Джон Апдайк - Рассказы о Маплах

• Название: Рассказы о Маплах
• Автор: Джон Апдайк
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072865-7

Трагикомическая семейная сага о жизни Ричарда и Джоан Мапл.

Цикл рассказов, который Апдайк писал — ни больше, ни меньше — несколько десятилетий, вновь и вновь возвращаясь к любимым героям.

Счастливые и трудные времена. Дети. Измены. Отчуждение. Вражда. Развод. Ненависть.

От любви до ненависти — один шаг. От ненависти до любви — тоже. Но… когда и почему этот шаг делается?

Впервые на русском языке — все рассказы о Маплах в одной книге!

СОДЕРЖАНИЕ:

Джон Апдайк. От автора (статья, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Снег в Гринвич-Виллидж (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Обхаживание жены (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Родная кровь (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Два спальных места в Риме (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Демонстрация в Бостоне (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Металлический привкус (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Звонил твой любовник (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Ожидание (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Разнузданный Эрос (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Трубопровод (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Теория ложного следа (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Сублимация (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Оголение (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Врозь (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Жесты (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Развод (отрывок) (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Нижеозначенные Маплы (рассказ, перевод А. Кабалкина)

Джон Апдайк. Бабушки-дедушки (рассказ, перевод А. Кабалкина)

---

Поутру ты, к моему облегчению, выглядишь уродиной. За пресным завтраком, в бледном свете понедельника, ты предстаешь прыщавой, твоя пышность теперь отталкивает, халат смотрится болтающейся запятнанной тряпкой, грудь в вырезе приобрела землистый цвет, кожа между грудями и подавно желтеет тоскливо. Глотая кофе, я мысленно пью за твою дряблость, каждая морщинка, каждый болезненный оттенок для меня облегчение и сладкая месть. Дети ноют. Тостер барахлит. За семь лет эта женщина износилась.

А мужчина мчится на работу, вступает в схватку за право преимущественного проезда, балансирует на самом краю разрешенного предела скорости. Из домашней мути, вялости, бледности, безволия — в город. Камень — вот его епархия. Выбивание звонкой монеты. Маневрирование абстракциями. Принуждение неодушевленных предметов к работе. О, безжизненные, твердокаменные радости труда!

Я возвращаюсь с перекрученными в машине мозгами. Из головы не выходит всякая всячина, которую пришлось бы растолковывать тебе не одну неделю; весь вечер я слеп, меня преследуют обрывки фраз и цифр. Ты подаешь мне ужин, как официантка, даже меньше чем официантка, я ведь с тобой знаком. Дети робко прикасаются ко мне, как к торчащей балке, прикрученной к конструкции непостижимой для них высоты. Постепенно они засыпают. Мы проводим время в спокойной, не сходящейся параллельности. Мои мысли хронически прямоугольны, им не вырваться из замкнутых схем, из-за решетки профессионализма. Ты шуршишь книгой про Никсона; пропадаешь наверху, среди горячих труб, издающих мерзкий вой. У себя в голове я нахожу, наконец, залипшую кнопку, жму на нее, но без толку, жму и жму. У меня кружится голова. Мне тошно от сигарет. Я бесцельно кружу по комнате.

Как же я удивлен, когда в полное смысла время, в десять вечера, ты ловишь меня на моем очередном повороте влажным, быстрым, девичьим поцелуем с запахом зубной пасты; ожидаемый подарок, дарить который уже не стоит.

Родная кровь

Маплы были женаты уже девять лет, почти перебор.

— Черт бы все это побрал, черт бы побрал!.. — говорил Ричард своей жене Джоан по пути в Бостон, куда они ехали на переливание крови. — Я езжу по этой дороге пять раз в неделю, и вот опять! Кошмар какой-то! Я совершенно вымотан — эмоционально, умственно, физически. К тому же, она мне даже не тетка. Тебе она и то не тетка.

— Вроде как дальняя родственница, — уточнила Джоан.

— Проклятие, у тебя вся Новая Англия ходит в дальних родственниках, мне что же, весь остаток жизни потратить на спасение их всех?

— Замолчи, — сказала Джоан. — Она при смерти. Мне за тебя стыдно. Честное слово, стыдно.

Это его проняло, его тон ненадолго стал извиняющимся.

— Да я был бы, как всегда, святее всех святых, черт меня побери, если бы этой ночью хоть немного поспал. Пять раз в неделю я спрыгиваю с кровати, выбегаю из двери, встречаю разносчика молока, и после этого в тот единственный день, когда мне не надо волочить потомство в воскресную школу, ты окончательно меня выматываешь, заставляя тащиться за тридцать миль.

— Как будто это я до двух часов ночи танцевала с Марлин Броссман твист! — фыркнула Джоан.

— Никакой не твист, а целомудренный вальс под «Хиты сороковых». А ты не воображай, что я ничего вокруг не замечаю. Я видел, как ты пряталась за пианино с Гарри Саксоном.

— Не за пианино, а на скамейке. Он просто разговаривал со мной, потому что пожалел. Меня все жалели; ты никому не дал станцевать с Марлин хотя бы раз, для виду, что ли.

— Для виду, для виду… — подхватил Ричард. — В этом ты вся.

— Учти, бедняги Мэтьюсы, или как их там, были в полном ужасе.

— Мэтьессоны, — поправил он. — Да, еще и это! Зачем приглашать в наше время таких болванов? Никого так не ненавижу, как женщин, теребящих свой жемчуг и глубоко вздыхающих. Я решил, что у нее что-то застряло в горле.

