Эрнест Хемингуэй - За рекой, в тени деревьев

• Название: За рекой, в тени деревьев
• Автор: Эрнест Хемингуэй
• Жанр: Классическая проза

---

– Там родина Тициана, – сказал полковник. – Так, по крайней мере, считают. Я спускался в долину и видел дом, где, как говорят, он появился на свет.

– Шикарное место, господин полковник?

– Не очень.

– Ну что ж, если он рисовал картины с тех гор, – там такие скалы, ну прямо в цвет заката, сосны, кругом снег и остроконечные шпили…

– Campanile, – сказал полковник. – Такие, как там, впереди, в Чеджии. Колокольни.

– Ну что ж, если он в самом деле красиво срисовывал картины с той местности, я бы не прочь у него даже парочку купить.

– Он замечательно писал женщин, – сказал полковник.

– Вот если бы я держал кабак, или трактир, или постоялый двор, тогда мне пригодилась бы и женщина, – сказал шофер. – Но не дай бог я привезу домой картину с женщиной – моя старуха мне покажет! Костей не соберешь.

– Вы могли бы подарить картину местному музею.

– Господи, да что там у нас в музее? Наконечники стрел, боевые уборы из перьев, ножи для снимания скальпов, разные скальпы, рыбьи окаменелости, трубка мира, фотографии Пожирателя Печенки Джонстона и шкура какого-то проходимца – его сперва повесили, а потом какой-то доктор содрал с него шкуру. Картина с женщиной там уже совсем некстати.

– Видите campanile по ту сторону равнины? – спросил полковник. – Я вам покажу место, где мы воевали, когда я был мальчишкой.

– Вы разве и тут воевали, господин полковник?

– Да.

– А у кого в ту войну был Триест?

– У фрицев. Точнее говоря, у австрияков.

– Но мы его все же у них забрали?

– Только потом, когда закончилась война.

– А у кого были Флоренция и Рим?

– У нас.

– Ну что ж, тогда вам плакать было не о чем.

– «Господин полковник», – мягко добавил тот.

– Простите, господин полковник, – пробормотал шофер. – Я был в Тридцать шестой дивизии, господин полковник.

– Я видел у вас нашивку.

– Я как раз вспомнил Рапидо, господин полковник, а вовсе не хотел быть нахальным или грубить начальству.

– Верю, – сказал полковник. – Вы просто вспомнили Рапидо. Но, имейте в виду, Джексон, у всякого, кто долго воевал, было свое Рапидо, и даже не одно.

– Ну, больше одного я бы не вынес, господин полковник.

Машина въехала в веселый городок Сан-Дона-ди-Пьяве. Его заново отстроили, но он от этого не стал уродливее любого городка Центрального Запада США. «Он выглядит таким процветающим, – думал полковник, – а Фоссальта чуть выше по реке – такой нищей и унылой. Неужели Фоссальта так и не оправилась после первой войны? Но я ведь не видел ее до того, как ее разбомбили, – подумал он. – Город здорово обстреливали перед большим наступлением пятнадцатого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года. А потом и мы по нему били, перед тем как взять обратно». Он вспоминал, как началась атака – от Монастье, через Форначе. В этот зимний день он вспоминал о том, что случилось в то лето.

Несколько недель назад он проезжал через Фоссальту и спустился к реке на то место, где его когда-то ранило. Место это нетрудно было найти – здесь была излучина; там, где когда-то стояли тяжелые пулеметы, воронка густо заросла травой. Козы или овцы выщипывали траву, и впадина стала похожа на выемку для игры в гольф. Река текла медленно, она была мутно-синяя и заросла по берегам камышом; пользуясь тем, что кругом ни души, полковник присел на корточки и, глядя в реку с того берега, где раньше нельзя было днем и головы поднять, облегчился на том самом месте, где, по его расчетам, он был тяжело ранен тридцать лет назад.

– Не бог весть какое достижение, – сказал он реке и берегу, напоенным осенней тишиной и сыростью после обильных дождей. – Но зато лично мое.

Он встал и огляделся. Вокруг никого не было; машину он оставил на дороге перед крайним и самым унылым из новых домов Фоссальты.

– А теперь я дострою памятник, – сказал он, хотя слышать его могли одни мертвецы, и вынул из кармана старый золингенский складной нож, какие носят немецкие браконьеры. Нож щелкнул; повертев им, он выкопал в сырой земле аккуратную ямку. Обтерев нож о правый сапог, он сунул в ямку коричневую бумажку в десять тысяч лир, притоптал ямку и прикрыл дерном.

– Двадцать лет по пятьсот лир в год за Medaglia d'Argento al Valore Militare.[2] За Крест Виктории, если не ошибаюсь, платят десять гиней. Медаль «За отличную службу» не дает ни гроша. Серебряная звезда тоже. Ладно, сдачу я оставлю себе.

