Валерий Кормилицын - Держава (том третий)

• Название: Держава (том третий)
• Автор: Валерий Кормилицын
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-91369-114-9

Третий том романа–эпопеи «Держава» начинается с событий 1905 года. Года Джека—Потрошителя, как, оговорившись, назвал его один из отмечающих новогодье помещиков. Но определение оказалось весьма реалистичным и полностью оправдалось.

9 января свершилось кровопролитие, вошедшее в историю как «кровавое воскресенье». По–прежнему продолжалась неудачная для России война, вызвавшая революционное брожение в армии и на флоте — вооружённое восстание моряков–черноморцев в Севастополе под руководством лейтенанта Шмидта. Декабрьское вооружённое восстание в Москве. Все эти события получили освещение в книге.

Набирал силу террор. В феврале эсерами был убит великий князь Сергей Александрович. Летом убили московского градоначальника графа П. П. Шувалова. В ноябре — бывшего военного министра генерал–адьютанта В. В. Сахарова. В декабре тамбовского вице–губернатора Н. Е.Богдановича.

Кровь… Кровь… Кровь…

Действительно пятый год оказался для страны годом Джека—Потрошителя.

В следующем году революционная волна пошла на убыль, а Россия встала на путь парламентаризма — весной 1906 года начала работать Первая государственная Дума, куда был избран профессор Георгий Акимович Рубанов. Его старший брат генерал Максим Акимович вышел в отставку из–за несогласия с заключением мирного договора с Японией. По его мнению японцы полностью выдохлись, а Россия только набрала силу и через несколько месяцев уверенно бы закончила войну победой.

В это же время в России начался бурный экономический подъём, в результате назначения на должность Председателя Совета министров П. А. Столыпина.

Так же бурно протекали жизненные перипетии младшей ветви Рубановых — Акима и Глеба. В романе показаны их армейские будни, охота в родовом поместье Рубановке и, конечно, любовь… Ольга и Натали… Две женщины… И два брата… Как сплелись их судьбы? Кто с кем остался? Читайте и узнаете.

---

Когда от разрыва снаряда двуколка наклонилась набок и исчезла в дыму, Рубанов скомандовал: «В атаку».

Увидя подмогу, цепи поднялись, сомкнулись и ринулись к фанзам.

В деревне уже шла ружейная перестрелка. Японская артиллерия смолкла, чтоб не попасть в своих, и рубановская полусотня с криком «ура», размахивая шашками, стала нагонять пехотинцев.

Наскоро вырытый перед фанзами мелкий японский окоп был уже в нескольких десятках шагов. Рубанов поразился и даже сдержал коня, наблюдая, как стрелки отмыкают и бросают под ноги штыки. Против каждого русского солдата, подбежавшего к окопу, торчало три–четыре японских головы и лес штыков.

Стеснённые в окопе японцы неловко действовали штыками, а наши, безо всякого «ура», лишь кхекая и матерясь, опускали на головы врага приклады, дробя черепа и круша кости.

Мёртвым японцам не было места для падения, и тела с разбитыми головами, болтаясь из стороны в сторону, пачкали кровью и мозгами живых своих товарищей, мешая им работать штыками.

От такой картины Кускова стало рвать и Глеб, взяв под уздцы его лошадь, обогнул окоп и, оставив друга размышлять об ужасах войны, бросился рубить убегающих японцев.

Казаки рассыпались, носясь по деревне за японцами. Пленных не брали — куда их девать?

От боя Глеба отвлёк дикий вопль за крупом коня. Обернувшись, увидел скачущего верхом пехотного санитара, медленно заваливающегося вместе с подстреленной лошадью.

— Ранен? — спрыгнув с коня, подошёл к нервно моргающему парню с мешком в руках.

— Спужалси! — сообщил тот, хлопая глазами и дёргая щекой.

— Ну, тогда штаны смени и раненым помогай. Чего в мешке–то? Вцепился как в портмоне.

— Медикаменты, — с ударением на букву «а», ответил он.