— Очень приятная, достойная молодая пара. Знаешь, почему они тебе поперек горла? Потому что на фоне их относительной невинности виднее, во что превратились мы.

— Если тебя так влечет к низеньким толстякам, вроде Гарри Саксона, то почему бы тебе за такого не выйти?

— Ну, все, — спокойно произнесла Джоан, отвернулась от него и стала смотреть в окно на проносящиеся мимо бензоколонки. — Ты действительно злобный, это не притворство.

— Притворство, вид… Господи, для кого ты ломаешь комедию? Не Гарри Саксон, так Фредди Веттер, одни гномы. Стоило мне посмотреть на тебя вчера вечером, я видел Белоснежку в окружении одних грибов.

— Не болтай ерунду! — Ее рука, явно принадлежавшая женщине за тридцать, сухая, с зелеными венами, испорченная моющими средствами, потушила в пепельнице сигарету. — Ума ни на грош. Вообразил, что можешь обвинить меня во флирте с другим мужчиной, чтобы самому с чистой совестью вертеться вокруг Марлин?

От такого разоблачения своей стратегии он потемнел. Вспомнилось прикосновение волос миссис Броссман, когда он прижимался щекой к ее щеке, вспомнился запах духов во влажной сокровенности у нее за ухом.

— Ты права, — сказал он. — Просто я хочу, чтобы при тебе был мужчина твоего размера. Оцени мою преданность.

— Давай лучше помолчим, — предложила она.

Его надежда превратить правду в шутку не оправдалась. Любой намек на возможность свободы отвергался.

— Вот эта твоя чопорность, — заговорил он ровным тоном, словно о предмете, который они оба могли холодно препарировать, — это и есть самое невыносимое. Против твоего рефлекторного либерализма я не возражаю. С твоим равнодушием к сексу я сжился. Но эта непробиваемая чопорность, этот стиль Новой Англии — думаю, она была нужна отцам-основателям, но в век тревоги она уже сродни нахальству.

Он смотрел на нее, она неожиданно тоже взглянула на него с испуганным, но одновременно до странности ясным выражением, словно все ее лицо, включая веки, превратилось в тусклый фарфор.

— Я просила тебя помолчать. Теперь ты наговорил вещей, которые я никогда не прощу.

Прекрасно понимая свою неправоту, задыхаясь от чувства вины, он сосредоточился на дороге, хмуро прирос к баранке. Они ехали со скоростью шестьдесят миль в час, движение, как всегда в воскресенье, было несильным, но Ричард так часто пользовался этой дорогой, что для него расстояния превращались здесь во время, и машина словно бы двигалась с медлительностью минутной стрелки. Будь он хорошим стратегом, он бы хранил молчание, такое поведение помогло бы сохранить достоинство, но ему казалось, что новое сотрясение воздуха сможет восстановить равновесие в его браке, все сильнее нарушавшееся с каждой бессловесной милей.

— Что скажешь про Бин? — спросил он. Бин была их дочерью, накануне они оставили ее дома с температурой тридцать девять, а сами отправились на вечеринку.

Джоан поклялась себе молчать, но материнский инстинкт одержал верх.

— Сильная простуда, ужасный насморк.

— Слушай, моя сладкая, а мне не будет больно? — выпалил Ричард. Как ни странно, он никогда раньше не сдавал кровь. Он страдал астмой, был тощ и признан негодным для воинской службы; раньше, в колледже, и теперь, на работе, не столько из-за собственного нежелания, сколько из-за недоверия к нему, он избегал донорства. Это была проверка на смелость, такая примитивная, что раньше никому не приходило в голову так его проверять.

Весна приходит в Бостон неохотно. Стоянка была покрыта рябой ледяной коркой, серый затхлый воздух межсезонья придавал зданиям вдоль Лонгвуд-авеню единообразную блеклую величавость. Шагая к больничным дверям, Ричард поинтересовался, увидят ли они короля Аравии.

— Он в отдельном крыле, — сказала Джоан. — С четырьмя женами.

— Всего четыре? Да он аскет! — Он даже осмелился похлопать жену по плечу, хотя толстое зимнее пальто могло помешать ей почувствовать прикосновение.

Их направили в длинный коридор, застеленный линолеумом цвета сигары. Коридоры, прихотливо изгибаясь, разбегались во все стороны, так всегда бывает в больницах, когда пристраивают корпус за корпусом. Ричард чувствовал себя сироткой Гензелем, бредущим за своей Гретель; воображаемые птицы клевали у них за спиной хлебные крошки, пока они робко не постучали в дверь колдуньи с надписью «Центр сдачи крови». На стук выглянул молодой человек в белом халате. Через его плечо Ричард в ужасе увидел пару разутых женских ног, параллельно водруженных на кровать. От игл и пузырьков слепило глаза. Молодой человек через щель в двери сунул вновь пришедшим два длинных бланка. Сидя рядышком на скамейке, тщательно выписывая свои имена и припоминая перенесенные в детстве болезни, мистер и миссис Мапл смотрели на самих себя новыми глазами. Ричард боролся с желанием хихикать, дурачиться и врать, посещавшим его всякий раз, когда от него, как от адвоката, вынужденного вести безнадежное дело, требовали предоставить данные о себе для вечности. Его как-то оправдывало разве что то, что эти же самые данные (адрес проживания, дата вступления в брак) доверяет бумаге раненая душа рядом с ним. Он заглянул через ее плечо: