не прочь был изменить тебе со мной, – усмехнулась Вера Георгиевна. – Но я его не любила.

– Ты вообще никого не любила!

Ирина Алексеевна наконец-то отключилась.

– Поцапались, – сообщила Вера Георгиевна внучкиному портрету на полке. – Мужчин наших нет, а любовь бушует. Зря ты думаешь, что она после сорока заканчивается. Ничего она не заканчивается.

Чувствуя себя виноватой перед Ириной Алексеевной, Вера Георгиевна и расстроилась, и в то же время была довольна своей маленькой местью. Никуда не денется старая перечница, завтра позвонит, и больше они не поссорятся. Осталось-то обеим…

По телевизору показывали недовымершую рыбу латимерию. Синее в белых пятнах доисторическое существо лениво шевелило толстым бахромчатым хвостом и рудиментарными ножками по бокам.

Целакантообразные плавали в море, когда людей еще в помине не было. Исчезли сотни человеческих поколений с их бешеными страстями, а хладнокровные латимерии плавают себе… И с чего это Ирина Алексеевна воображает, что Вера никого не любила?

– У женщины должна быть одна любовь и один муж, – строго сказала Вера Георгиевна собаке, чтобы самой в этом не сомневаться.

И засомневалась.

– Не всем везет. Настоящая любовь – штука редкая. Как целакант.

Тугрик тявкнул – наверное, подтвердил.

Она помолилась: пусть хоть Женьке повезет. Решила с утра разобраться в бумагах. Выбросит ненужные, сверху положит завещание внучке на квартиру и поставит шкатулку с документами на видное место в сервант.

Бессонница подкатывала к горлу кислой селедочной изжогой. Жжет, болит – значит, живое. Во всем можно найти положительную сторону.

На всякий случай Вера Георгиевна снова помолилась – о смерти для себя, легкой и в сознании. Надо успеть поговорить с Олегом, взять с него обещание не бросать жену и дочь. Если только Мария сама не додумается уйти. Слово перед смертью, каким бы ни был сын ветреником, – дело надежное, уж мудрая-то свекровь точно все просчитала…

Вера догадалась о данной Максимом клятве Раисе Павловне, когда сидела, полузадушенная им, прислонившись к стене ванной комнаты. Максим сдержал слово. Презирал Веру, видеть ее не мог, а не бросил.

Вздохнув, Вера Георгиевна осторожно повернулась на бок, стараясь меньше беспокоить желчный пузырь. Чертова селедка. Ведь зарекалась в прошлый раз не брать.

Скоро, скоро Максим встретит душу жены… Вот уж совсем не хотелось Вере Георгиевне лежать с ним всю оставшуюся вечность. С радостью уступила бы свое место Ирине Алексеевне.

Жаль, не прожить жизнь сначала. Повторите, пожалуйста…

Вера бы все исправила. Таким хорошим был Андрей, у них бы все получилось. Не Порядин Андрей, а тот, с птичьей фамилией, у которого списывала домашние задания по физике в седьмом классе. Не далеко же уехал тогда паренек из поселка, жил в городе. Раньше б знать да найти.

Вера Георгиевна встрепенулась: Петухов! Вспомнила – Андрей Петухов! Где-то недавно встречалась ей эта фамилия…

Виагра

Человек немногословный и по виду меланхоличный, Василий Игнатьевич полностью отвечал бы своей фамилии Тихонький, не вклинься в невозмутимость унаследованной им породы взбалмошность матери.

Теперь не скажешь, была ли мать столь уж безалаберной, какой считал ее дед Володар, но каждое опрометчивое действие снохи, случалось и с удачей (раз взяла лотерейных билетов на ползарплаты и выиграла дефицитный ковер), осуждалось в доме свекра днями молчаливого неодобрения. Поэтому, зная и в себе трудно подавляемую блажь, Василий Игнатьевич старался не порицать ничьих нелепых поступков, а если спрашивали мнения по поводу чужого казуса, отбояривался присловьем: «Кто я такой, чтоб судить?»

Изредка шальная дурь оказывалась сильнее Василия Игнатьевича. То привезет с городского рынка голодных цыганят, то освободит из капкана щенную волчицу, то наперсточники завлекли – спустил получку и долго казнился. До новой причуды… Но было одно сумасбродное событие в его жизни, когда он дал волю захлестнувшему душу порыву и ничуть о том не пожалел. Да, вопреки ядовитым домыслам сплетников, никогда не раскаивался Тихонький Василий Игнатьевич в скандальной женитьбе на Аделине. На Адельке-хромуше, как называли ее недоброжелатели.

В школе он сидел с ней за одной партой. Выглядела Аделя младше его ровесниц, хотя опережала в возрасте на три года – поздно начала учиться из-за врожденного недуга. Тонкое лицо ее гладко обтягивала анемичная полупрозрачная кожа, глаза были смешанных оттенков серого и иззелена-голубого. Чуть выдающиеся вперед зубы не портили милой улыбки, с легкой натяжкой губ в левую сторону, так что на щеке появлялась задорная ямочка. В отдельности черты этого лица привлекательностью не отличались, но все вместе, в сочетании с вьющимися, очень светлыми волосами, оставляло впечатление чего-то летучего, сияющего само по себе и осененного пушистым нимбом.

По-детски цыплячья внешность Адели даже в выпускном классе не вызывала у Василия мыслей взглянуть на нее глазами подрастающего мужчины. В дружбе с ней он привык к мальчишеской простоте, и не ее тонкие пальчики перебирал в душных задних рядах на просмотрах кино с предупреждением «до 16 лет». Не Аделя срывала с его губ поцелуи «взасос», как коросту с пореза, торопясь за калитку на материны призывы, а спустя полгода не Аделя проводила новобранца в армию с обещанием дождаться. Рослая, темнобровая Клава Иванцова, по общему мнению, была словно в подбор Василию создана и статью, и домовитым стремлением превратить пространство вокруг себя в чашу изобилия и комфорта.