«Вот, теперь все в порядке, – думал он. – Дерьмо, деньги и кровь; погляди только, как растет здесь трава; а в земле ведь железо, и нога Джино, и обе ноги Рандольфо, и моя правая коленная чашечка! Прекрасный памятник! В нем есть все – залог плодородия, деньги, кровь и железо. Чем не держава? А где плодородная земля, деньги, кровь и железо – там родина. Но нам нужен еще и уголь. Надо достать немножко угля».

Потом он посмотрел за реку, на вновь отстроенный белый дом, который тогда был грудой развалин, и плюнул в реку. Он стоял далеко от воды и доплюнул с трудом.

– Я никак не мог сплюнуть в ту ночь и долго еще после этого, – сказал он. – Но теперь я неплохо плююсь для человека, который не жует резинку.

Он медленно пошел назад, к машине. Шофер спал.

– А ну-ка, проснитесь, – сказал он. – Разворачивайтесь, поедем по той дороге на Тревизо. В этих местах карта нам не нужна. Я скажу, где свернуть.

ГЛАВА 4

Теперь, по пути в Венецию, он держал себя в руках и старался не думать о том, как сильно его туда тянет, а большой «Бьюик» миновал тем временем последние строения Сан-Дона и въехал на мост через Пьяве.

Они пересекли реку и очутились на итальянской стороне; он снова увидел старую дорогу с высокими откосами. Как и всюду вдоль реки, она была здесь ровная и однообразная. Но глаз его различал старые окопы. По обе стороны прямой, гладкой дороги, по которой они катили на полной скорости, текли обсаженные ивами каналы; когда-то в них плавали трупы. Наступление окончилось страшной бойней, солнце припекало, и, чтобы расчистить позиции у реки и дорогу, кто-то приказал сбросить трупы в каналы. К несчастью, шлюзы в низовьях все еще находились в руках австрийцев и были на запоре.

Вода стояла почти без движения, и мертвые – их и наши – запрудили каналы надолго, плавая лицом кверху или лицом книзу, пучась, раздуваясь и достигая чудовищных размеров. В конце концов, когда все поуспокоилось, рабочие команды стали по ночам вылавливать трупы и хоронить их у самой дороги. Полковник посмотрел, не видно ли на обочинах особенно пышной растительности, но ничего не заметил. А в каналах плавали утки и гуси, и вдоль всей дороги люди удили рыбу.

"Да ведь их же всех вырыли, – подумал полковник, – и похоронили на том большом ossario[3] под Нервесой".

– Мы воевали тут, когда я был мальчишкой, – сказал полковник шоферу.

– Чертовски ровная местность, воевать здесь худо, – ответил шофер. – А реку держали вы?

– Да, – сказал полковник. – Мы держали ее, теряли и брали снова.

– Куда ни посмотришь, негде укрыться.

– В том-то и беда, – сказал полковник. – Приходилось цепляться за малейший бугорок, который не сразу и увидишь. За любую канаву, дом, откос на берегу канала, живую изгородь. Совсем как в Нормандии, только здесь еще ровнее. Наверно, так воевали в Голландии.

– Да уж, этой реке далеко до Рапидо.

– Тогда это была совсем неплохая речка, сказал полковник. – Пока не построили все эти гидростанции, в верховьях воды было много. А когда она мелела, среди гальки вдруг открывались омуты, глубокие и коварные. Было там одно место – Граве-де-Пападополи, – вот где было особенно паршиво.

Он знал, что о чужой войне слушать очень скучно, и замолчал. «Каждый смотрит на войну со своей колокольни, – подумал он. – Никто не интересуется войной отвлеченно, кроме разве настоящих солдат, а их немного. Вот готовишь солдат, а лучших из них убивают. И потом каждый так занят своими делами, что ничего не видит и не слышит. Думает только о том, что сам пережил, и, пока ты говоришь, прикидывает, как бы похитрее ответить и добиться повышения или каких-нибудь выгод. Зачем же надоедать этому парню, который, несмотря на свою нашивку фронтовика, медаль за ранение и другие побрякушки, вовсе не солдат; на него против воли напялили военную форму, а теперь он, видно, решил остаться в армии по каким-то своим соображениям».

– Чем вы занимались до войны, Джексон? – спросил полковник.

– Мы с братом держали гараж в Ролинсе, штат Вайоминг.

– Собираетесь туда вернуться?

– Брата убили на Тихом, а парень, на которого мы оставили гараж, оказался бездельником, – сказал шофер. – Мы потеряли все, что туда вложили.

– Обидно, – сказал полковник.

– Еще бы, черт его дери, не обидно, – сказал водитель и добавил: – …господин полковник.

Полковник поглядел вперед, на дорогу.

Он знал, что скоро будет перекресток, которого он ждал и никак не мог дождаться.

– Глядите в оба и на первой развилке сверните влево, на проселок, – сказал он шоферу.