Генри Олди - Сильные. Книга первая. Пленник железной горы

• Название: Сильные. Книга первая. Пленник железной горы
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Тебя зовут Юрюн Уолан, Белый Юноша. Ты родился богатырем. А что? Обычное дело. Не ты первый, не ты последний. Тебе десять лет, и ты бьешь ворону в глаз, а медведя в ухо. Осталось только съездить в Кузню и обзавестись богатырским доспехом. Жизнь прекрасна, впереди — битвы да подвиги. И надо же было завистнику Омогою помянуть вслух твоего брата, о котором ты знать не знаешь, а семья и говорить не хочет! С этой минуты жизнь разлетается вдребезги, а обломки летят в Елю-Чёркёчёх, Бездну Смерти, к трем железным колыбелям.

Новый роман Г. Л. Олди «Сильные» приглашает читателя в Трехмирье якутского героического эпоса «Нюргун Боотур Стремительный», где за ожившими легендами встает призрак «теории времени» академика Козырева — живой легенды нашего времени.

---

— Тетя Сабия тоже омолодилась?

— Тоже.

— Хорошенькая стала?

— Красотка. Вот родим девочку, будет тебе невеста.

— Невеста?

Исполин вернул себе все утраченное. Куда там! — стал больше, чем вначале. Он вскочил на арангасе, отчего помост затрясся мелкой дрожью, и пустился в пляс. Музыка? О, музыка сейчас не требовалась Уоту. Доха свалилась с него, и выяснилось, что нога у исполина тоже одна, раздвоенная в колене на две мощных, сильно искривленных голени. Танцевать это не мешало, напротив, Уот двигался с поразительной ловкостью. Кулак бил в ладонь:

— А-а, буйа-буйа-буйакам!

Это напоминало пляску языков пламени в костре. Уот полностью оправдывал свое имя[1]: вспыльчивый, неистовый, бешеный огонь. Пылал единственный глаз, окруженный буграми жутковатой формы. Длинный язык, трепеща, высунулся вперед на локоть. Сине-зеленый, будто морская вода, язык на конце раздваивался, соответствуя конечностям.

— Кэр-буу! Невеста!

Сарын без одобрения следил за этими проявлениями восторга. Он корил себя, зная, что сболтнул лишнего. С Уотом нельзя было так, без подготовки.

— Усохни, — попросил он.

— А-а, буйа-дайа-дайакам!

— Усохни!

— Кэр-буу!

— Нет, — раздумчиво сказал мальчик. Тальниковая дудка обвиняющим перстом уперлась в гиганта, ликующего все громче. — Не будет тебе невесты. Если ты не любишь усыхать, я не отдам дочь тебе в жены.

— Не люблю! Невеста!

— Вот-вот. Никакой тебе невесты. Ты меня понял?

— Отдай! Невеста!

— Ни за что. Ты должен регулярно усыхать. До самого минимума. Тогда и невеста, и я тебе сыграю.

— Сыграй! Отдай!

— Что для этого нужно сделать?

— Усохнуть? Не люблю…

— Надо, Уот, — мальчик говорил с исполином, как с сопливым балбесом, отстающим в развитии. — Надо каждый день. Три раза в день, лучше четыре. Еще лучше сутки напролет. Продержишься сутки? Бери пример с меня…

— Убью! — предложил Уот. — Убью, заберу. Буду нюхать невесту, буду трогать. Залезать на нее буду.

— Кого ты убьешь?

— Тебя! Убью дядю Сарына!

С минуту слепой дудочник глядел — иначе не скажешь! — на воодушевившегося гиганта. Чувствовалось, что Уоту чрезвычайно нравится его новая идея. Дергать веками мальчик перестал, но именно сейчас складывалось особенно острое впечатление, что глаза Сарына вот-вот откроются.

— Невесты еще нет, — наконец объяснил он. — Убитый, я не смогу зачать невесту.

— Да! — огорчился Уот.

— Усыхай, я расскажу тебе дальше.

— Расскажешь?

— Да. И сыграю.

— Ладно…

Кряхтя с натугой, словно бедняга, страдающий запором, исполин превратился в человека. Ну, почти человека. В первый раз он усыхал в гораздо меньшей степени. Арангас сейчас был ему чрезвычайно велик.

— Когда еще все это будет, — улыбнулся Уот. — Ты себя видел? Тебе не детей делать, тебе соску сосать. А тетя Сабия, небось, еще младше… Сбой системы?

— Нет, все по заказу.

— Ну и ладушки. Кто мне обещал сыграть?

— Плясовую?

— Без разницы. На твой вкус.

Он или забыл, что минутой раньше собирался прикончить дядю Сарына, отбирая силой нерожденную невесту, или не придавал этому значения, как взрослый игнорирует угрозы малыша. Тот факт, что и взрослый, и малыш составляли одного Уота, та странность, что малыш выглядел богатырем, а взрослый проигрывал ему по всем статьям — это беспокоило подземного гостя не больше, чем случайно подлетевший комар.

Рука, раздвоенная в плече. Нога, раздвоенная в колене. Язык, раздвоенный на конце. Вероятно, этот принцип касался не только тела, но и рассудка.

Желая закрепить успех, отблагодарить Уота за достойное усыхание — так дрессировщик поощряет медведя-плясуна кусочком печенья — мальчик поднес дудку к губам. Но сыграть ему не дали: за рекой, за синими хребтами гор, окружавших долину, громыхнуло вдвое страшнее, чем при явлении Уота. Что-то упало ниже земли, прямиком в утробу мироздания, и превратило окрестности в детскую погремушку, набитую камешками.

В небе, над стаями кричащих птиц, кружился белый стерх. Слишком крупный для обычного журавля, он был скорее взволнован, чем испуган. Небо за стерхом трескалось, шло извилистыми щелями. В щели лезла пена облаков, густо подкрашенная брусничным соком.

— Не знаю, — ответил Уот на молчаливый вопрос. — Это не наши.

Судя по внешности недавнего великана, оставшейся без изменений, Уоту стоило колоссального труда не вернуться к прежнему ужасающему облику. Пожалуй, это был подвиг, сохранивший исполину способность рассуждать связно.

— Колыбель, — пробормотал Сарын. — Кто-то упал в колыбель.

— Третью?

— Вторую.

— Да ну! Кого-то переделывают?

— Ты не знаешь, и я не знаю. Я давно здесь, в Среднем.

— А я давно там, — Уот указал на арангас, подразумевая разлом тверди. — Ничего, я выясню.

— Не надо. Ты расширишься и забудешь.

— Не забуду, — без особой уверенности пообещал Уот. — Я не забуду, дядя Сарын. Я спущусь, посмотрю.

— Все, проехали. Не наше дело. Как отец?

— Спит.

Заговорив об отце, который спит, исполин чуть-чуть вырос.

— Часто спит?

— Все время.

Исполин вырос еще чуть-чуть. И еще.

— Ты его буди, хорошо?

— Я его бужу.

Он рос и рос, быстро возвращаясь в исходное состояние.

— Чаще буди! — мальчик торопился, видя, что скоро его перестанут понимать, а может быть, и слушать. — Чаще!

— Бу-у-у! — взревел развеселившийся Уот. — Бужу, да! Беру рогатину…

— Зачем рогатину?

— Надо! Рогатину в семь саженей! Меня верхние адьяраи научили! Беру и всаживаю — под ребра! Кэр-буу! Раз, и под ребра! Он как завопит! Как вскинется! А я бежать! Хыы-хыык! Гыы-гыык! Потеха! Пусть на мамку кричит, пусть лупит…

— Пусть, — со вздохом согласился мальчик. — Рогатина? Прекрасная идея. Ты, главное, буди. Ему нельзя все время спать, пропадет. Не добудимся.

— Спускайся к нам, дядя Сарын! Дам тебе рогатину!

— Спасибо, Уот. Лучше ты ко мне.

— Лучше ты! Вот спроси, зачем? Спроси!

— Зачем?

— Земляное Пузо будить! В две рогатины!

— Нехорошо так о родном отце…

— Хорошо!

— Ну, значит, хорошо. Тебя не переспоришь.

— А-а, буйа-буйа-буйакам!

Позже, когда разлом затянулся окончательно, мальчик, который не был мальчиком, еще с полчаса поиграл на дудке. Затем он встал и пошел домой: в насмерть перепуганный грохотом поселок — и первым, сопровождавшим приход Уота из-под земли, и вторым, ознаменовавшим чье-то падение с небес. Следовало успокоить людей, вернуть им уверенность в завтрашнем дне. До истории, которая произойдет с другим мальчиком — вне сомнения, мальчиком, и никем иным — оставалось без малого двадцать лет. Но дудочник знал: когда Юрюн Ар-тойон, Белый Владыка, создавал время, он создал его достаточно. Еще он знал, что если кто-то и создал время, так уж никак не Юрюн-тойон. Впрочем, вступать по этому поводу в дискуссии Сарын-тойон, больше известный как Первый Человек, не собирался.

ПЕСНЯ ПЕРВАЯ

Смотри, будь примером людям во всем,
Будь прямым, как стрела
О трех остриях!
Будь прославленным, смелым бойцом,
Как острога о восьми остриях…

«Нюргун Боотур Стремительный»

1 Хороший стрелок — сердитый стрелок

— В колоду неинтересно.

Кустур опустил лук и почесал кончик носа. Он всегда так делает, когда думает. Или когда не знает, чего хочет. А случается, просто так чешет.

— Давай подальше отойдем, — предложил я. — Только стрелы сначала вытащим.

— Ну-у, давай…

Со стрелами пришлось повозиться: засели, гады, хоть зубами тяни. Кустур достал ножик, принялся расковыривать сухое дерево.

— Хорошие наконечники! Если они в деревяшку так входят…

— А то! — воспрял Кустур. — С такими хоть на волка, хоть на рысь…

— Отец не заругается?

Отец Кустура — кузнец. Нам вообще-то железные наконечники на стрелы ставить нельзя. Железные — для взрослых боотуров[2] и охотников. Но когда Кустур разжал ладонь, и на ней звякнула-блеснула целая дюжина — смотри, чего принес! — разве ж можно было отказаться?

— Не заругается, — рот Кустура расползся в улыбке до ушей. Того и гляди, щеки треснут. — Ты мне верь, я честный-пречестный.

— Он что, разрешил?!

— Разрешил, да не он! Я их сам отлил! И заточил.

Похоже, не врет. Вон, от гордости чуть не лопается. Ну и правильно! Если сам сделал — есть, чем гордиться.

— Здо̀рово!

— Нож видишь? Тоже сам ковал.

Нож, честно говоря, у Кустура дрянь дрянью. Зато своими руками кованый! Отец его третий год учит. Вырастет — тоже кузнецом станет. Старики рассказывали, отец Кустура — кузнец в восьмом колене. А Кустур будет — в девятом. В девятом колене можно великим мастером стать, каких и земля не знала, и небеса не видывали. С другой стороны, род — родом, колено — коленом, а учиться все равно надо. Еще как! Всех чему-то учат, кроме меня. Ты, Юрюнчик, сын Сиэр-тойона! Тебе, Юрюнчику, отроду все дано. Не надо тебе ничему учиться! Вот съездишь в Кузню, солнце наше, все узнаешь-сумеешь…