— Спирт е-е? — усаживаясь в седло, на всякий случай поинтересовался Глеб.

— Не-а! — с опаской прижал к себе мешок с «медика'ментами» санитар. — Только перевязочные средства'.

«Врёт, подлец», — вновь ввязался в бой Рубанов, попутно размышляя, зачем пехотинцы отмыкали штыки, краем глаза заметив выходящего из фанзы капитана.

Тот приветственно поднял руку и направился к Глебу.

Неподалёку, из сараюшки, покачиваясь от раны, выбрался пожилой японский солдат и замахнулся, намереваясь бросить в русских гранату, но ослабленная рука зацепилась рукавом шинели за штык свисающего с плеча карабина, и раздавшийся взрыв снёс японцу голову и оторвал руку.

— Ну и страху у вас тут натерпишься, господин капитан, — устало слез с коня и подошёл к офицеру Рубанов. — Знамя спасли?

— Я хочу передать его вам, дабы по прибытии доложили начальству, что мы выстояли, задержав наступление противника, — пожал руку Глебу, передал знамя, козырнул и устало направился к своим солдатам. — Спасибо! — обернувшись, на ходу крикнул он.

«Забыл про штыки спросить», — обмотавшись стягом, пока сотня строилась, вспомнил Глеб. — Как самочувствие, Олег, свет, Владимирович? — несколько снисходительно поинтересовался у Кускова: «А вон и санитар пехотный чего–то штыком колупает. Сейчас и спрошу, — подъехал к медбрату и поразился, увидев, что тот колет мёртвого уже японца. — То ли спирт из–за него разлил, то ли привиделось что со страху…» — Ты чего делаешь, убогий? — крикнул ему.

Казаки, затаив дыхание, ждали ответ.

— Так ить… Шушера желтолицая… Нешто так делают промеж честных людей… Лежишь раненый, так и лежи на здоровье… Ан нет. Пальнул по мне нехристь косоглазый… Мешок вон пробил, — под хохот казаков продемонстрировал повреждённую пулей казённую вещь, из которой чего–то текло. — Пузырь со спиртом расколотил, вражина, — констатировал неоспоримый факт санитар.

— За это стоит прибить, — поддержали его казаки.

«Тьфу ты! Опять забыл насчёт съёма штыков осведомиться… Да просто прикладом сподручнее работать, когда у ног японцы копошатся», — подвёл итог мысленным изысканиям.

— Так про полк и не спросили, — осознал упущение по службе Ковзик.

— У меня их знамя, — легкомысленно ответил Глеб, не осознавая ещё, что безымянный русский полк остался УМИРАТЬ…

Доложив начальнику штаба о рейде, Ковзик указал на Рубанова:

— Штандарт полка находится у хорунжего.

Приняв знамя, Деникин приложился к нему губами, и с трудом скрывая слёзы, произнёс:

— Приказано отступать, господа.

— А как же полк? — поразился Глеб.

— Вы слышали, Рубанов… От командира корпуса получен приказ оставить Сифантань и переходить на новые позиции, — нахмурил брови полковник. — Идите. И без вас тошно. К тому же новый командир дивизии — генерал Греков объявился. — Вестовой от их превосходительства прибыли…. Ждут-с, — с несвойственной ему долей язвительности произнёс полковник.

— Ну вот, — кое–как обустроились на новом месте офицеры, — не успел Греков отряд под команду принять, как его самого куда–то в другую часть отрядили, — вскрыл банку с консервами Фигнер. — Как там Ильма у сестры милосердия поживает? — по ассоциации с консервами вспомнил собаку.

— Ранят — узнаешь, — ляпнул Ковзик, и тут же добавил: — Типун мне на язык.

— Развалили наш отряд, господа, — хмуро произнёс Рубанов. — Раздёргали по частям. Всего десять сотен и две батареи осталось…

— То–то Мищенко удивится, когда выздоровеет, — хмыкнул Кусков. — Хаос в нашей Второй армии творится.

— Господин студент, помолчите лучше, — обиделся за честь армии Фигнер. — Привыкли там… В своих университетах… Это в вашей Москве хаос творится, коли великих князей, будто на войне, взрывают.

— Спокойно, спокойно господа… Нам ещё поссориться не хватает. Как Ренненкампфу с генералом Самсоновым, — остудил горячие головы Рубанов.

— Да-а, ходят такие разговоры в армии… И Мищенко наш этого Ренненкампфа терпеть не может… Я даже слышал, когда сюда ехал, что генерал Самсонов называет Ренненкампфа «Жёлтая опасность», — закашлял, подавившись куском тушёнки Кусков.

— Это за сплетни вас Бог наказал, господин вольнопёр, — одобрил деяние Всевышнего Ковзик. — Я обоих генералов уважаю, правда, Александра Васильевича Самсонова немного больше… Ведь какое–то время служил у него, пока к Мищенко не перевели. Да–да, — будто кто спорил с ним, стал утверждать Ковзик. — Когда он командовал Уссурийской конной бригадой, мы вместе участвовали в столкновении при Вафангоу с конным отрядом генерал–майора Акиямы.

«Ну вот и потекла спокойная беседа, — подумал Глеб, — Бойцы вспоминают минувшие дни… чего там дальше–то… запамятовал… С Акимом встречусь — спрошу. Удосужился хоть письмо прислать… Слава Богу, Ольга на ноги его поставила…. А вот, к примеру, если меня вдруг ранят… Станет Натали ночи не спать, с того света больного вытаскивая», — задумался он, краем уха слыша:

— … А осенью прошлого года получил под командование Сибирскую казачью дивизию, коей успешно до последнего времени и руководит.

— Имя–отчество какое замечательное… Александр Васильевич… Суворов практически, — захмыкал Кусков.

— Ну что за скубент… Вечно всё опошлит, пересмешник. — оскорбился за бывшего своего начальника Ковзик.

— Господин штабс–ротмистр… Пардон. Господин подъесаул… Вы только вслушайтесь в музыку слов… ОЛЕГ ВЛАДИМИРОВИЧ, — торжественным речитативом произнёс Кусков. — Дохнуло на вас древней Киевской Русью?

— Нет! Только перегаром от вольнопёра, — отмёл величие великих киевских князей Ковзик. — У меня бо'льшая половина родни в Киевском военном округе проживает, — развеселил компанию.

— Наверное, ваши тётушки и дядюшки с кузенами в Киевской губернии имеют честь жить… Вот привычка у офицеров Рассею–матушку на военные округа делить, а не на губернии.

Утром полковник вызвал офицеров в свою командирскую палатку.

— Всё выяснилось, господа, — с долей иронии произнёс он. — Оказывается, мы подчиняемся генералу фон–дер–Ляуницу, и должны идти на север, причём передать восемь сотен генералу Толмачёву. Так что, господа, в поход. Пойдём вдоль фронта, в двух верстах от линии соприкосновения, пока к стыку нашей и центральной армии… А дальше видно будет.

На стыке двух армий, у деревни Сухудяпу, отряд отбил атаку японцев, как написал в посланном в штаб корпуса отчёте Деникин, и стоял до подхода головной бригады.

Но в ночь, командир бригады генерал Голембатовский, без давления противника, отвёл бригаду за реку Хуньхе, и казаки с замиранием сердца наблюдали, как горят склады с продовольствием и рвутся снаряды, освещая ночное небо и грохоча на десяток вёрст.

Утром прибыл генерал Толмачёв и Павлов передал ему восемь сотен.

— Ну вот, господа, славная мищенская Урало—Забайкальская дивизия приказала долго жить, — сняв папаху, перекрестился полковник, прощаясь с офицерами.

Он, Павлов и Деникин со штабом и двумя сотнями остались не у дел.

Через несколько дней сотня Ковзика ушла в глубокий рейд по тылам противника, попала в окружение и, спешившись, отстреливалась от вражеской пехоты.